Великий теоретик отрицания Холокоста Робер Фориссон

Коллаж Tablet Magazine. Оригинальные фотографии: Marc Deville / Gamma Rapho via Getty Images; Vanderlei Almeida / AFP / Getty Images

Недавно Робер Фориссон потерпел еще одно мелкое юридическое поражение во французском суде, и это хорошая новость в какой-то степени для всего мира и в очень большой степени — для газеты Le Monde.

Суд постановил, что во Франции Фориссон подлежит осуждению как «профессиональный лжец» и «фальсификатор истории». Можно не беспокоиться насчет встречного иска о клевете — к счастью для Le Monde, поскольку в далеком в 1978 году редакторы допустили досадную ошибку, приняв Форрисона за человека, об идеях которого стоит поспорить, и предоставив ему слово на страницах своего издания.

Форрисон — тот самый отрицатель Холокоста, подводящий под свое отрицание теоретическую базу. Ему принадлежит «идейная» статья в Le Monde, называвшаяся «Спор о “газовых камерах”», и то, что «газовые камеры» взяты автором в кавычки, говорит о том, что, по его мнению, нацистские газовые камеры — сионистская выдумка. И с тех самых пор Le Monde пришлось уверять общественность, что публикация статьи Фориссона была большой ошибкой, а он на самом деле профессиональный лжец и фальсификатор истории. И судебное решение вновь это подтверждает. И отлично. Надо бы поаплодировать. Но мысль, что даже через сорок лет все еще нужно это подтверждать, и мелкий сумасброд Фориссон пользуется успехом в разных странах мира, не дает покоя. И фальсификация истории оказалась фактором, влияющим на историю.

Происхождение идей Фориссона также любопытно. По большей части он почерпнул их у печально известного французского пацифиста левых взглядов Поля Рассинье — того во время Второй мировой войны арестовали и пытали немцы, что навсегда подорвало его здоровье. Он прошел два лагеря — Бухенвальд и Дора-Миттельбау, где условия были ужасные. Эсэсовцы его били. Когда же он вышел на свободу, то принялся вновь и вновь разъяснять и даже написал об этом целые тома, что, хоть условия в лагерях и были нехороши, особенно ужасными их тоже нельзя назвать, а Германия во время войны вела себя не хуже любой другой страны. И не надо Германию демонизировать. И настоящими злодеями в лагерях были узники-коммунисты. А в том, что та война случилась, виноваты евреи.

Мне всегда казалось, что стремление Рассинье перечеркнуть или приуменьшить свой опыт в каком-то смысле естественно: жалкая, но все же по-человечески понятная попытка справиться с чрезвычайными страданиями, утверждая, что ничего ужасного и не происходило. Но если реакция Рассинье — нормальная, то должны же быть и другие примеры, когда люди реагировали на ужасающие страдания точно так же. Однако другие примеры отыскать затруднительно. В литературе о немецких концлагерях, о советском ГУЛАГе, в американских «невольничьих повествованиях» XIX века (воспоминаниях бывших рабов, сбежавших в свободные штаты), — то есть в литературе об ужасающих страданиях в крайне неблагоприятных социальных условиях — выдумщикам, вроде Рассинье, похоже, нет места.

Выходит, Рассинье — чокнутый. Но повредился он по линии психологии или идеологии? Израильский философ Эльханан Якира придерживается мнения (в книге «Постсионизм, пост-Холокост»), что идеи Рассинье — пример «свихнувшейся идеологии». То же можно отнести и к ученику Рассинье Фориссону. В плане психологическом с Фориссоном, вроде, все в порядке. Он спокойно строил профессиональную карьеру: преподавал литературу в Лионском университете, специализируясь на анализе текстов, и, помимо своего конька — нацистов и сионистов, — внимания не привлекал.

Вот как он вкратце изложил свои взгляды — я перевожу по тексту французского досье о спорах вокруг него «Vérité historique ou vérité politique?» , который опубликовали его сторонники.

