Владимир Войнович. Фото: pechorin.net
К 90-летию со дня рождения писателя
К этому юбилею он, вероятно, пополнил бы собрание своих сочинений замечательными «небылицами», вновь блеснув небывалым художественным сочетанием бывалых впечатлений. В его многотрудной жизни случались самые разные события и встречи, на основе которых он создавал необычные сюжеты и персонажи. Увы, четыре года назад Владимир Войнович скончался, полный новых творческих замыслов.
«Хроника себя»
Такой ироничный подзаголовок писатель дал мемуарам «Автопортрет». И первые главы он посвятил родословной семьи. Родился 26 сентября 1932 г. в Сталинабаде (Душанбе) в семье Николая Войновича, журналиста с пятью классами реального училища, ответсекретаря республиканской газеты «Коммунист Таджикистана» и редактора областной газеты. Отец происходил из знатного сербского рода. Дед по отцу был скромным железнодорожным служащим, а бабушка — народной учительницей. Владимира мама, Ревекка Колмановна Гойхман, — уроженка местечка Хащеватое Херсонской губернии, где ее отец до революции владел мельницами, в 1930-е гг. трудилась там же, где муж. Ее мать, Эня Вольфовна, была малограмотна, зато бойко говорила на идише, русском, украинском и польском. «Между собой с мамой — по-еврейски, а я этого языка совершенно не понимал… Только помню, что бабушка говорила мне: «Мишигенер пунем».
Судьба родителей Владимира сложилась драматически. Отец летом 1936-го усомнился в том, что коммунизм в отдельно взятой стране может быть построен, и был осужден на пять лет лагерей «за антисоветскую агитацию». Перед войной его освободили, на фронте он был тяжело ранен и стал инвалидом. Восстановиться в партии не захотел, после войны работал в многотиражках на невысоких должностях за мизерную зарплату. Сын позже вспоминал: «До ареста папа был веселым и компанейским, а после выхода на свободу стал нелюдимым и замкнутым. По взглядам он был идеалист, по склонности души проповедник, по характеру скромник, а по образу жизни аскет… И меня с младенчества пытался склонить к спартанскому образу жизни… Он остался идеалистом. Я вырос скептиком». Мать Володи после войны с отличием окончила пединститут и преподавала математику в вечерней школе. В период «борьбы с космополитами» ее уволили с работы, обвинив в получении взятки — подарка выпускников. Раннее детство Вова провел в Ходженте (Ленинабаде). А в 1941-м, спасаясь от нового ареста, отец перевез семью в Запорожье, где жила его сестра Анна. Здесь их застала война, и родные под бомбежками спасались эшелоном до Ставрополья, где их встречали жители: «Шо, жиды, тикаете?». Мальчик пошел во второй класс школы, которая находилась в семи километрах. Из-за наступления немцев им вскоре пришлось эвакуироваться в Куйбышевскую область. Будущий писатель столкнулся с суровыми трудностями и бытовым «идиотизмом» сельской жизни. В 1944-м семья переехала на Вологодщину, где брат матери Владимир Гойхман был председателем колхоза. 
Читать Войнович научился лет в шесть. «Я знал буквы, а как складываются из них слова, догадался, прочитав плакат: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». До девяти лет читал вывески, рекламы и лозунги… На новом месте в первую очередь бежал записываться в библиотеку. Читал запоем все, что под руку попадалось… Я вообще всем обязан книгам, они стали единственным доступным мне видом искусства».
В отрочестве он испытывал, с одной стороны, воздействие казенной пропаганды, а с другой — влияние родных и близких. В ожидании сына с войны тетя Аня повторяла: «Пусть руку, пусть ногу, лишь бы живой. Почему он должен погибнуть ради этих мерзавцев?» Соседка при упоминании имени Сталина воскликнула: «Чтоб он сдох, проклятый!»
Отец ничего плохого о власти при сыне не говорил, но из его междометий и усмешек было ясно, что она ему не нравится. «Разумеется, так было не всегда, но в лагере он кое-что переосмыслил. Я же, несмотря на усмешки отца, реплики тети Ани и ностальгические воздыхания бабушки о прекрасной жизни до революции, к советской власти относился лояльно».
Осенью 1945 г. Владимир с родителями и младшей сестрой Фаиной вернулся в Запорожье. Окончил ремесленное училище, работал столяром на алюминиевом заводе, плотником на стройке, параллельно учился в аэроклубе: летал на планере и прыгал с парашютом. Считался одним из лучших курсантов, но в школу планеристов не прошел, хотя по паспорту был русским: помешали национальность матери и «сомнительная» фамилия на «ич».
