В Москве гремели первые салюты.
Открылись школы.
Был отброшен враг.
Мы «проходили» Гоголя: минуты
Тянулись, как у согнанных в овраг.
Меня топил в Днепре великий Гоголь,
Под смех и гогот дюжих казаков
Он убивал, как гитлеровцы — вдоволь,
И класс кричал, что я из тех жидов.
Учительница, бедная, краснела,
Героя Бульбу ставя нам в пример…
Я родину в тот день проклял за дело,
И драться мне пришлось
не без потерь.
Я чту тебя, о русская словесность!
Страдалица за «маленьких людей» —
За что евреев бьешь ты, неизвестно
В жестоковыйной подлости своей.
* * *
Его не первого убили, —
Все притворялись, как могли…
От страха жертву обходили
Интеллигентские круги.
Как не хотел Михоэлс ехать,
В театре сталинском играть!
Но «Холокост» прошел с успехом —
Вопила публика — «распять!».
И расстрелял он всех поэтов,
И тех, кто предан был душой:
Идейный Маркиш пишет где-то
На идиш — ручкой золотой…
Наивность Маркиша и вера
Не позволяли допустить
Сравненья человека с зверем,
А то и хуже, может быть…
И два режима близнецами
Не оставляли выбор нам.
Гордились мы концлагерями —
С фейхтвангерами пополам.
Марк Фельдман