  1. 1. Гитлеровских «газовых камер никогда не существовало.
  2. 2. «Геноцида» (или «попытка геноцида») евреев никогда не предпринималось; то есть Гитлер никогда не давал приказа (или разрешения) убивать людей из-за их расовой или религиозной принадлежности.
  3. Так называемые «газовые камеры» и так называемый «геноцид» — все это одна и та же ложь.
  4. Эта ложь, по сути сионистского происхождения, привела к масштабной политико‑финансовой афере, ее главный бенецифиар — Государство Израиль.
  5. Главные жертвы этой лжи и этой аферы — немецкий народ и палестинский народ.
  6. Колоссальная власть официальных средств информации до сих пор обеспечивала успех этой лжи и ограничивала свободу высказывания тех, кто эту ложь изобличал.

Те же цитаты с незначительными вариациями можно обнаружить в разных местах в сочинениях Фориссона. Это его доктрина, хотя, впрочем, стоит отметить еще один ее элемент: он уверен, что Германия во Второй мировой войне действовала в интересах самозащиты — защищалась от евреев. То есть фориссонизм — послевоенное продолжение нацизма, и это должно быть ясно с первого взгляда. Рассинье изначально был левым, но его ученик Фориссон — из ультраправого крыла, и первыми своими успехами, как и следовало ожидать, он обязан ультраправым. В США идеи Фориссона подхватили сторонники давней политики изоляционизма, которым не терпелось показать: подобно тому, как кайзеровская Германия в Первую мировую была не столь уж плоха, как ее изображала военная агитация того времени, так же точно и нацистская Германия была вовсе не так плоха, как о ней говорили те, кто ратовал за вступление во Вторую мировую. Старорежимных изоляционистов радовала возможность поругать заодно Израиль и сионистов. И они стали поддерживать Фориссона и на своих конференциях, и в Институте пересмотра истории, который благодаря конференциям и собственному журналу пользуется влиянием в разных уголках мира.

С другой стороны, дальнейший успех Фориссону обеспечили ультралевые, в основном во Франции. Группа хорошо известных участников майских событий 1968 года в Париже во главе с Пьером Гийомом — она называлась «La Vieille Taupe» (в переводе «Старый крот») — увидела в сочинениях Фориссона оружие для борьбы с империализмом на том основании, что западный империализм является крупнейшим преступлением XX века, но его преступный характер затушевали тучей обвинений в нацистских преступлениях, — а это значит, что, если представить дело так, будто нацисты вели себя не хуже остальных, тогда, по крайней мере, можно будет четко увидеть масштаб преступлений империализма. У Гийома было маленькое издательство, где он издавал литературу, отрицающую Холокост, — начиная с творений Рассинье (по-английски они изданы под названием «Развенчание мифа о геноциде: к вопросу о нацистских концентрационных лагерях и мнимом уничтожении европейских евреев»). Кроме того, он издал досье по делу Фориссона (цитаты из него приведены выше), а также работы самого Фориссона и прочих авторов, пишущих на схожие темы в более классическом нацистском ключе. Так что Фориссон был не одинок в своей борьбе. Не одинок и сегодня. Как во Франции, так и в США он по‑прежнему пользуется небольшой, но пылкой поддержкой. Но в основном он был популярен среди журналистов популярных изданий и интеллектуалов — тех, кто, хочешь не хочешь, был вынужден поддерживать «старых кротов», но знал, как избежать визгливой тональности ультралевых маргиналов. Когда Фориссон убедил Le Monde напечатать «Спор о газовых камерах», это был его триумф, и он ознаменовал — сенсационно — высшую точку данного конкретного успеха. Но он сумел привлечь внимание ряда известных интеллектуалов и убедить их принять его как мыслителя с научной жилкой, смелого и свободного от предубеждений, и это был еще более существенный успех. Среди этих знаменитостей был Серж Тион, специалист по странам третьего мира, в частности по Камбодже (он, кстати, утверждал, что происходившее в Камбодже при «красных кхмерах» не было геноцидом).

Серж Тион редактировал досье по делу Фориссона для издательства Пьера Гийома. И в 1979 году в Париже, на конференции по Камбодже, Тиону удалось привлечь на свою сторону Ноама Хомского, который в те дни был не просто известен — он был мировой знаменитостью. Хомский также завязал знакомство с Гийомом. И несколько раз вмешивался в это дело, каждый раз, как ни странно, отзываясь о Фориссоне с неизменной симпатией, а это означало, что Фориссон, жалкий сумасброд, оказался, наконец, в самом центре интеллектуальных дебатов во Франции и некоторых других странах мира, вызывая у одних восхищение, у других — осуждение, причем, обсуждали не только его самого, но и его прославленного американского заступника — Хомского. Хомский всегда подчеркивал, что, заступаясь за Фориссона, он занимал абстрактную позицию и защищал свободу слова, больше ничего, суть дела его не слишком заботила. Защитники и биографы Хомского в печати и с экранов повторяли то же самое, а это значит, что, по всей вероятности, подавляющее большинство людей, вообще не слышавших об этом деле, знают лишь, что в нем принял активное участие Хомский.

