Виталий Раздольский — драматург, его пьесы ставились на сцене МХАТа и других театров, по одной из них был снят фильм «Прости нас, мачеха Россия», который, однако, после первого показа запретили. Неугоден он был советской власти. Что не запрещалось, то замалчивалось. С конца 90-х живет в Германии. Всё это я узнал из справки «Об авторе», размещенной на последней странице новой книги, названной им «Бенефис клоуна Кляпа» (Изд. «Литературный европеец», Франкфурт-на-Майне, 2007) — по заголовку одной из сатирических повестей, составивших 238 ее страниц. Прежние произведения этого автора я не читал, не видел, всё это прошло мимо меня, то ли по времени, то ли по месту мы разминулись, и знакомство не состоялось. Лишь в последние годы встречалось мне его имя в журнале «Литературный европеец», где впечатление произвела одна из трех теперь включенных в названную книгу повестей.
Первая из них — «Быть знаменитым» — начинается так: «Лирик Николай Васильевич коротал тот роковой вечер в ресторане на Поварской, вернее, в той харчевне, которая чудом уцелела от некогда шикарной ресторации Центрального дома литераторов. Лирик был умеренно пьян и говорлив. Но поскольку через две фразы на третью он отчетливо матерился, вскоре остался он за столиком один».
Прочитал я эти три фразы, и уже место действия вполне обрисовалось (повествователь, несомненно, там сиживал), и предстал предо мною типаж (повествователю, очевидно, знакомый), да и имя-отчество героя названо неспроста. Чуть дальше выясняется, что фамилия его Гоголь, но не тот, конечно, просто однофамилец, в чем он не виноват. А в чем виноват, скоро узнаем. Пока же всё, что он пишет, в том числе «Вечера на хуторе близ Якиманки», ложится «мертвым грузом на дно редакционных корзин».
«В годы Великих Коммерций, — жалуется член Литфонда подсевшему за его столик корреспонденту хулиганской молодежной газеты, чемпиону газетных скандалов (в ком опять просматривается типаж), — гений не рентабелен!». Когда же их разговор «перешел с доверительного на конспиративный», проныра-корреспондент услышал про писательского друга-закадыку, инженера, который «втайне на деньги частной фирмы сотворил техническое чудо… С помощью штуки величиной с ваш кейс автомобиль из проклятья улиц становится эльфом. Три литра опресненной морской воды — вместо цистерны бензина на год. Хвостик водяного пара — вместо перегара… Воспой!.. Не тут-то было… Творец технического чуда прозябает с печатью на устах… — Почему же? — Не может он позволить себе угробить матушку Русь… Матушка наша — одна из своры стран-паразитов, процветающих на нефтянке… Взорвут к чертовой матери… А исламисты, кормящиеся от тех же нефтяных харчей?.. Короче, прибор, который мой друг утаил от народонаселения, способен был осчастливить разве что дядюшку Сэма».
Это только завязка, а дальше! Вот как начав читать, не мог уже остановиться, пока не дочитал до последней точки, так и теперь, начав цитировать, следовал бы за автором, но нельзя. Хотя, если очень хочется… Совсем вкратце: корреспондент тиснул материал в своей газетке, «которую все презирают, но все читают». Потом еще ТВ и «Таймсы» по обе стороны океана. На дачу Гоголя в «Переелкине» (!) позвонили из секретариата правительства, нагрянули спецслужбы. Признаниям писателя, что всё это он просто придумал, не вполне верят, а тут еще этого Гоголя, приняв его за инженера-изобретателя, похитили, и уже в американском посольстве с ним ведут беседу двое сотрудников и «невзрачная худенькая афроамериканка-переводчица». Потом оказалось, что именно она там самая главная — «Глава Американской Дипломатии, случайно оказавшаяся именно в этот день с официальным визитом в Москве». Затем возникает фигура застенчивого олигарха, пожелавшего раскрутить нового Гоголя, и неожиданная неудача, связанная с его подменой — «так еще раз в стране Гоголя и Толстого разминулись Большие деньги и Большая Литература»…
Автор — неистощимый выдумщик, фабулу закручивает фантастически, расцвечивает ее блёстками своей наблюдательности и остроумия, так что читается повесть интересно и легко, но парадокс подобного рода литературы в том, что чем невероятнее сюжет, тем сильнее ощущение его глубинной (в общем и целом) правдивости. В этом сила гротеска.
