Вот так бывает в жизни: мальчик из интеллигентной ленинградской семьи (отец — известный писатель Юрий Герман, мать — Татьяна Риттенберг) мечтал после окончания школы стать врачом, а стал не просто кинорежиссером — одним из многих — а выдающимся. Не только советским и российским — мировым.
На выбор пути повлиял отец: когда-то его, только-только делавшего первые шаги в литературе, заметил сам Мейерхольд и предложил написать пьесу для своего театра. И сын так увлекся рассказами о любимом режиссере отца, чье имя в те времена было под запретом, что решил связать свою судьбу с театром. И, будучи самолюбивым, договорился с отцом: будет поступать на общих основаниях, без всяких скидок — вот, мол, смотрите, какой талантливый юноша Герман — сын Германа. И поступил — в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии (ЛГИТМиК) в мастерскую Григория Козинцева. До какого-то тура дотянул «инкогнито», потом что-то пошло не так, но Козинцев вмешался, и его, семнадцатилетнего, приняли на режиссерский факультет.
«Оказавшись среди людей, которые знали больше, окончили университеты, я попал именно в ту среду, в которой нуждался, — вспоминал Герман. — Я должен был тянуться за ними, соревноваться, доказывать, что не хуже остальных». И он доказал.
Дежурный режиссер
Но только через 20 лет, и не в театре, а в кино. Потому что в лучшем театре страны, товстоноговском БДТ, его назначили всего лишь дежурным режиссером: в его обязанности входило следить за тем, чтобы спектакли со временем не «расшатывались» и шли так, как в послепремьерный период. Но пришло время, и Товстоногов его заметил, а заметив, дал поставить на малой сцене украинскую комедию украинского драматурга Алексея Коломийца «Фараоны». Герман, на котором, по его собственному признанию, висело «клеймо бездаря» и «папенькиного сынка», превратил ее в нечто похожее на мюзикл. Товстоногову эксперимент понравился, но дальше дело не пошло. Алексей помыкался еще несколько лет, затем развернулся и ушел — решил попробовать свои силы в кино. Ушел на Высшие режиссерские курсы, после окончания которых был принят на работу на киностудию «Ленфильм».
Опережая время
В 1971 г. он приступил к съемкам своей первой картины. Прозаик и кинодраматург Эдуард Володарский написал сценарий по повести его отца «Операция «С Новым годом!» , которая рассказывала об одной из операций советской контрразведки на Псковщине. Старший Герман отговаривал сына от затеи — считал, что повесть ему не удалась. Но повесть была только основой для сценария, и младший Герман снял картину «Проверка на дорогах». О бывшем полицае и предателе Лазареве (Владимир Заманский), сдавшемся в плен партизанам. Искупить вину можно только ценой собственной крови, но можно ли верить однажды оступившемуся? Политрук майор Петушков (Анатолий Солоницын) убежден, что нет. Но командир отряда Локотков (Ролан Быков) верит, что Лазарев с поставленным заданием — захватить немецкий эшелон — справится. И главный герой попадает в ситуацию, из которой нет выхода: и погибнуть нельзя, и пропасть тоже, только пригнать эшелон, да еще чтобы другие видели. Казалось бы, он справляется с заданием — эшелон угнан, но немцы из подогнанного броневика расстреливают Лазарева из пулемета…
Герман опередил свое время. В Госкино после просмотра орали: «Как вы могли это сделать?! Кто вам разрешил?!» Начальник главка Борис Павленок заявил: «Многие военные картины имеют разные ошибки. Эта уникальна тем, что собрала все ошибки, какие только возможно было допустить». И на худсовете, после ленфильмовской ежегодной конференции, на которой Иосиф Хейфиц говорил о «Проверке» как о лучшей картине года, вынес приговор: «Даю честное слово, что, пока я жив, эта гадость на экраны не выйдет». Не помогло никакое заступничество: картину отправили «на полку», где она пролежала 15 лет. «Гадость» советским людям позволили посмотреть лишь в апреле 1986 г., на втором году перестройки, объявленной Горбачевым.
В 1988 г. Герман получил за этот фильм Госпремию СССР и звание заслуженного деятеля искусств России. Вот такая советская ирония. судьбы. Герман говорил, что картину запретили за всё. Товстоногов, Хейфиц, Козинцев, Симонов написали письмо в Политбюро в его защиту. Благодаря этим письмам он выжил как режиссер: ему дали возможность снять еще одну картину.
