Четвёртый Любавичский Ребе, Шмуэль Шнеерсон (Маараш) любил такую присказку: «Весь мир учит тебя преодолевать препятствие понизу, и лишь если не удаётся — перепрыгивать его. А я говорю: сразу поверху!». На эти слова создан хасидский нигун.
Маараш (1834-1882) прожил всего 48 лет, сахаром его жизнь не была. Через несколько дней после свадьбы тяжело заболела и через 3 месяца умерла молодая жена (дочка третьего в семье брата Хаима-Шнеура-Залмана). Сам ребе Шмуэль долгие годы страдал от болезни, начавшейся ещё при жизни отца, третьего Любавичского Ребе Цемах Цедека (1789-1866). В возрасте восьми лет умер его сын Авраам-Сендер. Последние годы жизни рабби омрачились еврейскими погромами, особенно размахнувшимися после убийства народовольцами 1 марта 1881 года царя Александра II; хотя среди заговорщиков была лишь одна еврейка, Геся Гельфман, по стране пущен слух, что новый «царь-батюшка повелел жидов погромить». Победоносцев с его «треть евреев крестить, треть выслать, остальные сами вымрут» — обер-прокурор Святейшего Синода с апреля 1880. Но — на лице этого человека почти всегда жила спокойная, доброжелательная улыбка.
Младший сын в семье, Шмуэль, родился 2 ияра (17 марта) 1834 года. Хасидские источники упоминают, что был это день в отсчёте сфирот «тиферет шебатиферет», гармония в гармонии и что отец, ребе Цемах Цедек, неоднократно сие подчёркивал. Мать, ребецин Хая-Мушка, захотела рожать в отстроенном, но ещё не заселённом доме, где отец всё время родов стоял, отвернувшись к стене, и о чём-то беседовал с Творцом. После обрезания второй сын Цемах Цедека рав Йеуда-Лейб спросил, в честь кого назван братик — «кажется, у нас в семье нет такого имени. В честь пророка Шмуэля? — Нет, в честь водоноса из Полоцка, мудрец превосходит пророка».
Младшенький с детства демонстрировал уникальные способности; когда ему было 9 лет, в Любавичи приехала делегация раввинов и общественных деятелей на совет с Цемах Цедеком. Был среди них рабби Давид Лурия из Быхова (Радаль, 1798-1855, выдающийся комментатор Талмуда, Зоара и мидрашей), который затеял с мальчиком дискуссию об одном из сложных мест Талмуда и в итоге признал правоту собеседника.
Отец уделял ему дополнительное внимание, они много учились вдвоём и близкие понимали, что младшему брату предстоит особенная судьба. С детства он любил слушать рассказы старых хасидов и записывал их — в дальнейшем эти записи стали частью его книг. Когда Шмуэлю исполнилось 17, отец велел ему сдать экзамен на раввинское звание — и раввинскую смиху (посвящение) юноша получал неоднократно, от крупнейших раввинов поколения, в частности от гениального Ицхака-Айзика Эпштейна (1770-1857), бессменного, в течение 58 лет, раввина Гомеля.
В 13 лет женился на племяннице, девушка вскоре умерла. Через 2 года женится на Ривке, дочери рава Моше-Аарона Александрова из Шклова. Отец её ушёл, когда дочь была совсем маленькой, но рукопись его рассказов о хасидских праведниках мать, дочь Миттелер ребе, подарила дочери на 9-й день рождения; девочка выучила книгу наизусть, любила её пересказывать и вообще славилась как великолепная рассказчица. Она переживёт мужа на 32 года — как тот и предсказал перед своим уходом, станет «матерью Хабада»,- нынешние любавические школы для девочек «Бейт Ривка» названы в её честь.
