Еврейский Мир

Фото: sports.ru

Часть 1

        О шахматах я узнал из радиопередач в 1951 году. Мне было 4 года. Шёл матч на первенство мира между Михаилом Ботвинником и Давидом Бронштейном. Родители обсуждали его. Мама сказала, что болеет за Бронштейна. Позже я думал: почему за Бронштейна? В шахматы родители едва умели играть и оценить парадоксальные шахматные идеи Давида никак не могли. Моя версия: Ботвинник был воплощением торжества советского строя, едва не единственной мировой суперзвездой из СССР в интеллектуальной области. Про Бронштейна родители не знали ничего, даже того, что его отца только что освободили из заключения, и тот, ограниченный запретом приближаться к столице ближе чем на 100 км, не мог даже приехать полюбоваться торжеством гениальности своего сына. А любоваться было чем. На фото с того матча из книги два малорослых еврея (почему-то гениальные евреи часто небольшого роста) в разгар борьбы страны с космополитизмом склонены над шахматной доской, а над ними во всю высоту стены Колонного зала Дома Союзов доминирует огромный портрет генералиссимуса, тоже по жизни невысокого («полтора метра с кепкой» – по определениюл Войновича).

     В 1959 году папа сменил работу, и мы переехали в Очаково – 15 минут на электричке до Москвы. Унылое пятиэтажное Подмосковье. «Из такого района не жалко уезжать», – заметил знакомый, подвозивший меня на своей машине. Это было уже в 1979 году, мы только что подали заявление на отъезд из СССР. 

     Переместившись в Очаково, я потерял старых друзей и не нашёл новых: пятый класс «Е», в который меня записали, целиком приезжал из Востряково, где не было средней школы. В поисках занятия я отправился в Дом пионеров, недалеко от Киевского вокзала, на который прибывала наша электричка.

    Дома пионеров – высшее достижение советской цивилизации. В больших городах, где они были, дети могли в их секциях бесплатно выбирать себе увлечение, а то и профессию на всю жизнь. Могли обзавестись друзьями и сделать свою жизнь интересной. 

    В шахматы меня в 6 лет в летнем лагере научил играть мальчик в красной кепочке, сообщивший, что это куда интереснее шашек. Других его примет, кроме кепочки, я не запомнил. Помню, сколь трудно было уследить за всеми фигурами, имеющими каждая своё намерение. Укротить их, заставить «дуть в одну дудку» – первая задача начинающего. Вскоре я стал обыгрывать всех, с кем мне удавалось играть. А играть мне удавалось только с никудышними игроками.

   Как-то мама привезла мне от своей двоюродной сестры Сони неполный комплект фигур, оставшийся от её репрессированного брата. Добавив пуговиц и катушек от ниток, я сделал его годным для игры. 

Здание Дома пионеров на Стопани. Фото: livejournal.com

   Дом пионеров Киевского района Москвы находился на помпезном Кутузовском проспекте, в глубине двора, на берегу Москва-реки. Шахматная секция там работала дважды в неделю. Вёл её пожилой человек Николай Митрофанович Павлов-Пьянов. Когда-то, в 1913 году, Николай Михайлович был чемпионом Москвы. А в 1920 свёл вничью матч из двух партий с уже великим Алехиным, обменявшись с тем победами. В свои 76 лет Николай Михайлович шахматами особо не интересовался, а как материально ответственная фигура лишь следил, чтобы дети, бравшие комплект для игры, расписывались об этом на специальном листке. Впрочем, прослышав что-то про меня, Николай Михайлович однажды велел мне принести запись своих партий и показать их ему. Я свои партии не записывал, так как, обладая хорошей памятью, итак их помнил. Николай Михайлович  обиделся, что я не принёс записи, и смотреть партии не стал. Других случаев Николая Михайловича за шахматной доской я не помню.