«Это порочит наши устои!»
Он снял опять на военную тему и опять пошел против течения. Позвонил Симонов и предложил взяться за фильм по его повести «Двадцать дней без войны», которая входила в цикл «Из записок Лопатина». Герман за предложение ухватился — это был выход из долгого простоя. Работа давалась нелегко, съемки «Двадцати дней» растянулись на два года вместо принятых в то время двух месяцев — он хотел сделать картину без прикрас и фальши, рассказать языком кино о том, что пережил народ и в тылу, и на фронте.
Двое — немолодой писатель Лопатин (Юрий Никулин), во время войны ставший корреспондентом «Красной звезды», и Нина (Людмила Гурченко), костюмерша эвакуированного в Ташкент московского театра — случайно встречаются в поезде, внезапно вспыхивает любовь…
Худсовет в разгаре съемок потребовал заменить Юрия Никулина на другого актера — на «Ленфильме» успели посмотреть отснятый материал. Герман вспоминал: «…специалисты из Госкино объявили: «Это не советский писатель, а какой-то алкаш. Это порочит наши устои!» Симонов пришел в ярость, узнав о происходящем, он орал этим цэкистам: «Это я придумал Лопатина, он из моей головы! Вы решайте, какой у вас будет Жданов. А мне оставьте Никулина. Не трогайте Германа, оставьте его в покое!» Симонов был членом ЦК, и его послушались».
В то же время Отдел культуры ЦК КПСС поручил ему «перевоспитать режиссера в правильном духе»; Герман даже допускал, что Симонов вызвался сам, чтобы помочь с картиной.
Работали они трудно, ссорились крепко. Порой Симонову казалось, что Герман его не понимал. Он кричал: «Я приеду и сам порежу материал». А Герман отвечал: «Не приезжайте, никто вас в монтажную не пустит». Но картину они сделали, однако несмотря на номенклатурный вес Симонова, ее не выпускали на экран — требовали один эпизод исправить, другой вырезать… Советский зритель смог ее увидеть в 1976-м, а зарубежный — только в 1977-м, и то «по случайности»: тогдашний секретарь Союза кинематографистов СССР А. Караганов сделал все, чтобы она попала на Каннский кинофестиваль, где ей и была вручена престижная премия имени Жоржа Садуля. А через десять лет, в 1987-м, фильм был удостоен премии критики на Международном кинофестивале в Роттердаме.
Из жизни Унчанска
А затем Герман снял «Лапшина» — вернее, «Мой друг, Иван Лапшин», опять-таки по повести своего отца. Отец написал повесть в 1938 г., сын снял фильм в 1984-м. Как и к картине «Проверка на дорогах», сценарий написал Володарский. Юрию Герману, когда он писал книгу о начальнике уголовного розыска города Унчанска Иване Лапшине и его друзьях, было 26 лет. Алексею Герману, когда он приступил к съемкам, был 41 год. Отец рассказывал историю героя глазами человека 1930-х гг., сын — историю, переосмысленную человеком 1980-х.
Герман-младший решил сохранить характеры главных героев, их взаимоотношения друг с другом, но взял подлинное уголовное дело Тюрина и Соловьева, на чьем счету было 28 (!) убийств, а не то, о котором рассказывали Герману-старшему опера, приукрасившие свою работу. Зная режиссера, доброжелатели его предупредили: без контроля в МВД не обойтись. Он ответил: «Пусть лучше заботятся, чтобы у них сейчас всё было по закону, а за правду того, что у меня показано про 1930-е гг., я ручаюсь. Я же не говорю, что так, как было, хорошо, я говорю, что так было».
Герман снимал кино про жизнь начальника УГРО (Алексей Болтнев) и его друзей — актрисы Наташи Адашовой (Нина Русланова), писателя Ханина (Андрей Миронов), сотрудника отдела (Алексей Жарков), а получилась картина про всю советскую жизнь 1930-х гг., которая как в капле воды отразилась в захолустном, забытом богом провинциальном Унчанске. Жесткая правда — «так, как было» — чиновников от кино не устроила, и картину отправили туда, где уже несколько лет пылились коробки с «Проверкой на дорогах». В 1986 г. картина получила призы на фестивалях в Локарно и Роттердаме, а затем Госпремию РСФСР. Ирония судьбы? Истории?
