Аромат Родины

Начальники любят поучать, на то они и начальники. Когда я работал в Нью-Йорке, мой начальник отдела говорил так:

— Ваш рабочий день 8 часов. Вам платят за каждую минуту этого времени. Значит, на работе можно говорить только о работе, и больше ни о чём. И уж тем более — не вздумайте болтать о политике. Помните, что болтливость может довести до катастрофы. Понятно?

Всем было понятно, и никто про политику не только говорить, но и думать в рабочее время не решался.

Поэтому я испугался, когда начальник однажды спросил меня:

— Как ты относишься к своей родине?

Я стал лихорадочно соображать, как правильно ответить, чтобы не попасть в сети, коварно расставленные моим начальником. Самое безопасное, как известно, — это отвечать на вопрос вопросом. Я спросил:

— Какой родине — настоящей или бывшей?

— Бывшей родины не бывает, — назидательно поведал начальник. — Родина одна. Ты родом из России, правильно? Вот она и есть твоя родина. Как ты к ней относишься?

— С отвращением, — признался я.

— Это нехорошо, — огорчился начальник. — Родину полагается любить. Впрочем, это не имеет значения. Мы получили большой проект от одной английской корпорации. Проект связан с Россией, и потребует… кстати, ты говоришь по-русски?

— Говорю.

— Я так и думал. Потребует твоих многократных длительных командировок в Москву. Так что, собирайся.

— Жену можно взять с собой?

— Можешь брать с собой кого угодно за свой счёт. Но в бюджете проекта заложен один молодой дешёвый инженер. Это ты.

— Я не молодой.

— Ты дешёвый. За это мы тебя ценим. Но в качестве исключения, так и быть, бери с собой жену. Мы оплатим её полёты. В гостинице тебе жить не положено, это дорого. Компания снимет тебе квартиру. Если появятся вопросы, пиши и-мейлы. Привет.

… Неделю спустя мы с женой приземлились в Шереметьеве. К тому времени я не был в Москве больше тридцати лет. Я ожидал удушающих эмоций и учащенного сердцебиения, но сердце почему-то не хотело трепетать. Москва показалась мне поразительно знакомой и, в то же время, поразительно чужой и какой-то неприветливой.

Зато квартира, которую сняла для меня моя компания, находилась в прекрасном месте, в одном из старых Арбатских переулков, неоднократно воспетых в русской классической литературе. По лабиринту этих переулков, теснящихся между Арбатом и Пречистенским бульваром, я в юности слонялся с друзьями-одноклассниками, беснуясь от безделья и раннего полового созревания.

Квартира оказалась неправдоподобно маленькой, но вполне пригодной для жизни. Дверь в неё была обита листовым железом и запиралась на три замка длинными, увесистыми ключами. Квартиру сдавало агентство «Аромат», которое специализировалась на обслуживании иностранцев. Всё в ней было безупречно чистым и новым. На кухонном столике стояла миниатюрная вазочка с пластиковой ромашкой и лежала напечатанная по-английски записка, извещавшая, что хозяева агентства счастливы видеть нас в своей квартире и готовы прийти на помощь в любой время и при любой надобности. Позже я узнал, что эта самая любая надобность могла исходить не только от нас.

Прошло несколько дней, и мы втянулись в рутину московской жизни. Мы освоили мастерство отпирания и запирания квартиры всеми ключами, нашли окрестные продуктовые магазины, запомнили дорогу к станции метро и отучили себя от привычки улыбаться встречным прохожим, чтобы нас не принимали за сумасшедших. По утрам я повязывал галстук и уезжал на работу, а жена, посмотрев по телевизору последние известия про злодеяния бездуховной Америки, отправлялась за продуктами или просто погулять по старому Арбату.

«Ах, Арбат, мой Арбат, ты моя религия…» Автор этих жгучих, хватающих за сердце слов сегодня застыл в бронзе где-то в середине Арбата перед рестораном «Му-му». Он смотрит невидящим взглядом на реку пошлости, в которую превратилась его религия, его обожаемый Арбат, где больше не ходит синий троллейбус, а пестрят дешёвые сувенирные лотки и магазинчики с тошнотворно-безвкусными, претенциозными вывесками… Но мы отвлеклись.

В один из обычных будничных дней моя жена, недолго погуляв по Арбату, вернулась домой раньше, чем всегда. Начав отпирать дверь квартиры с помощью трёх заветных кованых ключей, она наткнулась на странное явление. Два замка оказались не запертыми, а третий, наоборот, не позволял ключу войти в скважину. После нескольких попыток жена сдалась и в растерянности стояла на площадке, стараясь придумать, что делать дальше. И тут вдруг раздался лязг открываемого замка, дверь отворилась, и…

В этом месте, дорогой читатель, вы должны поморщиться и пожать плечами от неправдоподобия описываемой ситуации. Я вас понимаю. Действительно, трудно поверить, что обитая листовым железом дверь, которую невозможно было отпереть тремя ключами, вдруг ни с того, ни с сего открылась изнутри. Но я вас уверяю, что именно так и произошло. Дверь распахнулась, и на пороге стоял некий белобрысый господин в тёмном глаженном костюме и при галстуке. Господин приветливо улыбался.