Ноам Хомский. 1977 Фото: Hans Peters / Anefo
Ноам Хомский. 1977 Фото: Hans Peters / Anefo

Это правда, что Хомский защищал свободу слова. Но свобода слова, вообще‑то, никогда особо не привлекала внимания, даже если он считает иначе. А вот то, что Хомский отзывался о Фориссоне непривычно почтительно, внимание привлекло. Он четко давал понять, что Фориссон — исследователь с аналитическим складом ума и его выводы или изыскания заслуживают того же уважения, что и труды настоящих ученых. Такое же впечатление оставляла и подписанная Хомским петиция в защиту Фориссона, а также его эссе о деле Фориссона — оно стало предисловием к книге Фориссона (хотя Хомский утверждал, что эссе использовали как предисловие против его желания, о чем также идут споры) — и ряд его ответов критикам, в том числе и мне, опубликованных в разные годы в разных странах. А главный аргумент Хомского , который он неустанно повторяет: Фориссон на самом деле не антисемит. Эту мысль он впервые высказал в предисловии к книге Фориссона. «Возникает вопрос, — пишет он в первом абзаце, — действительно ли Фориссон антисемит или нацист… Я бы назвал Фориссона довольно аполитичным либералом». И он упорствовал в этом мнении. В ответ на мою большую статью в The Village Voice Хомский в том же издании (от 1 июля 1981 года) настаивал, что не знал о том, что Фориссон называл Холокост сионистской ложью. Хомский считает, что, даже если Фориссон действительно говорил что‑то подобное, нет причин ставить это ему в вину. «Разве это доказывает, что он антисемит? Разве это антисемитизм — говорить про “сионистскую ложь”? И далее обо мне: «Обвинение Бермана сводится к следующему: Фориссон отрицает, что нацисты совершали преступления в годы Холокоста. Если это является достаточным доказательством антисемитизма, тогда большинство американских интеллектуалов — расисты и “опасные ханжи”, потому что они отрицают, что США совершали чудовищные военные преступления против народа Индокитая…». Вступился он и за издателя Пьера Гийома — на этот раз в Voice от 18 марта 1986 года, в очередной раз отвечая мне. Гийом, писал он, «бескомпромиссный либертарианец и антифашист, который, как Берман верно утверждает, счел заслуживающим внимания мнение Фориссона о газовых камерах». Странно все же называть Гийома антифашистом: ведь главный аргумент Гийома основан на утверждении, что антинацизм служит идеологической завесой для сокрытия преступлений империализма. Хотя, конечно, Хомский писал это искренне. Гийом стал одним из французских издателей Хомского. В предисловии к одному из томов, выпущенных Гийомом, он расхваливает своего автора Ноама Хомского, давая понять, что Хомский и ведущий французский издатель отрицателей Холокоста — единомышленники.

Но зачем Хомский ввязался во все это? Мне кажется, в словах Якиры насчет постсионизма и пост‑Холокоста нащупывается логичный ответ. Дело в «свихнувшейся идеологии», и в данном случае эта идеология… ну, назвать ее «антисионизмом» будет не совсем верно, хотя я считаю антисионизм идейной концепцией. Антисионизмом назвать это неверно, потому что Хомский время от времени вставлял в свои политические труды фразу‑другую о том, что сионизм, по крайней мере, в принципе, — естественный ответ на длившееся тысячелетиями угнетение евреев. Но на практике сионизм раздражает Хомского. Возможно, вернее всего было бы назвать его позицию «антиизраилизмом». Так или иначе, можно говорить о глубокой и стойкой антипатии, заставляющей Хомского отыскивать достоинства даже в худших из врагов Израиля. В случае с Фориссоном, Пьером Гийомом и его издательством Хомский никогда не заходил так далеко, чтобы одобрять отрицание Холокоста. Но он не готов признать, что отрицателей Холокоста следует исключить из круга уважаемых людей со спорными взглядами. И в основе его отказа, как мне кажется, инерция: так принято думать об Израиле.

