Имя Ильи Эренбурга, без преувеличения, было хорошо известно в каждой советской семье. А его «Люди. Годы. Жизнь» стали любимой книгой целого поколения.
Жизнь Эренбурга была наполнена крутыми переломами и смертельным риском, его участием в наиболее драматических событиях той эпохи, знакомством и личной дружбой с выдающимися людьми своего времени. Во многом она была подобна постоянной встрече с опасностью, с выходом на неизвестные виражи судьбы, непрекращающейся разведке боем.
Именно так, «Разведка боем. Встреча с Эренбургом», как и одноимённый стих самого Эренбурга, назвали свою документальную ленту о нём бостонский кинематографист Мария Герштейн и соавтор сценария, поэт Михаил Герштейн.
Тот факт, что Эренбург выжил в сталинской мясорубке, его достаточно своеобразные и не до конца прояснённые отношения с властью настроили определённую часть интеллигенции против Эренбурга. По словам Михаила и Марии, «Разведкой боем» они в какой-то мере хотели ответить на эти обвинения.
Встреча, по определению, не может быть долгой. Перед создателями ленты стояла непростая задача уложить в 50-минутном формате ленты и героя, и его время. С этой непростой задачей Мария и Михаил успешно справились. Смогли ли авторы ответить на обвинения в адрес Эренбурга, пусть рассудит зритель. Гораздо важнее то, что действительно состоялась волнующая, интересная, содержательная и запоминающаяся встреча с Эренбургом.
Среди участников фильма — петербургский историк литературы, посвятивший Эренбургу большую часть своей профессиональной деятельности, Борис Фрезинский.
Интерес ко всему, что связано с Эренбургом, составляет «пламенную страсть» Бориса Фрезинского; скрупулёзным собиранием и обработкой фактов, свидетельств современников, писем Ильи Эренбурга Фрезинский занимается уже более пятидесяти лет, с того самого момента, когда в 1952 году, ещё в детстве, прочёл роман Эренбурга «Буря». Кроме огромного интереса к личности, творчеству, времени Эренбурга, главной своей целью исследователь считает воссоздание оригинальных эренбурговских текстов. Именно Борису Фрезинскому мы обязаны тем, что издание «ЛГЖ» 1990 года дошло до нас в восстановленном виде, наиболее точно соответствующем первоначальному эренбурговскому замыслу, свободном от цензорских кромсаний и редакторских правок. Дополняют рассказ Фрезинского американский исследователь Эренбурга Джошуа Рубинштейн, автор замечательной книги «Клубок верностей. Жизнь и судьба Ильи Эренбурга», поэт Наум Коржавин, которому посчастливилось быть лично знакомым с Эренбургом и участник неформального молодёжного кружка времён «оттепели» — Гарик Заславский, представляющий в фильме своего рода сторону обвинения.
Эренбург был большой личностью, яркой, талантливой; его жизненный и литературный путь, который он в большой степени выбрал для себя сам, был не всегда однозначен. Оценки людей, как знавших его лично, так и его современников, варьируются в очень широком диапазоне: «Любимец сражающейся армии, а шире — сражающегося народа» (К. Симонов), «… (Я) гордился той изумительной работой, которую ты делал во время войны» (Э. Хемингуэй в письме к Эренбургу), «То, что он делал, это не литература, а журналистика. Он всегда был продажен» (В. Набоков об Эренбурге), «Крайне западный фланг сталинизма» (Давид Самойлов). А вот и такие и, думается, совершенно искренние слова к нему в поздравительной телеграмме Анны Ахматовой на его семидесятилетие: «Строгий мыслитель, зоркий бытописатель, всегда поэт».
Фильм Герштейнов заставил задуматься о неординарной жизни главного героя.
Судьба Ильи Эренбурга — это судьба ассимилированного еврея, ещё ребёнком вывезенного из окружённого «чертой оседлости» Киева в Москву, в «большую русскую жизнь», сознательно воспитанного родителями вне еврейской традиционности. Скорее всего, будь воспитан Эренбург в патриархальном еврейском духе, Эренбурга, которого мы знаем, просто бы не было.
