Память о Храме

Моше Фейглин

В течение многих лет я занимался почти всеми аспектами нашей жизни, уточняя планы по решению основных проблем Государства Израиль. Я говорил на каждом выступлении об экономике и безопасности, образовании и жилье, дороговизне и системе правосудия. И тем не менее, Храм, как будто преследовал меня. На меня показывали пальцами и твердили: «Храм! Он хочет построить Храм!»

Странно … У меня нет никаких оперативных планов относительно Храма, в платформе партии Зеут вы не найдете главу о строительстве Храма. И все же обо мне говорят именно так.

Внезапно я понял, что на самом деле люди не против. Это не какая-то злобная пресса, пытающаяся напугать публику. На самом деле журналисты уважают меня и заинтересованы выслушать. Даже самые близкие люди, которые заинтересованно слушают и считают, что у меня есть важные идеи и предложения, даже они видят мое желание отстроить Храм, как бы я ни старался надеть маску «нормального» человека.

«Нельзя убегать от этого», — говорю я себе. «По-видимому, Храм у меня в душе. Нельзя обходить эту тему молчанием и прикрываться тысячей других важных планов. Потому что в конце концов люди правы: все мои идеи и планы приходят именно оттуда, от желания восстановить Храм».

Но, увы, у меня нет подходящих слов. У меня нет слов, чтобы объяснить, потому что нет соответствующего языка, нет понимания проблемы, нет места для этой темы в общественном дискурсе. И нет смелости мечтать.

Я привык избегать прямой конфронтации и отвечал на вопрос кратким объяснением, что Храм не будет восстановлен, пока мы ВСЕ этого не захотим.

«Я хочу построить Храм, но я не могу построить его без вас», — ответил я однажды на прямой вопрос журналиста. Его жесткость сменилась улыбкой. «Тебе придется долго ждать», — сказал он. «У меня есть терпение, — ответил я. — Храм не будет построен по закону, принятому одной только коалицией. Храм будет построен так же, как была дарована Тора, когда все были как один человек с одним сердцем. Мне нужно, чтобы вы вместе со мной понесли камни для Храма на гору», — заключил я. С тех пор я использую этот патент всякий раз, когда мне задают вопрос о Храме.

Такой ответ точный, и в то же время на самом деле он неправильный. Мой ответ невероятно точен — он основан на источниках и ссылках. Но в то же время это уклонение от ответа, потому что на самом деле не решает проблему. Ведь после такого ответа мой собеседник думает так:

«Ты мечтаешь о Храме, но твоя заветная мечта — это мой кошмар! Что ты на самом деле объясняешь мне? Что ты действительно сумасшедший, но ключ от сейфа хранится у меня и поэтому мне нечего бояться? Ты призываешь меня не волноваться, потому что твое сумасшествие под контролем? Я — «израильтянин», продукт Просвещения, я — представитель «нового израильского народа», который сбросил бремя Всевышнего и создал для себя государство и гражданский суверенитет. Я хочу заменить свое самоопределение и стать вместо еврея — израильтянином. И ты, Фейглин, в своих мечтах о Храме, полагаешься на меня? » Вот так примерно думает мой светский оппонент. Поэтому вместо того, чтобы просто вручить таким как он этот «ключ от сейфа», я хочу медленно и осторожно открыть его вместе. Я тоже боюсь, я тоже не знаю, что там. Но, как ребенок, которого учат гладить собаку, я чувствую и желание и страх одновременно. Позвольте мне поделиться с вами своими чувствами, давайте вместе преодолеем страх. Может быть, если мы отбросим наши страхи, нам откроется любовь.

———-

МО Моше Даян и Глава правительства Леви Эшколь. Июнь 1967
«Кому нужен весь этот Ватикан?» — говорил Моше Даян и пытался предотвратить освобождение Старого города Иерусалима в 67 году. Бен-Гурион еще до того, в 48-м году вывел подразделение «Пальмаха» из Еврейского квартала и оставил Старый город и населяющих его евреев Иордании…

Но Иерусалим не отчаялся, и позднее, в Шестидневную войну, вынудил нас освободить его.

Моше Даян поспешил вручить ключи от Храмовой горы мусульманскому Вакфу. Только чтобы не было у нас в руках Храмовой горы!

Храмовую гору заменили Западной стеной (Стеной плача) и превратили ее в синагогу. Так сохранили иудаизм не как живую традицию, а как «религию», как в во времена рассеяния!

