Сам!

Фотоиллюстрация: пресс-служба ЦАХАЛа

Он глядел на своего малыша и одновременно говорил по телефону с компаньоном. Ребенок ползал по ковру и забавно разговаривал сам с собой. Это было очень смешно. Мальчик пытался встать на коленки, держась за диван и ногу отца, и снова падал. Снова пытался — и вот…

— Я перезвоню, — сказал отец, наблюдая, как его маленький сын, кряхтя, все же встал и, качаясь, с удивлением для самого себя выпрямился.

— Ну… давай, — обрадовано воскликнул отец. — Давай, сынок.

Ребенок продолжал стоять, держась за палец папы, но сделать шаг не решался.

— Давай, давай, малыш, ну иди.

Сын посмотрел на него и нерешительно сделал шаг. Ещё один. Остановился и не мог решиться идти дальше, вцепившись в палец папы. Это была его единственная опора.

— Надо дальше, сынок, попробуй. Давай. Давай. Все получится. Сам.

И решительно выдернул палец, который держал ребенка.

Малыш покачнулся, почти упал, но удержался.

— Дальше — сам.

И тут ребенок, уже сам сделал неуверенный шаг, ещё шаг. Упал. Поднялся. И пошел. Уже сам.

Потом бассейн. Он обожал воду, пока был маленьким. Купался с отцом, но плавать в год ещё не умел. Стоял на бортике и сколько его ни звал отец, прыгнуть не решался. Отец решительно его взял под мышку и занес туда, где было глубоко.

— Давай!

Мальчик смешно бултыхал ногами и руками. А потом папа отпустил его. Тот поднырнул и поплыл. Когда он вынырнул, отец увидел глаза, полные ужаса и одновременно — восторга. Он плыл. Отец, отодвигаясь от него, повторял:

— Давай, сыночек, давай! Дальше сам. Давай. Все получится.

И сын по-собачьи, очень медленно, поплыл в его сторону. Потом была школа. Отец был всегда рядом. Мальчишеские шкоды, мелкие хулиганства. Драки. Первая полиция. Первый косяк. Когда он с одноклассниками первый раз напился, не умея это делать, отец приехал за ним. Молча стоял, наблюдал, как сына выворачивало прямо на шоссе. Потом, сев в машину, сказал:

— Учись пить. Держи лицо. Дальше сам, сынок.

Уходя в армию, он не оглянулся. Они обнялись, и отец сказал:

— Дальше, сынок, сам.

И проглотил комок в горле…Он вспомнил, как папа говорил ему: оборачиваться нельзя. Он прекрасно знал, что отец смотрит ему вслед. Чувствовал его взгляд. «Дальше сам», — говорил этот взгляд. Было раннее туманное утро. В тепловизоре танка окрестности рассматривались четко и как на ладони. Вдруг воздух вспорол резкий звук. Экипаж даже не успел сообщить ничего, как резкий удар разорвал одну из плит брони.

— Выходим, — скомандовал командир. — Нас подбили. Выбравшись через задний люк, они приняли бой. Через десять минут он остался один. Экипаж держался, но силы были неравны. Он остался один. Сам. Террористы перегруппировались и немного отошли. Для последнего, смертельного броска. Он забрался снова в танк, который дымил, чадил, но, к счастью, не взрывался. Снял шлемофон. Связь ему уже была не нужна. Он был один. «Дальше сам», — вдруг подумал он. Только сам. И решительно взявшись за джойстик, повел прицел из стороны в сторону. Вот. В прицеле четко зафиксировалась группа. Он метнулся за снарядом. Сам зарядил его. Вернулся на свое место и замер. Подпустил их поближе. И сосчитав до трёх, плавно нажал на кнопку. Они успели ещё выстрелить из гранатомёта. Так что больше он ничего не помнил. Потом узнал, что подмога подошла. Звено терросов он все же уничтожил. Его зацепило прилично. Очнулся он в больнице. Долго приходил в себя. Отец все время был рядом. И в один из дней он попытался, уже сидя, встать.

Они понимали друг друга без слов. Отец взглянул на него, а он на отца. И сказал:

— Сам, папа, сам. Дальше — сам.

Лев Клоц, isrageo.com