Сионисты никогда не считали преступления нацистов основанием для легитимизации Израиля, а все потому, что, по мнению сионистов, для этого были другие основания. Хотя антисионистам хочется верить, что Израиль обрел легитимость в глазах всего мира именно из‑за преступлений нацистов и ни по какой другой причине. Следовательно, с точки зрения антисионистов (или с точки зрения, равнозначной антисионизму), если усомниться в преступлениях нацистов, тень падет и на легитимность Израиля. Сомневаться — не значит полностью одобрять теоретизирование отрицателей Холокоста. Полное признание может оказаться даже контпродуктивным, учитывая, насколько нелепа эта теория. Толики скептицизма будет достаточно. Уважительный кивок в сторону Фориссона и Гийома, «либерала» и «бескомпромиссного либертарианца и антифашиста», — больше ничего не требуется. Такая логика, думается мне. И все же вмешательство Хомского являет нам еще один пример «обезумевшей идеологии», даже если его безумие совсем иного толка, чем у Рассинье, а у того в свою очередь совсем иного толка, чем у Фориссона.

Робер Фориссон (справа) и Пьер Гийом в здании суда. Париж. 2000 Jack Guez / AFP
Робер Фориссон (справа) и Пьер Гийом в
здании суда. Париж. 2000 Jack Guez / AFP

Был в конце 1970‑х момент, когда многие замерли в ожидании, куда ветер подует в случае с Фориссоном, учитывая его успех в Le Monde и уважительное отношение со стороны известных интеллектуалов. Но довольно быстро серьезные историки мобилизовались и дали Фориссону отпор, что было нетрудно, редакторы Le Monde образумились, и в странах Запада попутного ветра Фориссону ожидать не приходится: к нему перестали благоволить. Фориссон не сумел пробиться в либералы. Друг Хомского Тион в конце концов из‑за отрицания Холокоста простился с ученой должностью во Франции. Гийом и его книжный магазин и издательство вышли из моды. Кое‑кто из знаменитых друзей Гийома отвернулся от него. Ну а престижу самого Хомского эта история, похоже, не способствовала. Даже самые его пылкие поклонники, когда речь заходила о деле Фориссона, обычно уверяли, что Хомский всего лишь заступался за свободу слова — так они толковали его позицию. А то и как бы слегка смущались: не перечесть, сколько благородных дел, и всего одна мелкая оплошность — с кем не бывает. Особенно с тем, кто много работает. А меж тем, никто не заметил, что, несмотря на провалы в случае Фориссона и Гийома, хомскомания стала явлением глобального масштаба. Не каждый писатель может сказать, что его книга — на полке у бин Ладена и одновременно одна из любимых Уго Чавеса. Об успехе такого масштаба даже подумать страшно. Да и Фориссона тоже ждали новые успехи, хоть и поскромнее, то в одной стране, то в другой.

Стоит обратить внимание на труд двух историков из Тель‑Авивского университета — Меира Литвака и Эстер Вебман, их книга называется «От сочувствия к отрицанию», и речь в ней идет (как гласит заголовок) об «арабской реакции на Холокост». Покорпев над арабской прессой за много десятилетий, Литвак и Вебман выяснили, что в 1944 году, когда в новостях только начали появляться первые сообщения о нацистских преступлениях, преобладающей реакцией в Египте и Лиге арабских государств было естественное и глубоко осознанное сочувствие к евреям — и ненависть к нацистам. Но была и другая реакция. Даже в 1940‑х годах в Палестине, Сирии и Ираке кое‑кто уже приравнивал сионистов к нацистам. К 1946 году Сейид Кутб — он позже станет главным идеологом «Братьев‑мусульман» — пришел к выводу, что Вторая мировая война являлась победой для евреев. А в 1964 году египетский президент Гамаль Абдель Насер уже мог сказать: «Никто, даже самый наивный, не поверит выдумке про шесть миллионов убитых евреев».

В конце концов, общественное мнение свелось к следующим пяти умозаключениям: (1) Холокост — это хорошо. (2) Холокоста не было, а уверения в обратном — еврейская ложь. (3) Он имел место, и это плохо, но масштаб его был незначительный и все сильно преувеличено. (4) Сионисты были соучастниками Холокоста, а евреи — жертвами сионистов. (5) Израиль ничем не лучше нацистов.

Все пять высказываний получили хождение в арабском мире независимо, без активного участия Европы. Правда, начиная с 1980‑х, уже наметилось западное влияние — и исходило оно от отрицателей Холокоста, особенно от Фориссона, чьи сочинения переводились на арабский язык (а Иран пригласил его выступить с докладом на конференции), и от другого из авторов Пьера Гийома — Роже Гароди, философа‑марксиста, обратившегося в ислам и ставшего отрицателем Холокоста. С точки зрения арабов и исламского мира, Фориссон и Гароди и некоторые другие с похожими взглядами выглядели как почтенные ученые, хотя в Европе их научный статус был сомнительным, и они периодически подвергались преследованию…

Любопытна история Махмуда Аббаса — он учился в советском университете и защитил диссертацию, она была опубликована в 1984 году на арабском под названием «Другое лицо: секретные связи между нацистами и руководством сионистского движения». Аббас, как я узнал от тель‑авивских историков Литвака и Вебман, признает, что евреи пострадали во время войны, — кстати, это признает и Фориссон. Но вслед за Фориссоном Аббас сомневается в масштабах их страданий. Он утверждает, что после «Хрустальной ночи» 1938 года евреев отправляли в концентрационные лагеря ради их же безопасности. Аббас заостряет внимание на дьявольском сотрудничестве сионистов с нацистами: якобы сионисты в открытую выступали против нацистов (тем самым подстрекая Гитлера уничтожать евреев), а втайне помогали нацистам депортировать евреев в лагеря смерти, поскольку это способствовало их главной цели — создать родину для евреев (предположительно на основе еврейского населения, уже проживавшего в Палестине) в союзе с немецким империализмом. Несколько соответствующих выдержек из этой монографии когда‑то приводились в отчете MEMRI . Мой коллега по журналу Tablet Яир Розенберг не раз указывал на то, что Аббас порой очень странно реагирует на мировые события. Не так давно Аббас высказал несколько суждений, свидетельствующих о том, что и в наши дни заблуждения и мифы прошлого по‑прежнему процветают и множатся. Несколько месяцев назад он снова привлек к себе внимание, назвав Израиль «колониальным проектом, не имеющим ничего общего с иудаизмом», и это, в принципе, согласуется с его прежним представлением о сионизме как дьявольском заговоре против евреев в союзе с немецким империализмом. Интеллектуальные кульбиты Аббаса в любом случае подсказывают нам, как важно, даже необходимо повторять вновь и вновь, что Робер Фориссон — профессиональный лжец и фальсификатор истории. Хорошо, что газета Le Monde об этом говорит. И я от имени Tablet повторю вслед за ней: Фориссон — профессиональный лжец и фальсификатор истории. Хорошо, что во Франции — и не впервые — суд вынес здравое решение по этому делу. Вот только почему после 40 лет бесконечных споров из‑за нелепого и отвратительного Фориссона и его безумных теорий заговора споры все еще не окончены и конца им не предвидится? Печальная загадка века.

Оригинальная публикация: The Grand Theorist of Holocaust Denial, Robert Faurisson

Пол БЕРМАН. Перевод с английского Нины УСОВОЙ

lechaim.ru

18a

Оцените пост

Одна звездаДве звездыТри звездыЧетыре звездыПять звёзд (голосовало: 5, средняя оценка: 4,40 из 5)
Загрузка...

Поделиться

Автор Редакция сайта

Все публикации этого автора

1 комментарий к “Великий теоретик отрицания Холокоста Робер Фориссон

  1. Каждый раз удивляет. Как же Израиль имею якобы столько грамотных юристов и адвокатов, Не может через суд наказать такого идиота чтобы другим было не повадно.

    Когда знаменитая Французская киноактриса Бриджит Барда, заикнулась что нельзя бы на улицах Парижа резать баранов. Исламисты подали в суд, и ее оштрафовали 2 раза на 5 и 8 тыс евро. Но Евреи могут только плечами пожимать, Или так боятся всего рот открывать?

Обсуждение закрыто.