В недельной главе «Ваишлах» описывается борьба Йакова с неведомым противником: «И остался Йаков один. И боролся с ним некто («иш») до восхода зари. И увидел, что не одолевает его, и коснулся сустава бедра его, и вывихнулся сустав бедра Йакова, когда он боролся с ним. И сказал: отпусти меня, ибо взошла заря. Но он сказал: не отпущу тебя, пока не благословишь меня. И сказал тот ему: как имя твое? И он сказал: Йаков. И сказал: не Йаков отныне имя тебе будет, а Израиль, ибо ты боролся с ангелом («элоким») и с людьми, и победил… и он хромал на бедро свое». (32:25-33)
«Наши благословенной памяти мудрецы, – пишет Раши, — разъясняли, что то был ангел-покровитель Эсава».
Итак, бестелесный ангел сразился с человеком из плоти и крови! Ситуация эта тем более загадочна, что она своеобразно отобразилась в дальнейшей Священной истории: Ангел Эсава, давший Йакову имя Израиль, впоследствии не только присвоил это имя себе, но и представил борьбу братьев, как борьбу «духа» с «плотью»: дух – «Израиль по-духу» вступил в сражение с плотью – с Израилем по плоти!
Однако проблема отнюдь не сводится к этой аллегории. Вопрос самой возможности борьбы бесплотного духа с плотью, вопрос возможности их соприкосновения коснулся самих глубин иудео-христианской коллизии, в последнем счете упирающейся в вопрос: воистину ли восстал из мертвых основоположник христианства? Духом или телом после своей смерти он «явился Кифе, потом — Двенадцати; затем свыше чем пятистам братьям одновременно, затем Иакову, потом всем апостолам»? (1 Коринф 15:6).
Действительно, ведь вера христианина в конечном счете обосновывается идеей невозможности контактного соприкосновения «духа» и «плоти»!
Так в Евангелии от Луки мы читаем: «Когда они говорили о сём, сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа. Но он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки мои и на ноги мои; это я сам; осяжите меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня. И, сказав это, показал им руки и ноги. Когда же они от радости ещё не верили и дивились, он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали ему часть печёной рыбы и сотового мёда. И, взяв, ел пред ними». (24:36-43)
Итак, первоначально ученики посчитали Явившегося «духом», т.е. душой распятого Учителя, который в свою очередь объявил, что он не приведение и в качестве доказательства предложил себя коснуться! Но если бы осязание что-то решало в этом вопросе, то как бы Йаков мог бороться с ангелом? Как бы могло быть повреждено бедро патриарха?
Доказательством воскресения не может служить также и прием пищи. Ведь, как мы знаем, три «мужа», посетившие Авраама, приняли его угощение («Он возвел очи свои, и увидел: и вот, три мужа стоят возле него…и взял масла и молока, и теленка, которого приготовил, и поставил перед ними; а сам стоял подле них под деревом. И они ели» (18:1-8). То же самое описывается при явлении ангелов Лоту: «И пришли те два ангела в Сдом вечером, а Лот сидит у ворот Сдома… Он сделал им пир и испек опресноки, и они ели» (19:1-3).
Но может быть явления усопших душ отличаются от ангельских явлений? Может быть, приведенный Евангелием критерий не распространяется на ангелов, но работает в отношении людей?
По свидетельствам очевидцев, являющиеся из загробного мира души ведут себя по-всякому.
В Талмуде в трактате Ктубот (103 а) рассказывается, что незадолго перед смертью рабби Йеуда Анаси (ок. 135 — ок. 220) попросил своих сыновей, чтобы после его похорон те зажигали в его комнате свечу, стелили постель и накрывали на стол. Так после смерти рабби являлся в своей комнате по субботам и трапезничал вместе с домочадцами.
Итак, приведенные Евангелием аргументы недостаточны также и в случае явления человеческих душ.
Между тем косвенно вера в воскресение Иисуса, вроде бы, подтверждаются одной – галахической — подробностью.
Талмуд учит, что «мертвый освобожден от исполнения заповедей».