«Строптивый солдат»
А в 1951 г. его призвали в армию. «Мне предстояло пройти школу жизни и набраться опыта, не бесполезного для будущего литератора». Ему повезло: «дедовщина» в армии еще не привилась — все солдаты были одного года призыва. А в остальном доминировал казарменный дух и произвол. Он вспоминал: «Власть даже самого маленького начальника над рядовым солдатом почти безгранична. Полуграмотный старшина может вымещать свои капризы и дурное настроение на подчиненных, посылая их в наряды, заставляя чистить уборную, собирать окурки, топать на месте, ползать, бегать, издеваясь над более образованными солдатами». «Моя служба в армии была лишением свободы на срок, достойный матерого рецидивиста. Четыре года за колючей проволокой, без увольнительных, без свиданий с родными, без надежды на досрочное освобождение. Принудительная служба в армии есть форма рабства, дисциплина держалась только на страхе».
У Войновича был покладистый характер, но порой он становился ершистым, особенно при встрече с несправедливостью. Армия ускорила процесс становления будущего диссидента. Шел 1952 г., «борьба с космополитами» достигла пика. Еврейка, майор медицинской службы, стала «американской шпионкой». «Я понял, что идет кампания травли именно евреев, и задумался: почему я должен защищать это государство, если оно проводит нацистскую политику? И однажды ночью написал первое диссидентское письмо, в котором объявлял, что отказываюсь служить в армии государства, где мою мать преследуют за то, что она еврейка. Но представив, что со мной будет, если я это письмо отправлю, изорвал его в клочья… Я был строптивым солдатом и, как казалось моим товарищам, никого не боялся, на самом же деле боялся, и даже очень». Когда Сталин умер, многие офицеры и солдаты плакали. «А я был рад этой смерти, но со скорбным видом, опасаясь, что кто-нибудь догадается о моих чувствах». Войнович служил в Джанкое, затем в школе авиамехаников в Польше. Просился в летное училище, дважды получал отказ. Весной 1954-го его перевели в истребительный полк в Чугуев. Он лелеял надежду подняться с социального дна, писал стихи для армейской газеты, вступил в комсомол, платил взносы, но не более того.
«Даже Вова стал писателем!»
Осенью 1954 г. Владимир демобилизовался и поселился у родителей в Керчи, где отец служил в местной газете. Окончил десятый класс вечерней школы. Сочинял стихи и публиковал их в «Керченском рабочем», пополнял свой опыт чтением поэтов от Державина до Маяковского. Отобрал 15 лучших стихотворений и послал в Литературный институт им. Горького, но не прошел по творческому конкурсу. В августе 1956-го приехал в Москву и был принят путевым рабочим на пригородной станции. А по вечерам посещал литобъединение «Магистраль» при Доме культуры железнодорожников. «За полгода я написал еще несколько стихотворений, позволявших надеяться, что на этот раз конкурс одолею. Но, зайдя в Союз писателей, услышал ошеломляющую новость: кто-то обеспокоился, как бы в институт не проникло слишком много евреев, и были отобраны «десять подозрительных фамилий». Моя, разумеется, попала в десятку». 
Владимир не сдался и поступил плотником в ремстройтрест, получив московскую прописку в общежитии. По заданию райкома комсомола писал стихи в сатирическую газету типа «окон РОСТа». В феврале 1957-го женился на девушке Валентине, у них родились дочь и сын. Поступил в областной пединститут на истфак, редактировал факультетскую стенгазету, публиковал свои стихи в институтской многотиражке. После второго семестра трудился в студенческом отряде на целине и там безнадежно влюбился в Ирину Брауде, золотую медалистку, которую в МГУ завалили по «пятому пункту» на собеседовании. Войнович ходил по редакциям, иногда печатался в «Вечерней Москве», «Московской правде», раз даже в «Правде». А в серьезных литературных журналах ему отказывали, лишь однажды «Юность» опубликовала его стихи о комсомоле. В декабре 1958 г. на совещании молодых писателей Лев Ошанин раскритиковал его произведения как «искажающие советскую действительность». Войновичу хотелось писать прозу, и летом 1959-го он закончил свою первую повесть «Мы здесь живем» о нелегкой жизни молодых целинников, их труде и сложных отношениях, борьбе за счастье и справедливость. «Новый мир» опубликовал ее в 1961-м, появились хвалебные телефонные звонки, письма и рецензии. В сентябре 1960-го редакции срочно понадобилась песня на тему освоения космоса, и Владимир за ночь написал текст «Я верю, друзья, караваны ракет…». Оскар Фельцман сочинил музыку, Владимир Трошин исполнил песню на радио. Летом 1962-го ее дуэтом спели в космосе Николаев и Попович, а Хрущев — с трибуны Мавзолея. Песня стала «гимном» космонавтов и вошла в репертуар домашних застолий.