Так сохраняется наш иудаизм — как засохшая музейная религия, как опиум для масс, чтобы сделать евреев «нормальными» любой ценой, чтобы вместо евреев мы стали новым народом «граждан Израиля».

Недавно, когда арабы убили двух полицейских на Храмовой горе, там при входе были установлены металлоискатели. Тогда арабы стали угрожать, что они не будут подниматься на Храмовую гору. Нетаниягу уступил и снял их. Потому что мы, как народ, боимся остаться один на один с Храмовой горой, со своим национальным самоопределением, со своей судьбой и исторической задачей. И с Землей Израиля…

——-

Религиозные, конечно, сотрудничали со светской властью в деле передачи мусульманам Храмовой горы, потому что нет ничего более «антирелигиозного», чем Храм. Без него Иерусалим является городом всех религий, но с ним — сама эта «религиозность» заканчивается.

С Храмом народ Израиля возвращается к самому себе — к культуре Третьего Храма и к своей универсальной задаче — провозгласить человеческую свободу и исправление всего мира, созданного Всевышним, тем Единственным, которому стоит поклоняться, а не царям из плоти и крови.

Мы «сделали алию», поднялись как народ, и наш язык также «сделал алию», но наша Тора — наше учение все еще находится в изгнании, в своей сжатой религиозно-общинной конфигурации, в форме, приспособленной для людей без своей страны и без исторической задачи. Естественно было восстать против этой галутной религии, чтобы вернуться к независимости и самостоятельности. Многие религиозные не хотят Храмовой горы, а хотят оставаться с таким галутным иудаизмом в виде религии.

Но я не религиозен — я просто еврей. Поэтому я не могу просто похоронить память о Храме. Как бы я ни старался его спрятать — он всегда как бы выглядывает у меня из-за плеча.

В конце концов светские заставят религиозных отстроить его.

Это похоже на романтическую историю о влюбленной девушке, которая, пугаясь брака, постоянно отрицает свою любовь. Сначала ей это удается, но девушка не находит себе места. В ее жизни нет смысла. Ей предлагают различных женихов: социализм, капитализм, хайтек и успех, но они не дают ей ощущения полноты жизни. В конце концов вся ложь исчезает и любовь прорывается. В конечном итоге даже религиозные это поймут.

Все нас пугают:

«Вы сидите на пороховой бочке»! Но верно обратное — пренебрежение Храмовой горой и своей еврейской идентификацией — вот что вызывает на нас огонь.

Для того, чтобы установить мир, нужно четкое самосознание, нужно понимать, где кончается «я» и начинается другой, только так возможно сосуществование. Израиль не знает, где находятся его границы, потому что мы боимся определить себя, как народ, боимся своей национальной задачи, боимся Храма.

——-

У меня нет слов… но у меня есть мелодии.

Потому что, как объяснить словами слепому от рождения разницу между синим и красным?

И поскольку я тоже слепой, в моем сердце звучит мелодия любви, но я тоже слеп.

Храм был разрушен 2000 лет назад, что я могу вспомнить? О чем я тоскую?
Это правда, я не видел Храма. Но он хранится в нашей коллективной памяти, и не просто хранится — он остается живым! До недавнего времени даже Хаим Хефер и Йорам Гаон не смущаясь пели песни о Храме.

В нашей коллективной психике есть мелодии, которые сохраняют память о Храме и вызывают стремление к нему. Такое воспоминание — это то чудо, которое сохранило нашу национальную идентичность. Тоска по этой «бочке с порохом» на самом деле является причиной того, почему мы, как народ, остаемся на исторической сцене и почему мы вернулись и создали государство.

Последнее, чего хочет это государство — это восстановить Храм, но без Храма пропадает цель и смысл, которые придают существованию вкус и ценность.

Когда Храмовая гора переименовывается, государство Израиль разваливается. Храмовая гора, как сердце, посылает поток крови, который пронизывает все тело. Когда сердце слабеет, крови недостает в конечностях — в Сдероте, в Ашкелоне, а иногда даже в самом центре — в Тель-Авиве и Беэр-Шеве. Нация, которая избегает своей задачи и пренебрегает своим сердцем, обязательно потеряет и остальную часть тела. Теперь у нас на юге смирились с похищением людей. Позже болезнь распространится и на центр тела.

——-

Когда я думаю о Храме, я думаю о человеческом разуме. У меня была причина задуматься о нем — мой сын, Давид лежал без сознания в течение трех месяцев из-за серьезной травмы головы и по милости Творца вернулся к жизни.