В феврале 1918 года на вечере литераторов в московском кафе «Среда», Александр Койранский, творчество и имя которого известно ныне лишь узкому кругу литераторов, написал с антисемитским душком виршик, часто цитируемый в воспоминаниях и литературе об Эренбурге:
«Дико воет Эренбург,
Одобряет Инбер дичь его,
Ни Москва, ни Петербург
Не заменят им Бердичева.»
Противопоставление, обозначенное в этих строчках, не наложило фатального отпечатка на судьбу Эренбурга. Русская и западная культуры всегда были духовным наполнением его жизни. При этом, во всех своих ипостасях, от русского поэта и автора антибольшевистских памфлетов до страстного советского публициста и пропагандиста, Эренбург никогда не останется безучастен к бедам еврейского народа.
Наум Коржавин вспоминает, что как-то в Литинституте на вопрос о том, что выше дерзания в литературе, Эренбург ответил: «Чувство меры». Дерзание и чувство меры — великолепный симбиоз, но это уже голос мудрости и зрелости, в молодости было совсем иное.
В ноябре-декабре 1917 года Эренбург написал свою знаменитую «Молитву о России».
В поэтическом смысле между этим циклом и текстами времён его околокатолических увлечений огромная пропасть. «Молитва о России» — это прекрасные, пронзительные, талантливые стихи, оплакивание России. Чтобы так петь о России, надо быть её частью, «своим», надо иметь русско-православную духовность, на самый худой конец, быть выкрестом. Но автор их — «Иудей, отошедший от иудейства, много бродивший около католицизма и не связавший себя с православием». «Еврей не имеет права так писать о России», — говорили Максимилиану Волошину. Справедливо. Волошин же считал эти слова высшей похвалой поэзии Эренбурга именно потому, что Эренбург написал этот цикл с той силой, какой не сделали это те, кто имел на это всю полноту прав. Высока оценка Волошина, но согласиться с нею никак нельзя.
В «Бердичеве», убогом и обречённом историей на исчезновение, отлучённом от светской культуры, но свято хранившем заветы отцов, знали простую краеугольную истину, которой следовали веками: если Молитва, Слово, обращённое к Б-гу, не тождественна с молящимся, то это либо предательство себя, либо обман других.
Разгоралась Гражданская война… Вот что пишет современный российский историк Олег Будницкий в своей книге «Российские евреи между красными и белыми»: «Положение евреев — деятелей культуры, настроенных антибольшевистски, было в условиях Русской Вандеи крайне двусмысленным. Возможно, наиболее ярко эта двусмысленность проявилась в публицистике И. Эренбурга».
В октябре 1919 года, находясь в Киеве, Эренбург пережил еврейский погром, учинённый деникинцами с 17-20 октября. В «тихом» погроме погибли 300 евреев. «Честный антисемит» В. В. Шульгин отозвался на события статьёй «Пытка страхом», в которой вопрошал не научены ли чему-нибудь евреи в эти страшные ночи, не указала ли им «пытка страхом» верный путь. Верный еврейский путь по Шульгину состоял в том, чтобы признать свою вину за разрушение российского государства и покаяться.
В ответной статье Эренбург выражал страх не только за жертвы и за погромщиков, но и за Россию в целом, а наукой, вынесенной из погрома, назвал ещё более сильную, ещё более мучительную любовь к России. Воистину, прав русский поэт Дмитрий Пригов:
«Когда безумные евреи
Россию Родиной зовут
И лучше русского умеют
Там, где их вовсе не зовут,
А где зовут — и там умеют,
А там, где сами позовут,
Она встаёт во всей красе
Россия — Родина евреев.»
Стих иронично-едок, читается не без горечи, но при том очень трезвый. Ёмкая эпитафия на могильную плиту того, что осталось от российско-советского еврейства…
Самсон Кацман,
Бостон
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
