«В реальности срок у всех один — пока Путин у власти»

Как продолжать жить и сохранить себя, если вы в тюрьме, и власть только добавляет вам сроки снова и снова.

Монолог Михаила Ходорковского о личном опыте.

4 августа Мосгорсуд вынесет приговор политику Алексею Навальному, которого следствие подозревает в организации экстремистского сообщества. Обвинение просит 20 лет колонии особого режима (это самый тяжелый режим для отбытия наказания). При этом Навальный уже сидит, до этого ему дали сначала 2 с небольшим года общего режима, а потом 9 лет строгого режима.

Тактика постепенного увеличения сроков путем заведения новых уголовных дел для российской власти не нова: по такому же принципу развивалось, например, «дело ЮКОСа». Самый тяжелый аспект в этом смысле — моральный: человек, получающий все новые и новые наказания, перестает видеть образ будущего. Как в таких условиях не пасть духом и продолжить адекватно воспринимать действительность? Мы поговорили об этом с политиком Михаилом Ходорковским, который провел в заключении по «делу ЮКОСа» 10 лет.

Учитывая репрессивный настрой российского политического режима, рекомендации Ходорковского могут быть полезны не только для Алексея Навального.

Во второй половине 2003 года я достаточно осознанно пошел на то, чтобы сесть в тюрьму. Звучит странно, но для меня тогда просто не было другого выбора. Либо потеря самоуважения, либо тюрьма. Поэтому, когда я летом 2003 года принимал решение о возвращении в Россию, я понимал, что арест — дело времени. Но вот чего я, честно скажу, не понимал тогда, так это срока заключения. Я возвращался в свою страну, чтобы доказать себе, друзьям, коллегам свою невиновность. Судебная трибуна для этого хорошо подходила. Ведь сбежать, остаться за границей — а я, конечно, мог остаться, — означало в глазах многих признать вину и заставить засомневаться сотрудников ЮКОСа в честности своей многолетней работы. Дали сначала девять, потом снизили до восьми, потом довесили до четырнадцати и остановились, в конце концов, на тринадцати, из которых я отсидел десять лет и два месяца.

В этом, кстати, заключается иезуитство путинской расправы — тебе не сразу дают окончательный срок. Ты никогда не знаешь, сколько реально осталось. Это тяжело. Очень. Тебя лишают не просто физической свободы, тебя лишают любого контроля над своей жизнью. Это многим ломает волю, чего и добивается система.

Со временем я выработал — частично осмысленно, частично интуитивно, — способ сохранить себя в такой ситуации. Я всегда любил работать. Собственно, бизнес для меня давно уже был не способом заработка, а возможностью для реализации. Поэтому работал я всегда больше, чем отдыхал.

И вот, я решил для себя, что просто теперь мой рабочий кабинет выглядит так. Да, с нарами, решетками и бетонными стенами. Но это ведь не особо влияет на продуктивность. Конечно, коммуникации затруднены, и компьютера нет. Зато есть время и возможность сконцентрироваться. Я стал больше читать исторической и философской литературы и намного больше, чем на воле, писать. По большому счету, я реализовывал максиму «Делай, что должен, и будь, что будет». Я не мог повлиять на многие вещи, но мог делать то, что был должен делать. Саркастический мем про «украл всю нефть у самого себя» ведь не появился сам собой. Это тяжелая, но нужная работа. Эта работа позволила мне не потерять себя и даже подготовиться к следующему жизненному этапу. За время заключения и в ходе двух процессов я получил на практике хорошее юридическое образование, научился неплохо писать, добрал гуманитарное образование, которое так нужно сейчас. Конечно, были моменты, когда было совсем плохо. Когда возникало ощущение, что это навсегда. Когда узнавал о бедах родных. Отчаяние накатывало, когда Платона Лебедева сажали в карцер, обещая, что «он оттуда не выйдет». Когда пытали Василия Алексаняна. Когда крутили по НТВ ролики про разгром компании. Самое тяжелое — это наблюдать за страданиями друзей и близких, когда знаешь, что их мучают из-за тебя. А ты видишь это и не можешь ничего сделать. В такие крайние моменты я использовал последнюю валюту, которая у меня была, — свою жизнь. Я объявлял голодовки, дважды — «сухие», с полным пониманием, что либо помогу своим, либо это последние семь-восемь дней моей жизни. И это срабатывало. Я побеждал. Хотя не советую использовать этот способ без крайней необходимости: ведь если не сработает — придется умереть.

Сейчас мой путь проходят другие политические заключенные: Владимир Кара-Мурза, Алексей Навальный, Лилия Чанышева, Андрей Пивоваров, Илья Яшин, другие. Сроки безумные — 25 лет у Владимира, 20 просят Алексею. Это очень тяжело. Это, конечно, давит безысходностью и уничтожает психологически.

Но в реальности срок у всех один — «пока Путин у власти». И мы все должны работать и работаем, чтобы этот срок уменьшить. Те, кто на воле, делают всё, чтобы эту власть поменять. А те, кто временно за решеткой, — их задача сохранить себя. Мне сохранить себя помогла цель и работа.

Мира ЛИВАДИНА

novayagazeta.eu