     Я любил не только играть, но и выигрывать. И для начала хотел поднять свою квалификацию. В ту пору нижней ступенью был 5-й разряд, который получал начинающий, набравший 50% очков среди других начинающих. Потом этот обидный разряд отменили. Я хотел завоевать сразу 4-й разряд, для чего мне нужно было выиграть все партии в турнире начинающих. Недостатка в них, вроде, не было. Каждый вечер, когда секция работала, её заполняла толпа начинающих. Я быстро составлял таблицу из 12 участников (это был необходимый минимум) и начинал обыгрывать малышню. Но обыграть всех за один вечер я не успевал, а на следующую сессию прошлые ребята не приходили. Зато приходили другие. Я составлял новую таблицу, и история повторялась.

      Наступили летние каникулы, в моём Доме пионеров жизнь замерла, и я в поисках «разряда» поехал играть в Городской Дом пионеров, занимавший элегантный особняк в переулке Стопани (ныне это Огородная слобода). Сколько детей в Москве ту пору играли в таких кружках и секциях? Посчитаем: 

В 20 районах Москвы функционировали 20 Домов пионеров с обязательной шахматной секцией. Ещё были более престижные Городской Дом пионеров и Стадион Юных пионеров (СЮП) с большим штатом тренеров. В ежегодном командном первенстве Москвы эти организации выставляли команды из 20 своих сильнейших игроков в двух категориях: «мальчики» (до 15 лет включительно) и юноши – до 19 лет. Итого, с резервом – больше 500 ребят. Были ещё клубы в парках, кружки в школах и т.д. С годами игроки школьного возраста перетекали в соревнования вузов Москвы – такой же состав в 20 человек, только без деления на возраст. Позже я встречал игроков этих соревнований в самых разных местах. Помню матч моей команды МГУ с Физтехом году в 1967-м. На четвёртой доске у них играл парень с большой, заметно лысевшей головой (я, наверное, тоже уже лысел, но на своей голове не видно) и с пухлыми губами. Парень этот попал в ловушку и быстро проиграл. Партию ту поместили в Шахматную энциклопедию.

     В следующий раз я встретил его в 1986 году. После семи лет отказа мы с женой и сыном добрались до Иерусалима. На второй день свободы меня пригласили на митинг на Султановы пруды под стенами Старого города, посвящённый борьбе за право на выезд советских евреев. Почётным гостем был приехавший в Израиль шансонье Ив Монтан.  Израильские лидеры Перес и Шамир пришли в обществе Натана Щаранского, которого 4 месяца до того в групповой сделке поменяли на каких-то советских шпионов.

     Я узнал того парня из команды Физтеха и поинтересовался, получал ли он шахматный журнал, который я по просьбе его брата выписал ему в лагерь. Когда меня после подачи заявления на выезд отлучили от шахмат, про право подписаться на журнал они забыли (дефицит был и с журналом). Натан его получал. Про энциклопедию, в которой упомянуто  его поражение в матче с МГУ, Натан пожаловался, что не успел просмотреть последний номер шведского шахматного журнала, сообщавшего о ловушке, в которую попал. А я и не знал, что в Швеции издают шахматный журнал.

Наш уважаемый автор — гроссмейстер Борис Гулько. Фото: chesswood.ru 

    Следующее напоминание о былой шахматной жизни в Москве произошло на еврейском мероприятии для молодёжи, проходившем в пригороде Торонто в начале 10-х годов этого века. Рассказав что-то записавшимся на мою лекцию, я отправился послушать Игоря Иртеньева, некоторые стихи которого знаю наизусть. После выступления поэт подошёл ко мне и спросил, не помню ли я его. Он был перворазрядником и играл за команду СЮПа, которую я упоминал. Команда та была действительно яркой. Когда я начинал играть, группу «мальчиков» в ней возглавлял Гриша Маргулис, который вскоре оставит шахматы, окончит мехмат и станет великим математиком. Он получит все главные отличия для математиков: Филдсовскую, Вольфа и Абелевскую премии, и в 1991 года переберётся в США. Я слышал от «сюповцев» восторженные легенды, что Гриша мог, не глядя на доску, поставить «мат двумя конями против пешки». Это редкая и сложнейшая задача, которую мне, к счастью, не пришлось решать за сильнейшую сторону. Но однажды я оказался слабой стороной. Мой соперник Михаил Шофман из Молдавии был талантливым, но очень нервным шахматистом. Некоторые его идеи обогатили шахматы. В ту пору – это был докомпьютерный 1971 год -неоконченные партии доигрывались по 6 часов в специальный день. Мы доигрывали эту партию три вечера, что означает не менее 16 часов. Шофман загонял моего короля в угол, но тот в последний момент как-то выскальзывал из угла, в котором его ждал мат. И цикл повторялся. Секрет той позиции: если бы у меня не было пешки, позиция была бы ничейной – два коня не могут заматовать короля. Меня губила находившаяся у меня пешка. Шахматы полны парадоксов. К концу третьего вечера Шофман, кажется, нащупал способ заматовать моего короля. Я понуро тянул сопротивление. Неожиданно мой соперник закричал «ничья!» и убежал из зала. Последние партии в целом успешном турнире он проиграл. Испытание этим изматывающим окончанием подкосило его. 