Это, например, проявляется в разрешении хоронить усопшего в саване, сотканном из шерстяной и льняной нити (шаатнез). При молитве на могиле праведника душа последнего не учитывается в миньяне.
Эта галаха проявляется также и в том, что хотя дух может участвовать в трапезе, он не может ее возглавлять: произнесенное духом благословение на пищу лишено силы, и живые не могут ответить на такое благословение «Амен».
Между тем, в Евангелии сообщается, что Иисус не только ел с апостолами, но именно благословлял пищу. Более того, благословлял хлеб, что наряду с благословением вина является и вовсе особым священнодействием.
«И когда он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали его. Но он стал невидим для них… И они рассказывали о происшедшем на пути, и как он был узнан ими в преломлении хлеба» (Лук 24:30).
Итак, косвенное подтверждение как будто налицо. Иисус вел себя так, как если бы действительно оставался в теле.
А что рабби Йеуда Анаси?
Талмуд не содержит подробностей его участия в застольях, и мы могли бы предположить, что киддуш на его посмертных трапезах произносился кем-то из его сыновей. Между тем в «Сефер хасидим» утверждается буквально следующее: «Когда мертвый становится виден, то даже если он похоронен в саване, явиться он может в любой одежде, которую пожелает. Один раз в одежде, в которой похоронен, другой – в прежней одежде. Так рабби Анаси можно было видеть в прекрасной одежде, которую он надевал в Шаббат, а не в саване, объявляя тем самым, что он все еще в силе освобождать других от их долга в освящении дня, а не как другие мертвые, которые освобождены от исполнения заповедей» (Сефер хасидут 1129).
Рав Овадья Йосеф (1920-2013) подчеркивал, что эту историю следует понимать как исключительный случай, допущенный по специальному пророческому вдохновению, и что он никак не может повлиять на общий принцип «мертвый свободен от соблюдения заповедей».
Между тем создается впечатление, что этот «исключительный случай» был инициирован небесами неспроста, а в первую очередь затем, чтобы быть сопоставленным с евангельским свидетельством.
И уж по меньшей мере, трудно поверить, чтобы талмудический рассказ о явлениях Рабби не учитывал христианского контекста, не представлял бы собой скрытой полемики с ним.
Прежде всего на себя обращает внимание осмысленность самой этой параллели, т.е. параллели между Иисусом и Рабби, противопоставление которых напрашивается само собой даже и без сходства их посмертных явлений.
Действительно, два эти, восходящие к роду Давида реформатора, стоят в основе двух глобально расходящихся осмыслений ТАНАХа: «Нового Завета» и Талмуда. Два эти реформатора стоят в основе двух альтернативных подходов к тексту Торы, основанных на двух ее «нарушениях».
Если Иисус «нарушил» Тору, противопоставив ее общечеловеческое ядро покрову эксклюзивного еврейского Закона (разумеется, не имея в виду его отмены), то Рабби «нарушил» Тору, позволив трактовку этого Закона конспективно записывать.
Исходно Писание и Предание противостояли друг другу не только по сути (как Кодекс и Комментарий к нему), но и по форме. Трактовка Торы, дарованной Богом в письменном виде, могла даваться человеком исключительно в устном. Но когда это требование стало угрожать утратой преемственности традиции, рабби Йегуда Анаси его отменил, сославшись на слова Писания: «Время действовать ради Господа: они нарушили Тору твою» (Тегил 119.126).
Разумеется, мудрецы, включившие в Талмуд историю посмертных явлений Рабби, не могли исходить из идеи параллелизма иудейской и христианской традиций, которая и сейчас – в перспективе тысячелетий – не всем бросается в глаза.
Но, во-первых, параллель эту установил сам Всевышний, пославший Рабби из потустороннего мира освящать субботы, а во-вторых, какой-то идеей безусловно руководствовались и сами мудрецы.
Скорее всего, записывая эту истории, они хотели показать, что что Иисус не воскрес из мертвых, как верят христиане, а являлся своим ученикам как дух, наделенный особыми полномочиями.
Но как такое сопоставление возможно?
Как человек, представленный мудрецами Талмуда презренным колдуном, может по своему статусу быть приравнен ими же к высшему талмудическому авторитету?
Здесь нет места для доказательства того, что Иисус не только не враждовал с фарисеями, но именно к их кругу относился. Более того, «вражда» была задним числом раздута евангелистами, превратившими ее в краеугольный камень своей теологии.
Как мудрецы, наблюдавшие процесс перерождения образа своего соратника в образ врага, могли на него реагировать? Что они могли сказать в защиту Иисуса, когда ученики последнего объявили их повинными в его крови, а синагогу нарекли «публичным домом, притоном негодяев, капищем демонов, поклоняющихся идолам… прибежищем бандитов и развратников»? (Иоанн Златоуст)
В сложившейся ситуации мудрецы Талмуда никак не могли объявить главу Церкви еврейским праведником. Их бы неправильно поняли как в Церкви, так и в Израиле. Единственное, что они могли для Иисуса сделать, это не сказать о нем ни слова, а связанное с его именем враждебное учение приписать его сомнительным тёзкам, один из которых жил веком раньше Пилата и был отлучен от синагоги (а не казнен), а второй – жил веком позже и был побит камнями иудеями (а не распят римлянами).
Более того, даже высказывания против «миним» (еретиков) были даны мудрецами в привязке к этим негативным персонажам (Йешуа бен Стада, бен Патира), а не к Йешуа бен Йосефу – имя которого они так ни разу и не произнесли.
То, что упомянутые в Талмуде тёзки евангельского Иисуса не имеют к нему никакого отношения, и то, что Талмуд умалчивает о родоначальнике христианства – не прозрение современных религиоведов. Это традиционный, хотя и не афишируемый еврейский подход, которого придерживались Рабейну Там (1100-1171), Рамбан (1194-1270), Рабейну Йехиэль Парижский (ум. 1260), р.Йехиэль Гальперин (1660-1746), и наконец, р.Яаков Эмден (1698-1776), который открыто провозгласил Иисуса еврейским праведником: «Аноцри (Назарянин) и его ученики тщательно соблюдали Тору Израиля… Согласно тому, что говорится в евангелии, Аноцри и его ученики вовсе не пришли затем, чтобы отменить Тору, не приведи Боже… Не правы считающие, будто Аноцри пришел полностью упразднить иудаизм, но только к народам пришел он, чтобы установить религию, которая на самом деле не новая, а старая — и это семь заповедей Ноаха. Что же касается сынов Израиля, то он обязывал их исполнять Тору до мельчайших деталей».
В начале III веков, когда по инициативе Рабби началась запись Устной Торы, мудрецы, конечно, еще хранили собственное предание о подлинном Аноцри, т.е. помнили, что он «тщательно соблюдал Тору» и были осведомлены о его посмертных явлениях.
Открыто сохранять это свое собственное предание, доверять его бумаге мудрецы не стали. Но они все же ясно дали понять — он относился к их кругу. Дали понять это, во-первых, тем, что перевели стрелку авторства христианства на «однофамильцев»-колдунов, а во-вторых, тем, что сопоставили Иисуса с Рабби, давшего тому веский повод своими посмертными явлениями.
Не следует забывать также и того, что в III веке христианство само было еще гонимой религией, и отношения между общинами не являлись в полном смысле слова враждебными. В этом отношении достаточно привести следующую цитату из Циклопедии: «Несмотря на диспуты с евреями, Ориген находился в самых дружественных отношениях с ними. В своих сочинениях он часто говорил, что советовался с еврейскими учёными о значении отдельных мест в Ветхом Завете; а в «Contra Celsum» выступает даже в защиту еврейства. По-видимому, Ориген находился в дружественных отношениях с рабби Ошайей, главой академии в Кейсарии, а по его собственным словам, он был знаком с патриархом по имени «Ίούλλος»; вероятно, Ориген имеет в виду рабби Йеуду».
Как бы то ни было, в истории посмертного освящения суббот духом Рабби позволительно усмотреть закодированное мудрецами позитивное отношение еврейской традиции к Йешуа Аноцри, при отрицании веры в его воскресение.
Возможный еврейский смысл миссии Аноцри рассматривается в моей книге «День шестой», в главе «Йешуа иудейской традиции»