Цемах Цедек называл сыновей по преобладающей черте: «мой хасид», «мой учёный»; про Маараша он говорил: «всё это в нём». Но юноша себя категорически не выпячивал и отцу, видевшему в нём преемника, приходилось буквально «выталкивать» его на сцену. Знавший его близко рав Дан Тамаркин вспоминал: «Никто не видит в нём ничего особенного и ничего о нём не знает, но начнёшь с ним говорить — нет ни одной области в Торе, которой он не знает в совершенстве». Начиная с 21 года отец начал вовлекать «малыша» в общественные дела и поручать решения деликатных и сложных ситуаций — обычно Маараш разъезжает в костюме торговца, а не раввина. Он устанавливает контакты со многими общественными деятелями, не только еврейскими, в России и Западной Европе, возникают тесные связи с крупными еврейскими финансистами, что немало поможет в будущих стараниях по обузданию волн погромов. В 1863 ему удалось уговорить киевского губернатора отменить изгнание сотен еврейских семей из деревень Волыни. Надо добавить, что тогда (и в последующие десятилетия) спор между «консерваторами» и «либералами» по еврейскому вопросу проходил в основном в следующем ключе: консерваторы утверждали, что «дурные качества евреев есть причина их низкого общественного положения», а либералы — что «низкое общественное положение есть причина их дурных качеств и, если его улучшить, евреи начнут исправляться». Идея, что евреи вообще-то приличные люди, глашатаев за пределами нашей нации не находила. Особливый же ущерб, согласно популярной газете «Киевлянин», иудеи приносили в деревнях, так что задача у Маараша была не из лёгких.
Осенью 1865, в начале своего последнего года, Цемах Цедек велит младшему сыну произносить «маамары», проповеди-поучения в главной синагоге, незадолго до ухода пишет хасидам: «его слушайтесь, как меня». В 32 года слабый здоровьем Маараш становится главой любавичского движения, в котором его старшие братья, уважаемые раввины, создают новые «хасидские дворы». Следом за Цемах Цедеком, одним из признанных лидеров евреев Российской империи, Маараш участвует в организации в Петербурге постоянно действующего Совета по еврейским делам, на который возложена задача ходатайствовать перед властями об отмене очередных гонений и об улучшении социального быта народа. Когда в 1870 и 1879 годах начинались всполохи погромов, Совет много сумел сделать для их обуздания.
В 1881 году поднялась настоящая буря — погромы произошли в 166 местах. Маараш тогда болел, большую часть времени проводил на европейских курортах — но немедленно вернулся в Империю и примчался в столицу. Сочувствующие чиновники посоветовали явиться к министру внутренних дел графу Николаю Игнатьеву большой делегацией во главе с известным меценатом и ходатаем по еврейским делам бароном Горацием Гинцбургом, одним из богатейших людей страны. Но собрать делегацию не удалось, мировоззрения многих не совпадали — и Маараш отправился в министерство с двумя хасидами. После любезного приёма состоялся крутой разговор, в котором ребе, упрекнув министра неисполненным обещанием остановить погромы, угрожал реакцией международного бизнеса, а граф интересовался, не намерен ли ребе устроить в стране революцию с помощью иностранного капитала. «К ней приведут со временем сами русские государственные деятели своими бюрократией и безответственностью» — бросил на прощание праведник. Вернулся в гостиницу — и слёг от нервного перенапряжения; наверное, эта встреча ускорила развитие болезни. Через две недели от министра пришёл положительный ответ, полиции и войскам даны распоряжения и погромы на несколько месяцев притихли; волна их 1882 года была значительно слабее предыдущей. Когда ребе отговаривали «прыгать первым в печь», напоминая о тяжёлой болезни, ответ следовал: «все мои отцы жертвовали собой ради евреев».
Ребе Маараш покинул мир 13 тишрея (26 сентября) 1882 года (это — день рождения моей жены, помогающей многим, не считаясь со своими силами); за полчаса до ухода он вставил в карманные часы бумажку, остановившую их точно в момент расставания с миром. Есть много рассказов о силе его предвидения, о советах и предостережениях, которые обычно сбывались — ему не раз открывались строки Танаха, описывающие то, что предстоит. Он — автор нескольких книг, он продолжил работу отца по примирению в народе Израиля. Главное же, вероятно — то, что он всегда учил и соблюдал Тору ради неё самой и видел себя солдатом армии Всевышнего, обязанным выполнить задание.