Как советский, российский, а ныне израильский тележурналист боролся за память расстрелянных евреев Ялты
Очень многие читатели — в том числе и из Израиля, — расспрашивают меня об этой страшной истории. Конечно, я знаю об этом ужасном расстреле значительно больше, чем рассказал в посте. Ведь до меня никто даже не попытался об этом рассказать, не говоря о том, чтобы снять фильм. А ведь это — одна из самых страшных страниц в истории Холокоста…
* * *
Для меня эта история началась летом 1994 года. Для тех же, о ком здесь пойдет речь, она закончилась печальной зимою 1941-го… В августе 94-го я приехал из Москвы в Крым на отдых к родителям. Квартира у них в Никите, поселке для сотрудников Никитского ботанического сада. Недалеко — ялтинский грузовой порт, куда отец (тогда он еще был жив) любил ходить рыбачить. Несколько раз к нему присоединялся и я, не для рыбалки, а так, прогуляться…Однажды, пока отец договаривался о чем-то с рыбаками, я решил подняться по крутому склону вверх от порта к нижней ялтинской дороге. И первые же шаги меня потрясли: весь склон был усеян костями, черепами, истлевшей обувью, поломанными гребнями, расческами…Я все-таки поднялся к дороге и увидел скромный побеленный обелиск со звездой, на котором прочитал: «Здесь в декабре 1941 года были расстреляны 2 тысячи мирных жителей Ялты».
«Неужели только что внизу я видел останки этих несчастных? — подумал я. — Ведь прошло уже больше 50 лет! И совсем рядом гостиница «Ялта»…». Тогда я уже знал, что одним из основных специалистов по захоронениям военного времени в Крыму считается Василий Рыбка. Это очень забавный человек, прекрасный знаток Крыма — работал лесником, прекрасно знает историю полуострова — например, по аланской пряжке может легко определить в каком кургане этот алан был похоронен… Вася — поэт, но главным его делом является поиск воинских захоронений. Я не был знаком с Рыбкой, но в тот же день нашел его в Ялте, в маленькой квартирке на Партизанской улице. Оттуда мы вернулись к обелиску, и Вася рассказал мне все, что знал об этих костях и черепах…
Не раздумывая долго, я поехал в аэропорт и первым же рейсом улетел в Москву. Там в течение дня договорился на российском телевидении, где я работаю, о командировке и на следующий день вернулся в Крым вместе с оператором. Василий Рыбка за это время нашел уникальную свидетельницу, ставшую героиней фильма, который я назвал «Расстрел». Ее зовут Серафима Хаимовна Аршинова (девичья фамилия Флейшман), сегодня ей 84 года (речь идет о 1999 годе, когда эта статья М.Дегтяря была опубликована в журнале «Лехаим» — прим.ред.). Муж погиб при обороне Севастополя. Мать, обе сестры и их дети, всего 12 человек, были расстреляны около того самого склона над ялтинским торговым портом…Мать Серафимы, Неха, не верила, вернее, не хотела верить, что немцы могут что-то с ними сделать. Сестрам, у которых на двоих было девять детей, тоже не хотелось эвакуироваться — на что-то надеялись… Одна из них, Ольга, могла спастись, но ее дети уже были в гетто, и бросить их она, естественно, не смогла. Практически всех ялтинских евреев, более 4 тысяч человек, согнали в гетто, которое расположилось в одном из домов в центре города, недалеко от старого рынка…
В 1994 году я пришел с камерой в тот жуткий дом и двор. Там встретили меня украинские семьи, впервые услышавшие, что в их доме находилось еврейское гетто. Это были переселенцы из Западной Украины, заполнявшие «пустоты» после героического выселения из Тавриды крымских татар. Они поселились в бывшем гетто в 1948 году и утверждали, что ничего не знали.
Для узников ялтинского гетто жизнь кончилась в декабре 1941-го. Их вели по старой ялтинской дороге — в сторону Никитского ботанического сада. Там, у крутого склона их расстреляла зондеркоманда СС 10-а. Пулеметы, направленные в сторону моря, стояли на том самом месте, где расположились сейчас роскошные загородные дома.
Когда я снимал первый фильм, этих домов еще не было, появляться они стали в 1996 году. Теперь там целый поселок, из домов звучит веселая музыка, а окна выходят на место расстрела. Не просто расстрела, а одного из самых массовых расстрелов за всю историю СССР. Понимаю, что математика здесь неуместна и все же: в Бабьем Яру расстреляли 100 тысяч человек в течение 2 лет. Примерно 4 тысячи человек в месяц. В Ялте же — 4,5 тысячи человек менее чем за месяц. Это место вполне могло бы стать в Крыму Центром памяти жертв нацизма.