— Заходите, заходите, — предложил он моей оторопевшей супруге. — Я как раз всё закончил.

Не прерывая улыбки, белобрысый разъяснил далее:

— Я водопроводчик, пламбер, по-вашему. Если сомневаетесь, то вот пожалуйста моё служебное удостоверение, а вон мои инструменты.

Он показал в сторону ванной комнаты, дверь которой была открыта и на полу были аккуратно разложены какие-то гаечные ключи и плоскогубцы.

— У вас тут туалет немного подтекал, — продолжал незнакомец, — вот я его и починил. Так что, не беспокойтесь. Больше не течёт.

— У нас и раньше ничего не текло, — сказала моя жена, медленно приходя в себя от шока.

— Как это не текло? — обиделся белобрысый, собирая свои инструменты. — Конечно, текло. Мы лучше знаем, где течёт, а где подтекает. Всего хорошего. Если что надо, звоните, вызывайте снова.

— Мы вас никогда не вызывали! — крикнула жена вдогонку водопроводчику, но тот уже спускался по лестнице и не ответил.

На следующий день я позвонил в агентство «Аромат», чтобы выразить своё возмущение.

— С какой стати, — сказал я, и голос мой дрожал от справедливого гнева, — с какой стати посторонние люди без нашего разрешения вторгаются в нашу квартиру, тем самым грубо нарушая нашу… наше…

Я продолжал испускать негодование, но никак не мог подобрать русское слово, эквивалентное английскому privacy. Позже до меня дошло, что слова отражают предметы или явления, существующие в обществе. Если нет явления, то нет и слова. Как ни старайтесь, дорогой читатель, вам не найти в русском языке прямого перевода английского слова privacy. В российском обществе оно, похоже, не требуется.

На помощь пришла моя собеседница из «Аромата».

— Я вас понимаю, — сказала она ласковым ангельским голосом. — Вы хотите сказать прайвеси. Я извиняюсь, что мы нарушили ваше прайвеси. Конечно, прайвеси нарушать нехорошо. Но у вас подтекал туалет, и его необходимо было починить.

— Надо было сначала позвонить, — сказал я, смягчаясь от хрустального звука ангельского голоса.

— Мы никак не могли — огорчился ангельский голос. — Вы были на работе, а ваша жена ушла погулять по Арбату. Но вы не беспокойтесь. Туалет исправлен, и мы больше не будем нарушать ваше прайвеси.

Действительно, водопроводчик в галстуке больше не появлялся, и я перестал обижаться на агентство «Аромат». Более того, перед следующей поездкой в Москву я им позвонил и попросил, если возможно, забронировать для нас ту же квартиру в Арбатском переулке, к которой мы привыкли за месяц моей первой командировки. Квартира оказалась свободной, и мы снова въехали в неё с тем радостным чувством, какое испытывают люди, вернувшись домой после долгого отсутствия.

Наша московская жизнь снова потекла по знакомому руслу. Я опять ездил на метро на работу, а жена ходила погулять по Арбату. До тех пор, пока не произошло неожиданное, но уже знакомое событие.

Есть такое слово, ставшее русским: дежавю, или дежаву. Это, как объясняет Википедия, такое психическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации. Уверен, что вам, дорогой читатель, это редкое, вспыхивающее на миг состояние хорошо знакомо. И заметьте, что с возрастом оно вспыхивает всё чаще, поскольку у нас за плечами всё больше и больше накапливается чему вспыхивать. И к старости жизнь превращается в одно сплошное дежаву. Так что, старые друзья при встрече могут спрашивать друг друга не «Как поживаешь?», а «Как дежавуёшь?».

Итак, на третий день нашего второго пребывания в Москве с моей женой произошло что-то вреде этого самого дежаву. С той разницей, что оно не было результатом её психического состояния, а самой банальной реальностью. Психическое состояние, близкое к истерике, у неё возникло потом, когда дверь, после бесплодных попыток её отпереть, вдруг открылась сама, и на пороге оказался… вот вы и не угадали… не блондин-водопроводчик, а, наоборот шатен, но тоже в тёмном костюме и при галстуке.

— А я как раз закончил, — сказал он с ласковой улыбкой. — Я электрик. Вот, пожалуйста, моё удостоверение, чтобы не было сомнений. А там, на столе мои инструменты. У вас тут выключатель сломался, и я его починил. Теперь включает и выключает, как миленький, можете проверить.

— Он и раньше включал-выключал, а вас мы не вызывали, — хотела сказать моя жена, но электрика уже и след простыл.