А Гриша Маргулис заматовал бы моего короля в той позиции, не глядя на доску!

Я дружил с сюповцами, но Иртеньева среди них не помнил. «В ту пору я был Рабиновичем» – объяснил мне поэт. И всё же – Щаранский, Маргулис, Иртеньев – это единицы. Где все остальные?

Я узнал об этом, когда, перебравшись в Израиль, в конце 2018 года сыграл две партии в командном первенстве Израиля за команду города Ашдода. Когда я вошёл в турнирный зал тель-авивского шахматного клуба (сейчас он куда-то переехал), я увидел лица постаревших участников тех давних первенств Москвы среди Домов пионеров и вузов. Вот они где!

Часть вторая

Освоив дома пионеров, я добрался и до Центрального Шахматного Клуба СССР (ЦШК), располагавшегося на Гоголевском бульваре. Меня привёл в клуб Лёва Луковский, ухаживавший в ту пору за моей двоюродной сестрой Лорой. Ныне они уже 66 лет состоят в счастливом браке. Вечера Лёва по-прежнему часто проводит в шахматном клубе, теперь уже в иерусалимском. А тогда я стал слушателем занятий для детей, которые вёл в ЦШК Абрам Иосифович Хасин.

Хасин был человеком удивительного жизнелюбия. В 18 лет он под Сталинградом потерял обе ноги ниже колен, и когда в годы моего ученичества Абрам Иосифович передвигался по ЦША, скрип его советских протезов был слышен по всему клубу. Последнюю часть жизни Хасин провёл в немецком городе Эссене. Там у него была уютная жизнь и немецкие протезы, удобные и бесшумные.

Иногда Абрам Иосифович позванивал мне в США. Он интересовался, играю ли я ещё в шахматы. Я играть перестал. «А я вот захожу в местный шахматный клуб и даже иногда играю за клуб в Бундеслиге», – сообщал мне мой бывший тренер. Он приближался к своему 99-летию, до которого не дожил неделю. А я удивлялся, насколько для полной жизни человеку важны ноги.  

Когда-то шахматы были игрой для кафе; у шахматистов даже сохранилось обидное прозвище: «кофейный игрок». Были знаменитые шахматные кафе: «Режанс» в Париже – там летом 1795 проводил много времени за игрой Наполеон; «Централ» в Вене – в этом кафе с 1907 по 1914 годы, в период эмиграции в столицу Австрии, нередко проходили за шахматами вечера Троцкого; «Доминик» в Санкт-Петербурге. В этом играл на деньги с любителями Чигорин, а Достоевский однажды проиграл в домино шулеру последние 100 рублей. Как можно жульничать в домино – не знаю. Не знаток.

Михаил Ботвинник и Василий Смыслов. Фото: wikipedia.org

Позже возникли шахматные клубы. В Москве такого не было до грандиозного соперничества Ботвинника и Смыслова, сыгравших между собой с 1954 по 1958 годы три матча на первенство мира. По ходу матчей гроссмейстеры объединили усилия и в 1956 году добились создания в Москве Центрального Шахматного Клуба (ЦШК). Нам достался особняк, принадлежавший когда-то меценату П.И. Чайковского, баронессе фон Мекк.