Ум — это место, где мысли встречаются с действиями, физика с метафизикой. Храмовая гора и Храм — это мозги мира, место, где творение встречает Создателя, разум встречает тело. Храм — это место, где перст Божий касается нас и воскрешает человечество.

Храм — это дом Царя Царей, Создателя Мира, это его королевский дворец, здесь, среди нас, в Иерусалиме.

Храм — это истинная весть о свободе. Никакая плоть и кровь не будут царствовать над нами, потому что у нас уже есть Царь!

От фараона и Ахашвероша до Гитлера и Сталина (да сотрутся их имена) все тираны, мечтающие о власти над миром, приходят к выводу, что все евреи должны быть уничтожены, потому что нас нельзя поработить. В лагерях уничтожения и различных гулагах мы всегда остаемся евреями, свободными людьми, потому что над нами уже есть Господин. Наше имя, Исраэль, на иврите означает «Исрор Эль» — «будет править Господь».

Уже три тысячи лет со времени исхода из Египта мы несем идею единобожия и освобождения от языческого порабощения . У входа в Верховный суд США находится статуя Моисея — Моше Рабейну. И так же, как мы вернулись на свою землю и к своему языку, как и предполагали пророки и вопреки всем законам истории, так мы восстановим на Храмовой горе Царский дворец для Царя мира, давшего свободу всему человечеству, как говорится в пророчестве.

Тираны не могут этого вынести — поэтому они хотят уничтожить нас.

—-

«Со дня разрушения Храма жизнь утратила вкус», — говорят наши мудрецы. Проще говоря, — душа отделилась от тела и забрала вкус жизни.

Ну и что? Разве сегодня мы не живы? Наверное, не совсем. Мы живем как будто больной с тяжелой травмой головы или с болезнью Паркинсона — борясь за жизнь.

Откуда я могу это знать? Может быть, как раз так и должно быть? Я не знаю, но моя еврейская идентичность, наша коллективная память стучит в мою дверь и настаивает на том, что есть другая жизнь. Есть цвета — красный и синий, есть ароматы, есть опыт, которого я не знаю и по которому я скучаю, хотя я никогда лично так не жил, но коллектив, к которому я принадлежу, сохранил их в своей памяти.

Это воспоминание, это стремление продолжают стучать в мою дверь, и не только в мою.

«Возможно, когда сыновья пророков вернутся на свою землю, и вернется язык Танаха, выйдет из Сиона благая весть и спасение мира»,

— так писал лорд Бальфур после миллионов трупов Первой мировой войны. Он дал нам декларацию, которая дает нам право на нашу страну. И это благодаря памяти о Храме. Так благодаря тоске Бальфура о Храме мы получили страну.

«Если вы не переместите посольство в Иерусалим, мы не будем голосовать за вас снова», — говорят евангелисты президенту Дональду Трампу, и посольство переводится благодаря Храму.

Человечество стремится к Храму.

Когда мир видит, что мы возрождаемся как феникс и возвращаемся спустя 2000 лет, как перелетные птицы с каким-то мощным внутренним компасом, он удивляется и ожидает от нас благой вести. И когда мы уходим от своей задачи, ожидание сменяется гневом, и антисемитизм снова возрастает.

«Мы мечтали о месте, где будет написана новая Книга Книг для спасения мира, ведь вы избранный народ… Весь мир возлагал на вас надежду, а что вы сделали…»,

— такими словами британские университетские руководители объяснили президенту колледжа Сапир свое разочарование по отношению к нам и то, почему они отказывают Израилю в легитимности.

——

У меня нет слов. Наш нынешний язык неуклюж. Храм — это одновременно безопасность и поэзия, он самый национальный и самый универсальный, самый личный и самый общественный. Храм определяет то, кем мы являемся, он — цель и смысл. Когда мы отрицаем его и выбрасываем из наших сердец, когда мы перестаем мечтать — мы теряем чувство собственной правоты, ходим как слепые во тьме и пылаем беспричинной ненавистью.
Благая весть не будет навязана человечеству. Как Всевышний поднял дух народа из пепла печей и мы построили государство, так настанет момент, когда придет вдохновение и мы вместе построим Храм.
Все, о чем я прошу, — это освободить людей от всякого принуждения и запугивания.
Все, о чем я прошу, это слушать друг друга.
Только свобода может нас вдохновить.