Серафима Аршинова вернулась в Ялту в 1944 году, сразу после освобождения города от нацистов. Она тогда работала в эвакогоспитале, сотрудники которого приняли участие в раскопках места расстрела. Серафима Хаимовна надеялась при этом опознать своих родных. До сих пор она не может сдержать слез при одном лишь воспоминании об этом опознании… Тела уже разложились, одежда с них ползла, все было перемешано, и никому из родственников не удалось никого идентифицировать. Было принято решение оставить всех в этой яме — лишь присыпать землей.
Аршинова и другие родственники обратились тогда к властям города с просьбой установить памятник на месте расстрела. Но и тогда к евреям власти относились не намного лучше, чем сегодня, и от этой просьбы отмахнулись. Женщина сама начала сбор денег. И, что удивительно, их давали даже те, чьих родственников не расстреливали. Нашли скульптора, который разработал проект, и памятник был установлен. Когда же встал вопрос о надписи на памятнике, власти сочли нужным вмешаться — они потребовали… уменьшить в два раза истинное количество зверски уничтоженных людей. Так было принято официальной идеологией — занижать число жертв. Считалось, что врагам коммунистов совсем не обязательно знать, насколько ослабла социалистическая Родина. И на памятнике вместо четырех с половиной тысяч указали две тысячи.
…Вначале за общей могилой ухаживали, но постепенно уходили из жизни родственники погибших, и место расстрела осталось беспризорным. Проснулся подверженный оползням склон. Могила стала сползать к морю, земля выталкивала останки, чем немедленно воспользовались мародеры. В прахе мертвых искали золотые коронки, монеты, какие-то сохранившиеся вещи погибших. Мародерство — очень популярное в Крыму занятие, есть среди мародеров специалисты высоко класса.
Мне удалось встретиться в симферопольской тюрьме с одним из таких профессионалов, которого милиция застала во время раскопок на месте расстрела. Этот мерзавец ни в чем не раскаивался. «А что? — удивился он. — Этих евреев, знаешь сколько там валяется? Ни гробов, ничего, — все это мусор! Не надо было столько денег грести! А то как захочется войти в царство небесное, кто же с таким богатством пустит? Знаешь, хорошо евреев раскапывать, у них золотых зубов много…». У него был кличка «Гроб». После освобождения из колонии он вскоре опять сел — попался на той самой могиле…
Еще в 1994 году я обратился с экрана Российского государственного телевидения за помощью к посольствам трех стран — Германии, Израиля и Украины. Германии, потому что это немецкие пули разрывали сердца тех, чьи кости валяются недалеко от гостиницы «Ялта», Израиля — погибшие были евреями, Украины — Крым находился в тот момент на территории этого государства. Реакция посольств была нулевой. Никому не было дела до заброшенной могилы в Массандре.
Серафима Аршинова сама неоднократно обращалась к властям Ялты и Крыма с просьбой заняться памятью погибших, перезахоронить их и установить достойный памятник. Но ответили ей только один раз, еще в советское время, из Комитета по охране памятников при Крымском облисполкоме. В письме было сказано, что на захоронение и установку памятника нет средств. Но уже тогда у Ялтинского горисполкома нашлись деньги на строительство ресторанов — один из них, на Ласточкином гнезде, был в те годы самым дорогим и престижным в области. Нашлись деньги, чтобы достойно и с соблюдением всех воинских почестей захоронить гитлеровских солдат, погибших в Крыму, этот немецкий мемориал находится всего в полутора километрах от места расстрела ялтинских евреев — рядом с метеостанцией поселка Никита. А коммунисты, пришедшие незадолго до описываемых событий к власти в Крыму, нашли деньги на памятник, не имеющий, по-видимому, аналогов на всей территории бывшего Советского Союза, — в Симферополе был установлен бюст одному из бывших первых секретарей обкома партии. По самым скромным подсчетам, памятник вождю крымского пролетариата обошелся государству Украина в несколько десятков тысяч долларов. А у могилы в Массандре по-прежнему валяются черепа и кости…
* * *
Я нашел свидетелей этого расстрела, записал интервью мародера по кличке Гроб, который искал в этих костях золотые сережки и кольца. Гроб поделился со мною своими секретами, как правильно работать с человеческими останками…
Самое страшное, что я увидел там, — маленький резиновый сапожок. В этом сапожке в шерстяном носочке был спрятан маленький Дед Мороз. Видимо, ребенок с разрешения матери взял этого Деда Мороза в надежде, что они встретят счастливый 1942-й Новый год. Но Новый год они с матерью встретили в этой зловещей яме. И тогда я напрямую с телеэкрана обратился к крымским властям: «Инструкции для зондеркоманд СС, — сказал я, — предписывают, что необходимо заботиться о немедленном захоронении трупов. Почему же в инструкциях крымских властей об этом нет ни слова?».