За полгода работы на радио Войнович написал 40 песен, некоторые стали весьма популярными («Рулатэ», «Футбольный мяч», «Комсомольцы двадцатого года»). Но карьера песенника не привлекала его, хотя песни принесли ему гонорары, о которых он не смел и мечтать. В сентябре 1962-го Владимир стал членом Союза писателей с вытекающими из этого льготами. «У меня вышла маленькая книжка, состоявшая из одной повести… Я охотно раздаривал ее всем, кому не лень, разослал близким родственникам. Родители были за меня очень рады, тетя Аня сказала, что в моих способностях она никогда не сомневалась, а другая тетя Галя попеняла сыну: «Видишь, даже Вова стал писателем, а куда ты смотришь?!»
Черная полоса
Войновичу удалось убедить Александра Твардовского поместить в «Новом мире» повесть «Хочу быть честным» о прорабе, который тщетно пытается сдать объект своевременно и качественно, но вынужден идти на обман. В том же номере был опубликован его рассказ «Расстояние в полкилометра» о пьянчужке в российской глубинке, после смерти которого сказать о нем нечего. Повесть хвалили, у молодого писателя появились друзья — Б. Окуджава, Б. Ахмадулина, И. Шаферан, А. Володин, В. Некрасов. В 1964-м, расставшись с первой семьей, он создал новую — с любимой Ириной.
«Я был настоящим советским человеком. Ненавидел словесную трескотню, избегал политзанятий, собраний, демонстраций, выборов и субботников, однако на рожон не лез… Начальство знало, что никакой активности от меня ожидать нечего, меня никогда не приглашали вступить в партию и не пытались завербовать в стукачи». Во времена погромных выступлений Хрущева против творческой интеллигенции секретарь ЦК Ильичев осудил повесть Войновича за то, что «автор проводит идеологически вредную мысль, будто в нашем обществе трудно быть честным». Это стало сигналом для травли писателя, на него посыпались обвинения в мелкотемье, приземленности, очернительстве. Газета «Литература и жизнь» поместила статью, которая утверждала: «Войнович придерживается чуждой нам поэтики изображения жизни «как она есть»… Главный герой — унылый мизантроп, которому в этой жизни ничто не нравится. Начальник — бюрократ и тупица, прорабы — алкоголики, рабочие — халтурщики. Спрашивается: какую жизнь описывает автор?». Репутация антисоветчика пришла к Войновичу задолго до того как он сам признал ее в себе. «Идеологическое начальство в моих самых безобидных вещах искало скрытую крамолу и на всякий случай их запрещало… Я знал: если сталинские порядки будут восстановлены, и мне придется выбирать между возможностью стать жертвой или палачом, я предпочту судьбу жертвы, и… должен буду сказать, что во всем этом не участвую и этого не одобряю».
Написав новую повесть «Два товарища», литератор надеялся, что от него хотя бы на время отстанут. В ней он иронически описал свою юность, изобразив героя легкомысленным шалопаем. Повесть была принята позитивно, а написанную по ней пьесу ставили многие театры. Но когда в 1966-м судили Синявского и Даниэля за их публикации на Западе, Войнович вместе с другими ходатайствовал об их освобождении. А летом 1968-го он подписал коллективное письмо в защиту осужденных диссидентов Гинзбурга, Галанскова и др. Пленум ЦК КПСС объявил «подписантам» выговоры, а Войновичу — строгий с предупреждением. Их всех внесли в черный список и перестали печатать.
В КГБ Владимиру Войновичу предлагали издаваться в СССР на условиях сотрудничества, но он отказался. Почти семь лет находился под надзором органов с постоянной слежкой, вызовами в разные инстанции, угрозами расправы, отключенным телефоном. Его пытались отравить психотропным препаратом, после чего он написал открытое письмо Андропову, обращения в зарубежные СМИ и описал этот эпизод в повести «Дело № 34840», опубликованной в Париже под названием «Происшествие в „Метрополе“«. «В конце концов, эти люди довели меня до мысли, что никакого сосуществования с властью у меня не получится, разумные компромиссы с ней невозможны, а к неразумным я не готов. И тогда я сказал себе, что право оставаться мирным, уступчивым, покладистым, но в определенных обстоятельствах и упрямым, имеющим свое представление о совести, чести, достоинстве, о собственных литературных замыслах и способе их воплощения, — право на все это буду защищать любой ценой, даже ценой жизни». 21 декабря 1980-го Войновича вместе с Ириной и семилетней дочерью Ольгой выслали из Союза, а затем лишили советского гражданства. В открытом письме Брежневу он заявил: «Я Вашего указа не признаю и считаю его не более чем филькиной грамотой».