Это же ощущение создается при чтении второй представленной в книге повести, название которой автор книги вынес на ее обложку. Начало таинственное: «Немало странного случалось в Лондоне и раньше. Странный, между нами говоря, город… Самое же странное, что жители великого города как бы не замечали рушившихся на них обстоятельств»…
К доктору, только закончившему прием больных, заявляется натуральный лев, правда, в костюме и с тростью, а с ним… премьер-министр Великобритании.
Этот, наоборот, без костюма, совершенно нагой. «Вторую неделю, — говорит он, — неизвестный негодяй, взявший в заложники весь мир, осыпает меня по электронной почте угрозами. Накануне последовал ультиматум: если я сегодня к десяти по Гринвичу не явлюсь по некоему адресу — без охраны и в чем мать родила, он приведет в действие свой прибор, и через три секунды Земля превращается в огненный шар».
Дальше не буду пересказывать, да и невозможно — столько захватывающих событий, что не знаю, какое из них предпочесть другим, не менее интересным и опять же правдиво отражающим жизненные коллизии — да, с перехлёстом, с комическим преувеличением, но вполне узнаваемо.
Ну, ладно, хоть немножко еще приоткрою кулисы. Этот лев, официально — Лео Пинчер, советник Правительства Ее Величества по экологии и защите животных, направляется со спасительной миссией в Москву. Там лев общается с медведем Мишей Уломидзе, советником президента Виктора Викторовича. «Мистер Пинчер, — объясняет суть дела медведь, — привез нам неопровержимые доказательства того, что иллюзионист и колдун Борис Кляп, бежавший из России, появился в Лондоне и готовит публичное разглашение тайны нашей «кремлевской феерии»…». Борис Кляп был мастером преображения людей на сцене в разных животных — кто кому соответствует по прототипу — но временно, на пять минут, потом орошал «волшебным эликсиром» — и клиенту возвращался прежний облик. В его кремлевском концерте все увидели в Викторе Викторовиче волка, после чего фокусник и сбежал, опасаясь неминуемой мести…
Ну разве не понятно, о ком идет речь? Нет, в повести прототипы, конечно, не названы, нам вольно думать о ком угодно или не думать вообще. Последнее мне никогда не удавалось, и в памяти невольно всплыла в эти же дни прочитанная статья Владимира Надеина, того самого, который много лет был очень популярным фельетонистом газеты «Известия», затем ее собкором в Америке, а в этой статье такие строки: «Летом 96-го в раскаленную Москву приехал молодой безработный. Через четыре года он стал президентом страны». Феерия, фокус века, бенефис Бориса Абрамовича!
Перехожу к третьей повести — «Утро второго пришествия»: «На третью ночь июня Василию Сутееву приснился сон. Обычное произведение бытовой фантастики на фоне пейзажа. Но был этот сон длинным и неотвязным, как исповедь эпилептика… Проснулся он от грубой молотьбы ногою в дверь и голоса соседки: — Включайте радио! Чрезвычайное сообщение! Метнувшись к приемнику, Василий услышал вязкий баритон, читавший правительственное сообщение о Всемирном Потопе, который будет определять неустойчивую погоду на завтра»…
Далее сквозь вереницу странных типов (не столь, правда, привлекательных и не такой обобщающей значимости, как те, с какими мы встретились в двух первых повестях) автор подводит нас к парадоксу: Василию за сорок, он быстро стареет и с раннего детства знать не знает, кто его отец, а его мать при этом выглядит много моложе сына. «В лучшие времена их принимали за брата и сестру. Позднее — за мужа и жену. Наконец — за папашу с дочкой»… «Тебе не кажется, — обратился он к матери, сдерживая дрожь, — что ты слишком пылко выглядишь на свои семьдесят с бугорком?», и в ответ услышал: «Я зачала тебя от Господа нашего, Творца Вселенной». Лишь под конец выяснилось, что Ольга Александровна изрядно приукрасила факт своего «непорочного зачатия», но «всякий переходный период имеет свою перистальтику» и «когда двести миллионов человек с утра до вечера говорят о всемирном потопе, потоп становится неизбежным»…
Виталий Раздольский написал интересную книгу. Не всё в ней показалось мне в равной мере достойным похвалы, но что несомненно, он хороший писатель, одаренный, склонный к фантазии и сатире, оригинальный по манере письма и сюжетного конструирования. А в заключение, переходя к обобщению, замечу: недалеко от истины порой высказываемое суждение, согласно которому добротная литература на русском языке — свободная, честная, открытая, бесцензурная — в наше время появляется чаще именно в зарубежье. Не потому, что издалека лучше видно, а потому, что есть с чем сравнить, и ничто не мешает откровению.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