Может быть, из-за упоминания Чайковского или от шахматных чемпионов  в клубе пребывала эманация гениальности. В свои московские визиты в ЦШК появлялся Миша Таль. В 1959 году во время короткого визита в Москву побывал здесь Бобби Фишер. Сыграл матч блиц с Петросяном. По сведениям из Америки – выиграл его, по словам Петросяна – проиграл. 

Михаил Таль и Бобби Фишер. Фото: youtube.com

Зимой 1965 года я играл в ЦШК в турнире, в котором завоевал звание мастера. Заходил в те дни в клуб Борис Спасский, тогда переехавший в Москву из Ленинграда. Он поджидал двоих своих приятелей, игравших в нашем турнире. 

В начале соревнования я должен был доигрывать незавершённую партию с Эдиком Шехтманом. Моя позиция была хуже, но я поработал и нашёл ничью во всех вариантах. Я ждал своей очереди доигрывать, и кто-то спросил меня о позиции. Я стал демонстрировать на доске свою работу и увидел, что за нами наблюдает Спасский. «Очень опасная позиция», – заметил будущий чемпион мира. «Но ведь если он сюда, то я туда, а если он туда, то я сюда», – начал я спорить. «Очень опасная позиция», – повторил Борис. Я почувствовал иной вид мышления, отличный от «он туда – я сюда».

Когда началось доигрывание, я обнаружил за противника замаскированный путь к победе, и поразился интуиции Спасского. К счастью для меня, Эдик Шехтман не нашёл этот путь, и я спасся.

История из детства моего близкого товарища Юры Разуваева: конец 50-х годов, Юре лет 12. Он сидит в библиотеке клуба и листает какую-то книгу. Заходит Давид Бронштейн. Интересуется, какую книгу читает мальчик. Предложил Юре показать ему свою партию; затем показал игранную им в недавнем турнире. Посоветовал прочесть книгу Рудольфа Шпильмана «Теория жертвы». 

Давид Бронштейн и Борис Спасский. Фото: mover.uz

Несколько лет назад прелестный очерк о ЦШК, о его легендах и героях напечатал амстердамско-ленинградский гроссмейстер и шахматный литератор Гена Сосонко.

Кроме ЦШК свои группы шахматистов со своими нравами и легендами складывались вокруг шахматных павильонов в московских парках «Сокольники», ЦПКиО, «Эрмитаж». Несколько лет назад один из шахматных сайтов публиковал серию «баек старого Семёна» – завсегдатая парка «Эрмитаж». Одна касалась меня.

«Старый Семён» рассказывал про своего сослуживца, сокрушавшегося, что все известные шахматисты – евреи. «Вот я болею за нового гроссмейстера Борю Гулько», – сообщил сослуживец. «Старый Семён» проявил вредный характер и принёс сослуживцу шахматный журнал с моим фото. Ознакомившись, тот сказал: «Я за шахматы вообще болеть больше не буду». 

После года увлечения шахматами в школьные каникулы 1966 года я принял участие в отборе к первенству Москвы среди мальчиков (моложе 15 лет). Отборочный турнир в десятку финалистов проходил в дни зимних школьных каникул в ЦШК. Играли две-три сотни школьников. Я выиграл первые три партии, но четвёртую проиграл Лёве Харитону. Лёва вырастет в знатока английского и превосходно переведёт на русский книгу избранных партий Фишера. Позже покинет СССР, поживёт в трёх странах на трёх континентах и закончит свои дни в Нью-Йорке.

А я после того поражения проиграл две оставшиеся партии и никуда не попал. Финал выиграл, кажется, с победами во всех партиях, мой сверстник Сеня Кукес. Я раньше приметил фото Сени в шахматном бюллетене с подписью: «школьник, победивший в сеансе одновременной игры Давида Бронштейна».

На следующий год я опять не попал в финал первенства «мальчиков», зато годом позже выиграл почти все партии в первенстве среди «юношей». Не участвовали в нём, правда, двое сильнейших «юношей» Москвы, единственные среди них кандидаты в мастера Саша Дубинский и уже упомянутый в очерке Юра Разуваев. 