«Жизнь моя — кинематограф»
Летом 1968-го Алексей Герман получил разрешение на съемки фильма по повести братьев Стругацких «Трудно быть богом» и уехал отдохнуть в Коктебель. 21 августа советские танки раздавили свободу в Чехословакии, его вызвали к телефону, и редактор «Ленфильма» передала ему решение руководства студии: картину закрыли, ничего предпринимать не надо, чтобы не нажить очень крупных неприятностей. Но он все же позвонил на студию, и ему, как вспоминал Герман, сказали: «Алексей, забудьте думать про это кино. Мы вам советуем даже книгу куда-нибудь выкинуть, потому что… Вы сами понимаете».
Книгу он не выкинул, об этом кино думать не перестал и снял свой фильм только через 45 (!) лет в свободной Чехии. Картину хотели назвать «Резня в Арканаре», но оставили первоначальное название — «Трудно быть богом».
Работал над ней трудно, четырнадцать лет, вложил в нее весь свой опыт человека и режиссера, прожившего в Советском Союзе большую часть своей жизни. Снимал про жизнь на другой планете, погруженной в мрачное Средневековье, а получилось, как и во всех остальных его картинах, про современность.
Алексей Герман умер 21 февраля 2013 г., не дожив до мировой премьеры, которая состоялась 13 ноября того же года на Римском кинофестивале, и на котором ему посмертно была присуждена премия «Золотая Капитолийская волчица» за вклад в киноискусство. В российский прокат фильм вышел в феврале 2014-го и через год, в марте 2015-го, был удостоен семи премий «Ника».
Из всех отзывов, хвалебных и ругательных, приведу один, с которым можно соглашаться или не соглашаться, но он того стоит. Посмотрев фильм, итальянский писатель, философ, теоретик культуры и знаток средневековья Умберто Эко в своем эссе о просмотренной картине объявил urbi et orbi, что «после Германа фильмы Тарантино кажутся диснеевскими мультиками».
«Нет выхода» (прямая речь)
«Ничего сделать нельзя. У нас так же воруют, и все вокруг берут взятки, университеты пускают на доски, а рабы не желают снимать колодки… Если говорить о политике, этот фильм — предостережение. Всем. И нам тоже. Это картина о поисках выхода в мире — рубить, быть ласковым, наблюдать, помогать, как быть? Нет выхода, все оборачивается кровью, что герой ни сделает. Не хочешь убивать, хочешь быть добрым — будет вот так, почти никак. Хочешь убивать — реформы пойдут, но ты будешь страшным, кровавым человеком. Стругацким было проще: у них в романе коммунары с благополучной, счастливой, цивилизованной планеты Земля, люди, которые знают правду и знают как. А сейчас на Земле — какие там коммунары! Мы у себя не можем разобраться, в Чечне той же…
Мы делали фильм про всех нас. Ничем этот Арканар от нас не отличается — такие же доносы, такая же подлость, такие же тюрьмы, такие же Черные, такие же Серые. Ничего мы не достигли: что было в XVI веке, то и у нас в XXI. А земляне — далеко не лучшее произведение… были слова в сценарии о том, что «на Земле опять готовились к очередной войне, и всем было не до того». На Земле — психушки и тюрьмы, Земля полна идиотов.
Наступление фашизма, что, мне кажется, грозит нашей родине. Потому что при фашизме, наконец, все становится ясно. Кого мочить, кого не мочить. У нас никогда по-хорошему не получается. Даже в конкретных вещах…
Я этим фильмом, конечно, пытался бросить вызов. Почему он так долго и мучительно делался, почему я потерял товарищей на этом фильме… Мы и «Проверкой на дорогах» бросали вызов — политический: «Пожалейте русского человека». «Двадцать дней без войны» были вызовом всему лживому кинематографу Озерова (имеется в виду Николай Озеров, режиссер пропагандистского кино, снявший в 1970-е гг. монументальные эпопеи о Великой отечественной войне. — Г. Е.) и иже с ним. А теперь — вызов современному кино, для которого так важны тексты…».
Печатается в сокращении
Геннадий ЕВГРАФОВ
Источник: «Еврейская панорама»
9tv.co.il
Оцените пост
(голосовало: 6, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