На этот раз я не стал звонить в агентство «Аромат», заранее зная, что промурлыкает ангельский голос. Мы сдались, принеся в жертву наше заветное

privacy. Электрики-водопроводчики продолжали навещать нашу квартиру, каждый раз, когда мы приезжали в Москву, где бы эта квартира ни находилась. Необходимость что-нибудь починить всегда возникала в течение первых двух-трёх дней после заселения. Меня восхищала их деликатность: ни один из них ни разу не пришёл, когда мы были дома, не иначе, как из уважения к нашей privacy. Моя жена не всегда сталкивалась с ними, но, тем не менее, их визит не вызывал сомнения, так как после них в квартире оставался лёгкий аромат постороннего присутствия.

Что на самом деле у нас делали или что искали эти водопроводчики и электрики, я так и не смог определить. После их визитов я тщательно обследовал квартиру, но не обнаруживал никакой пропажи и не находил никаких следов обыска или установки «жучков». Ребята работали профессионально.

Однажды во время нашего очередного пребывания в Москве к нам зашёл мой старый московский друг. Мы хорошо выпили, и я в красках поведал ему сагу о водопроводчиках и электриках. Про то, как жена не могла отпереть дверь, и как дверь вдруг открылась изнутри, и как я сначала возмущался до глубины души, но потом перестал, ну, и всё такое прочее.

— Слушай, а что им у вас надо было? — наивно спросил мой друг.

— Откуда я знаю?

— Так это легко узнать! — воскликнул мой друг, просияв, как человек, внезапно озарённый гениальным открытием. — В следующий раз привези маленькую шпионскую видео камеру, а лучше две, чтобы они включались от движения, по-вашему это называется motion detector, и мы их установим так, чтобы они были не заметны. И они запишут на плёнку, как в твоей квартире хозяйничают эти водопроводчики. Понимаешь?

— Ну, допустим. И что дальше?

— А дальше вот что, — объяснил мой друг, всё больше возбуждаясь. — Мы сделаем из этого фильм, снабдим его титрами с объяснениями и поставим на интернет, лучше всего на Ю-тюб. Наш фильм будет видеть весь мир. У нас будет миллион просмотров. Скорее, даже два миллиона. Разразится скандал. Наша подлая власть будет опозорена. Президент будет вынужден уйти в отставку. И у нас воцарится полная демократия на долгие годы. Понял?

— Понять-то я понял, — сказал я. — Только боюсь, что у вас это не всем может понравится.

— А с такими будет отдельный разговор, — отвечал мой друг, и глаза его побелели от гнева.

Мы чокнулись и выпили за успех его прекрасной идеи. Я пообещал в следующий раз привезти видео камеры для скрытых наблюдений, и мой друг ушёл домой, окрылённый радужной перспективой спасения России.

На следующий день я получил и-мейл от своего начальника.

«Немедленно возвращайся в Нью-Йорк» — гласил он без дальнейшего объяснения.

«Не могу, — написал я. — У меня на следующую неделю назначено совещание с заказчиком и две встречи с контракторами».

Ответный и-мейл моего начальника завершал диалог:

«Отменяй все совещания и возвращайся немедленно. Ты уволен».

За окном бесновалось ослепительное весеннее солнце. По Садовому Кольцу с бешеной скоростью неслись машины, изо всех сил стараясь обогнать друг друга, и грязноватый Арбат кишел толпами иностранных туристов, охотников за дешёвыми русскими сувенирами. Я осознал, что моя Москва кончилась, и я, скорее всего, больше никогда в жизни не увижу ни Арбата, ни Садового Кольца.

Я попытался позвонить своему другу попрощаться и извиниться за то, что не смогу принять участия в свержении русского правительства. Но звонок не соcтоялся. Телефон проиграл до-ми-соль-до и бесстрастным голосом сообщил, что данный номер отключён.

По возвращении в Нью-Йорк я отправился выяснять отношения в мою компанию, которая уже не была моей. Начальник встретил меня радушно. Не скрывая своего сочувствия, он объяснил, что произошло нечто необъяснимое. Ни с того, ни с сего Россия без объяснения причины аннулировала мою визу, а заказчик без объяснения причины так же неожиданно разорвал контракт с нами. Компания потеряла большой проект, и теперь вынуждена сокращать штаты.

— Так что, ты уж извини, — сказал начальник.

Голос его дрогнул, он по-отечески обнял меня, и слёзы проступили в его глазах. Он прошептал:

— Признайся, скотина, что ты там натворил?

— Я не знаю.

— А кто знает?

Я подумал о моём незадачливом московском друге и о профессионалах-водопроводчиках, которые, похоже, его опередили. И мне вспомнилась советская песня Дмитрия Шостаковича на слова Евгения Долматовского: «Родина слышит, родина знает».

— Я тебя предупреждал, — сказал начальник, словно прочитав мои мысли. — Родину полагается любить. Будь здоров.

На этом, дорой читатель, заканчивается печальная история моих командировок в Москву. Было это давно. С годами воспоминания стираются и хранят всё меньше и меньше подробностей тех давних лет. И только остаётся в подкорке головного мозга, лёгкий, не исчезающий аромат родины.

Александр МАТЛИН

Иллюстрации Вальдемара КРЮГЕРА