В летние каникулы было время Спартакиады народов СССР среди школьников в Волгограде. В нашей команде: двое названных кандидатов в мастера, я и взявший второе место в первенстве Москвы Володя Скворцов. Но на последнюю, пятую, доску достойного игрока не было.

Кукес после той победы в первенстве Москвы среди «мальчиков» в шахматы не играл, но голосами Юры и моим в команду был включён. Играл он, правда, после двух лет отсутствия в шахматах неважно. Мы проиграли финальный матч команде Украины и взяли второе место. 

После этого наши с Сеней пути разошлись. Хрущёв в ту пору подарил моим одногодкам лишний год детства, добавив школьникам 11-й класс. Более разумные отвергли «подарок» и перешли в вечерние школы, остававшиеся десятилетками. Так поступил Сеня. Я наслаждался подаренным мне годом школы, и в 11-м классе стал мастером.

В последующие годы до меня всё время доходили слухи о Сене, видимо, потому, что он везде представлялся шахматистом, точнее, «чемпионом Москвы», имея в виду, видно, то первенство среди мальчиков, в которое я не попал.

В студенческие годы девушка Лена – она на год раньше меня окончила нашу школу, встречая меня в автобусе – у нас из Очакова появился альтернативный путь до метро, — всегда рассказывала мне истории о Сене, с которым училась в одной группе в Менделеевском институте. Сеня ей определённо нравился, что она формулировала как — «нашим девушкам».

Мне запомнилась история, как на летней практике на Азовском море Сеня, поймав краба, вырезал перочинным ножом из его спины мясо и ел, а краб в то время продолжал ползать. Это, рассказала Лена, «их девушкам» не понравилось.

Позже я лишь раз встретил Кукеса. В 1972 году я возвращался с работы – я  нетяжко трудился младшим научным сотрудником (МНС) на биофаке МГУ. Возможно, я шёл из кинотеатра «Литва», которым нередко завершал свой рабочий день. На Мичуринском проспекте, где-то недалеко от магазина для новобрачных «Весна», я столкнулся с Сеней. Он тоже был МНСом и тоже трудился не напряжённо. Сеня жил где-то рядом, и предложил зайти к нему.

Борис Гулько на чемпионате США по шахматам 2009 (Сент-Луис). Фото: Saint Louis Chess Club

Он предложил сыграть в шахматы. Беседуя о том, о сём я не заметил, как с доски в разменном варианте испанской партии исчезли все фигуры, и я оказался в проигранном пешечном окончании. Я рассвирепел – бывалый мастер, я проиграл бывшему перворазряднику. «Давай сыграем ещё», – потребовал я. «Я с тобой больше никогда не буду играть», — неожиданно жёстко сверкнув глазами, торжественно пообещал Сеня, оставив меня пожизненным должником. Эта жёсткость помогла мне кое-что приоткрыть в будущем Сени. Тогда я понял лишь, что своё обещание Сеня не нарушит и под пыткой.

Вскоре Сеня покинул СССР. Когда в 1986 году мы добрались до Америки, ко мне почему-то от разных знакомых всё время доходили рассказы о Кукесе – то из Хьюстона, то из Чикаго. Меня удивляло: Сеня, трудясь там в нефтяной промышленности, по-прежнему представлялся шахматистом. 

В реальной жизни я Сеню больше не встречал, но видел в теленовостях. Когда Путин посадил в тюрьму Ходорковского, на экране замелькало лицо нового главы ЮКОСа — американского гражданина Саймона Кукеса. В статьях про него для Википедии, в описании следующих лет его жизни мелькают титулы «президент», «вице-президент», «совладелец нефтяной компании».

В 2016 году Сеня-Саймон пожертвовал 150 тысяч долларов (в другом источнике 283 тысячи) на президентскую кампанию Дональда Трампа. Деньги были вложены удачно: Трамп победил. На фото в Интернете Трамп и вице-президент США Пенс сняты почему-то с подругой Кукеса.

Оцените пост

(голосовало: 6, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться