Жизнь человека — миг, но сколько неприятностей. Я так стар и спокоен… что желаю вам счастья

Михаил Жванецкий

Лучшей эпитафией литератору являются его тексты. В случае с Михаилом Жванецким никто и ничто не может конкурировать с хлесткими и остроумными рассуждениями о жизни, старости и смерти.

Не буду говорить о других, но я вырос в смертельной борьбе за существование. Откуда этот юмор? Где его почва? Везде — от окончания школы до поступления в институт. Учителя предупреждали: парень идет на медаль. Шел, шел, шел, потом: нет, он еврей, — и где-то в 10-м классе я перестал идти на медаль. Ни черта не получилось — еврей! Потом опять еврей, и снова еврей — всё время я натыкался на это лбом, у меня не было того — самого главного… Я всегда говорил: «А вы могли бы в этой стране прожить евреем?» Когда вижу антисемита, мне хочется спросить: «Ты что, завидуешь?» Я же не вылезал из конкурентной борьбы. То подожгут, то не дадут, то обидят, то вообще задавят. Одно, другое, третье — и всё время ты сглатываешь, сглатываешь… Сейчас я закончу формулировкой: неважно, кем ты был, важно, кем стал.

А евреи как? Они в любой стране в меньшинстве, но в каждой отдельной отрасли в большинстве. Взять физику — в большинстве. Взять шахматы — в большинстве. Взять науку — в большинстве. А среди населения в меньшинстве. Многие не могут понять, как это происходит, и начинают их бить.

Наш человек любит кричать: «Наши деньги у Березовского». Я всё время спрашиваю: «А у тебя были деньги?» Нет. Какие ж твои деньги у Березовского?.. На этом чувстве основан весь антисемитизм, весь марксизм, вся ненависть, которая читается между строк писателя к писателю.

Антисемитизм — это что-то очень больное… Не могу говорить о всех евреях — они тоже разные, но, конечно, под натиском обстоятельств у этих людей веками вырабатывались малопривлекательные черты. Мы должны понимать: не всё держится на мифологии — есть и реальные предпосылки. Шло это от специфического развития из-под полы, из-под каблука. Вот я подумал сейчас, что пролезающее сквозь асфальт и сквозь щели растение имеет скрюченный вид. Откуда у него возьмется свободный аристократический ствол? Да, когда ты свободно, ничего не боясь, растешь в Англии, когда у тебя предки, потомки, замок и несколько поколений тянутся кверху, глаз радует прекрасное дерево, а здесь всё выдавливалось, поэтому обижаться на евреев не надо. Нужно просто понять, как происходило развитие, откуда вот эта чудовищная вывороченность, изворотливость и стремление провернуть что-то за короткий период, пока не поймали. И вот ты бежишь, пока не схватили, и должен успеть и написать, и произнести, и еще что-то сделать, и тщеславие появляется нездоровое. На самом деле тут нечем гордиться, а многие, так получается, нос кверху: «Мы гордимся… Столько-то профессоров, столько-то академиков, столько-то композиторов на душу населения»… Разумеется, это раздражает других людей, обижает. Мы сами должны быть на равных, не выпячивать свою исключительность, которой, может, и нет… В Израиле, например, мы ее, эту исключительность, что-то не видим — она возникает именно там, где притеснение было. Не надо пытаться этим торговать. Нехорошо. Мне так кажется.

Евреи бывают разные. Бывают евреи степные. По степи носятся на лошадях. Бывают евреи южные, черноморские, те всё шутят, всё норовят иносказательно. На двух-трех языках часто говорят, на каждом с акцентом от предыдущего.Есть евреи лабораторные. Тогда о них думают хорошо. Особенно если они бомбу делают, чтобы все жили одинаково или одинаково не жили вообще. Лабораторных евреев любят, ордена дают, премии и названия улиц в маленьких городках. Лабораторный еврей с жуткой фамилией Нудельман, благодаря стрельбе пушкой через пропеллер, бюст в Одессе имеет и где-то улицу. Талант им прощают. Им не прощают, если они широко живут на глазах у всех.

Есть евреи-больные, есть евреи-врачи. Те и другие себя ведут хорошо. Евреи-врачи себя неплохо зарекомендовали. Хотя большей частью практикуют в неопасных областях — урологии, стоматологии. Там, где выживут и без них. То есть там, где у человека не один орган, а два, три, тридцать три или страдания в области красоты.

Где евреям тяжело — в парламентах. Им начинает казаться, и они сатанеют: мол, не ради себя. Но остальные-то ради себя. А кто ради всех — и выглядит глупо, и борется со всеми, и опять высовывается на недопустимое расстояние один. В стране, которую, кроме него, никто своей родиной не считает, он, видите ли, считает. Он желает, чтобы в ней всем было хорошо. Вокруг него территория пустеет. Он ярко и сочно себя обозначил и давно уже бежит один, а настоящая жизнь разместилась совсем в другом месте…

…И тут важно успокоиться и сравнить будущее свое и не свое. И дать судьбе развиться. Принять место, что народ тебе выделил и где он с тобой примирился. Если ты еврей афишный, концертный, пасхальный и праздничный — держись этого. Произноси все фамилии, кроме своей. А тот, кто хочет видеть свою фамилию в сводке новостей, произнесенной Познером, должен видеть расстояние между Познером и новостями. Самое печальное для еврея — когда он борется не за себя. Он тогда не может объяснить за кого, чтобы поверили. И начинает понимать это в глубокой старости. А еще есть евреи-дети. Очень милые. Есть евреи марокканские, совсем восточные, с пением протяжным на одной струне. Разнообразие евреев напоминает разнообразие всех народов и так путает карты, что непонятно, кто от кого и, главное, зачем произошел. Немецкие евреи — педантичные. Русские евреи — пьяницы и дебоширы. Английские евреи — джентльмены с юмором. Да! Еще есть Одесса, одна из родин евреев. И есть одесские евреи, в любом мусоре сверкающие юмором и весельем. Очень большая просьба ко всем: не замечать их. Не устраивать им популярность. Просто пользоваться их плодами, но не проклинать их корни.

Для меня самый неприятный вопрос: вот вы еврей, и что вы скажете? Вот как записка во время концерта — правда ли, что Куприн сказал, что жиды… Вот что-то такое. Сказал ли Куприн, написал, нет, я даже не знаю, я не так же эрудирован. Что там, каждый жид в нашей стране — деятель культуры. Я получаю такую записку на концерте — я теряюсь. Я не могу ничего сказать, так как эта записка начинается с оскорбления, в ней содержится оскорбление. Человек, которого оскорбляют, он теряется поневоле — он не может ответить так же. Вот тянет ответить матом на вот эту записку. А я, видите, пытаюсь этого избежать.

Я так стар и спокоен… что желаю вам счастья. Счастье — случай. Говорю как очевидец, как прагматик. Счастье, если тебе приносят ужин, а ты не можешь оторваться от своего текста. Счастье, когда ты выдумываешь и углубляешься, а оно идет, идет и чувствуешь, что идет. Такой день с утра, за что бы ты ни взялся. И вокруг деревья, и солнце, и пахнет воздух, и скрипит снег, а ты тепло одет. Или в дождь, когда ты в плаще на улице и льет, а ты стоишь…

Жизнь коротка. И надо уметь. Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу. Уходить от плохого человека. Их много. Дела неидущие бросать. Даже от посредственности уходить. Их много. Время дороже. Лучше поспать. Лучше поесть. Лучше посмотреть на огонь, на ребенка, на женщину, на воду.

Жизнь коротка. И только книга деликатна. Снял с полки. Полистал. Поставил. В ней нет наглости. Она не проникает в тебя. Стоит на полке, молчит, ждет, когда возьмут в теплые руки. И она раскроется. Если бы с людьми так. Нас много. Всех не полистаешь. Даже одного. Даже своего. Даже себя.

Жизнь коротка. Что-то откроется само. Для чего-то установишь правило. На остальное нет времени. Закон один: уходить. Бросать. Бежать. Захлопывать или не открывать! Чтобы не отдать этому миг, назначенный для другого.

Моему сыну скоро будет 13 лет. Я говорю ему: «Сынок! Живи, прислушиваясь к Нему!» Он — это голос совести в тебе. Имей совесть и делай что хочешь!»

Михаил ЖВАНЕЦКИЙ
Фото: Дмитрий БРИКМАН

jewishmagazine.ru/articles/topic/mihail-zhvaneckij-ja-tak-star-i-spokoen-chto-zhelaju-vam-schastja/