«Стараюсь жить по совести»
В 1981 г. Войнович попросил политического убежища в Германии и поселился в Мюнхене, где получил премию Баварской академии искусств. Журналисты писали о нем: «Владимир Войнович — простой таджикский рабочий, отягченный еврейской фамилией». Два года он был приглашенным писателем в университетах Принстона и Южной Калифорнии. Сотрудничал с радиостанцией «Свобода», опубликовал в эмигрантских сборниках статьи «Писатель в советском обществе», «Заметки о социалистическом реализме», «Антисоветский Советский Союз». В 1987-м издал сатирическую повесть «Шапка» о борьбе маленького человека за престижную пыжиковую ушанку, комедию «Трибунал», водевиль «Фиктивный брак». А в конце перестройки вместе с Г. Гориным написал и экранизировал пьесу «Кот средней пушистости».
В августе 1990-го указом Горбачева В. Войновичу было возвращено советское гражданство. Он долго жил на две страны, пока в 2004-м в Мюнхене не скончалась Ирина, 40 лет бывшая ему верным другом при всех превратностях судьбы. Войнович до конца своих дней поселился в Москве, продолжая литературную деятельность. В эти годы им были опубликованы «Запах шоколада», «Замысел», «Два плюс один в одном флаконе», «Сказки для взрослых», «Фактор Мурзика», «Малиновый пеликан». Завершена триада о Чонкине, издан гротесковый роман-антиутопия «Москва 2042», в котором автор отправляется на «машине времени» в «отдельно взятую» коммунистическую Московскую республику во главе с Гениалиссимусом, компартией госбезопасности и патриархом Звездонием, а в бывшем диссиденте Карнавалове высмеян культ Солженицына. Ему он посвятил также памфлет «Портрет на фоне мифа», в котором писал: «Для „равновесного“ освещения еврейского вопроса Солженицыну не хватило совести, ума и таланта». А один персонаж заявляет: «Наше общество интересно тем, что все всё знают, но делают вид, что никто ничего не знает».
«Теперь абсурдная действительность, кажется, превосходит пророчества, которые я тогда написал, — признался Войнович. — Глупость и пошлость, которая становится знаменем нашего времени, — этого ожидать было невозможно. Издаются дурацкие законы, идут какие-то чудовищные суды… Это все превосходит любую сатиру».
В 2000 г. появился его трагикомический роман «Монументальная пропаганда», удостоенный Госпремии России по литературе. «Образ опустевшего пьедестала, с которого временно сняли зловещий монумент Сталина, становится здесь метафорой, которая олицетворяет современный кризис в российском кумиротворении», — сказала о нем литературовед.
С 1994 г. Войнович занимался живописью, и у него были персональные выставки в Москве, Петербурге, Вене.
До последних дней оставался в гуще общественной жизни. Он выступал против кровавой войны в Чечне, протестовал против агрессивной политики России в Крыму, на Донбассе и Ближнем Востоке. Вместе с Басилашвили, Городницким и Кимом призывал россиян помочь жертвам политических репрессий. На конкурс текста нового гимна России представил свой саркастический вариант:
Славься, отечество наше привольное,
Славься, послушный российский народ,
Что постоянно меняет символику
И не имеет важнее забот.
А по случаю дня рождения президента заявил: «У Путина едет крыша, развивается мания величия и преследования… Только его отставки уже недостаточно. Он должен ответить за свои преступления. Я желаю, чтобы им занялся международный трибунал… Большое несчастье для России иметь такого руководителя».
Выступая в 2018 г. в Ашдоде, Владимир Николаевич сказал: «У меня к антисемитизму с детства стойкое отвращение, привитое мне русской тетей, которая утверждала, что от антисемитов в буквальном смысле воняет… Антисемитизм в России всегда был, есть и будет. Но он принимает особые формы, характерные для данного времени. Сейчас это больше идеологический антисемитизм, потому что есть люди, которые пытаются сыграть на нем свою последнюю песню». В заключение всем израильтянам он пожелал «большого еврейского счастья».
Давид ШИМАНОВСКИЙ
Источник: «Еврейская панорама»
9tv.co.il
Оцените пост
(голосовало: 13, средняя оценка: 4,69 из 5)
Загрузка...