В этой же программе я записал стендап, который адресовал евреям-предпринимателям и евреям-политикам… «Этих людей убили только потому, что они были евреями. Не хоронят их по этой же причине. Крымским властям нет никакого дела до заброшенных еврейских костей. И потому я обращаюсь к тем банкирам и политикам, которые уже научились не краснеть при упоминании об их национальности. Похороните этих людей достойно и докажите, что вы имеете право причислять себя к еврейскому народу!».
Перед показом фильма я позвонил в приемные Березовского и Гусинского. Предупредил, чтобы смотрели. Никто из них не откликнулся. Фильм «Расстрел» оказался на конкурсе Международного кинотелефорума в Ялте. Председателем жюри был Анатолий Григорьевич Лысенко. Церемония закрытия транслировалась в прямом эфире из Ливадийского дворца — того самого, где в 1945 году проходила Крымская конференция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании — Сталина, Рузвельта и Черчилля. В зале сидело все руководство Крыма и очень многие высокие чиновники из украинского парламента. И вот объявляют, что в номинации «Специальный репортаж» первая премия присуждается фильму «Расстрел». Я выхожу на сцену. И вижу, что премию мне будет вручать председатель Госкомтелерадио Украины Иван Чиж. Потом я узнал, что председатель Государственного комитета телевидения и радиовещания сам напросился вручить мне премию, поскольку я уже был очень известен…
— Я вручаю вам эту премию с большим удовольствием, — торжественно начал Чиж свою речь. — Мне приятно сделать это, потому что вы — один из самых известных журналистов России. Фильмом «Расстрел» вы в очередной раз это доказали. Это выдающаяся работа, яркий прорыв в области репортажа, замечательное документальное исследование…
Я сам иногда вручал премии, не видя фильма. И тоже говорил примерно то же самое.
— Спасибо за хорошие слова, — прервал я Ивана Чижа. — Надеюсь, что после этой награды Украина приведет еврейскую могилу в порядок. Настала такая тишина, что я слышал, как у Чижа стучит сердце. Пульс у него зашкаливал. В зале я увидел Анатолия Лысенко. Он показал мне большой палец. В абсолютной тишине я спустился со сцены. Пошел между рядов. От меня все отшатывались, как от прокаженного. Я спокойно сел на свое место. Тишина продолжалась. А ведь это был прямой эфир!
Фильм «Расстрел» получил первую премию международного телевизионного фестиваля «Золотой пегас», первую премию Ялтинского международного кинофорума, был в тройке на ТЭФИ и на «Лавре», а в 1995 году я — только за фильм «Расстрел» — был принят в Союз кинематографистов России.
* * *
В 1998 году мы с женой оказались в Израиле. Я захватил с собою кассету с фильмом. В Иерусалиме на Горе памяти находится «Яд Вашем»— легендарный национальный Мемориал Катастрофы и героизма еврейского народа. Вот у меня и появилась идея передать фильм «Расстрел» в «Яд Вашем».
Полные впечатлений от страшной экскурсии по Мемориалу Катастрофы, мы с женой прошли в административный корпус. Пришли, чтобы передать фильм «Расстрел» на хранение в архив «Яд Вашем». Но Израиль оказался бюрократической страной.
— Вы хотите продать или передать? — спросили нас в одной из комнат.
— Конечно, подарить, — отвечали мы.
— Тогда вам в комнату номер 30.
— Вы хотите продать или подарить? — уточняли у нас в комнате номер 30.
— Подарить!
— Тогда в комнату номер 40.
Короче, около двух часов мы провели в этих переходах из комнаты в комнату. Я начал нервничать.
— У меня свидетельства страшного расстрела четырех с половиной тысяч евреев в течение месяца!
— Идите в комнату номер 60.
— Все! — сказал я жене. — Пошли отсюда.
Мы вышли из административного корпуса. Я повернулся к зданию, размахнулся и с силой разбил кассету о стену. Кассета разлетелась на мелкие части. Лента завилась змейкой. В музее всюду камеры, и охранники, конечно, следили за моими действиями. Но никто из них не вышел — видно, почувствовали, что так будет лучше для всех. Так и не удалось мне тогда передать фильм в «Яд Вашем»…
Я все эти годы мечтал все же передать фильм в музей Холокоста «Яд Вашем», и, наконец, моя мечта сбылась — недавно этот фильм был официально передан в видеотеку Мемориального комплекса. Фильм приняла директор видеотеки Лиат Бенхабиб, а организовала передачу замечательная сотрудница Таня Манусова.
Рассказ ведется от первого лица.
Можно узнать, кто этот человек?
Просканируйте, пжлс, внимательно. В одном-единственном месте автор пишет о себе в третьем лице, как о наначенном руководителе съемки.
Текст старый, но значение его не упало. До сих пор жива доктрина, что на [оккупированной] террритории СССР Холокоста не было. Раз не свозили в Освенцим — это не Холокост. Раз убивали украинцы, а не немцы… — да вы, что?…
Одну из ветвей моейй родни в Кировограде уничтожили местнын жители, не дожидаясь никаких немцев…