Профессор Симха Голдин — отец погибшего и похищенного ХАМАСом офицера спецназа бригады «Гивати» Адара Голдина — выдвинул новую формулу поведения Израиля в отношении террористов.
«Мы говорим с ними на их языке, и это ставит нас в заведомо слабое положение», — считает профессор Голдин. Что имеется в виду? По-русски это легче всего объяснить, благодаря существующему только в современном русском сленговому термину «понятия». Так называют заимствованный из криминального мира кодекс поведенческих норм, заменяющий законодательство. По мнению Симхи Голдина, ХАМАС действует в отношении Израиля, руководствуясь понятиями (за неимением ивритского аналога профессор пользуется определением «законы мафии»), а Израиль принимает навязанную ему понятийную систему координат, пытается вести себя во взаимоотношениях с ХАМАСом в соответствии с ней. И, естественно, проигрывает.
Произошедшее с его сыном — показательный пример такого поведения.
Перемирие с боем
Адар погиб в ходе операции «Несокрушимая скала». Это случилось 1 августа 2014 года во время прекращения огня. Оно было инициировано в гуманитарных целях тогдашним генеральным секретарем ООН Пан Ги Муном и госсекретарем США Джона Керри и под их гарантии. Это существенный момент. ХАМАС не является субъектом международного права. Это не государство и формально даже не государственное образование. Заключать с ним какие-либо соглашения бессмысленно — он не может за них отвечать, вернее, может не отвечать. Потому понадобились внешние гарантии, и они были получены на самом высоком уровне. Уже здесь возникает неравенство сторон по части обязательств. Хотя прекращение огня предпринималось ради палестинцев, а фактически — боевиков ХАМАСа (похоронить убитых, эвакуировать раненых, обеспечить поставки продовольствия и медикаментов), Израиль как суверенное законопослушное государство был обязан соблюдать условия прекращения боевых действий на 72 часа, а террористы — на то они и террористы — не считали себя связанными никакими обязательствами.
Соглашение вступило в силу в 7 утра, а уже в 9:05 ХАМАС, воспользовавшись затишьем, неожиданно атаковал группу солдат ЦАХАЛа у выхода из диверсионного тоннеля в Рафиахе. Командир спецназа бригады «Гивати» капитан Банайя Сарель (через 20 дней у него должна была состояться свадьба, — В.Б.) и сержант Лиэль Гидеони погибли на месте, а тело лейтенанта Адара Голдина боевики, отступая в тоннель, утащили с собой. Преследование не увенчалось успехом. Командование запретило солдатам «Гивати» далеко углубляться в тоннель, опасаясь засады. Позже по следу пошли бойцы спецназа Генштаба «Саерет маткаль» и «Эйтана» — спецподразделения по поиску пропавших без вести солдат. Они обнаружили свидетельства, что лейтенант Голдин «не может быть жив». 36 часов Адар считался пропавшим без вести. Затем был признан «погибшим солдатом, местонахождение которого неизвестно».
Мало кто из нас придает значение разнице между формулировками одного и того же по сути: гибель 23-летнего парня, чьего-то сына и брата, сражавшегося за нас, — достаточная трагедия, чтобы переживать по поводу ее самой, а не о том, как ее называли сначала и назвали потом. Между тем за этой переменой статуса стоит большая человеческая драма и политическая коллизия, в той или иной степени касающаяся нас всех. Для понимания этого следует углубиться в детали, которые предпочитают не афишировать вообще и в случае с капитаном Голдиным (по правилам ЦАХАЛа, погибших военнослужащих повышают в звании посмертно, — В.Б.), в частности. Я и сам узнал о некоторых из них, лишь когда брал интервью у Симхи Голдина, на основе которого написан этот текст.
Тонкости статуса
Статус пропавшего военнослужащего определяют политическое и армейское руководство. Официальное заключение выносит главный раввин ЦАХАЛа. Но при этом учитывается позиция семьи солдата.
Если она отказывается признать своего сына погибшим, он будет считаться пропавшим без вести, то есть — живым. И предпринимать усилия для его освобождения и возвращения домой, воевать за него следует как за живого. Принцип нашей армии и консенсус общества — вызволять своих пленных, во что бы то ни стало.
1 августа 2014 года была пятница. На исходе субботы к Голдиным (семья у них религиозная) пришли представители армии, ознакомили с результатами поисков и предложили решить: устраивать ли похороны — и тем самым признать, что их сына больше нет, — или продолжать считать его пропавшим без вести, то есть пленным.
Они выбрали первое. Можно только представить себе (если хватит душевных сил), чего им это стоило. Можно и не представлять — есть статистика: Голдины — первая семья пропавшего солдата в Израиле, сделавшая такой выбор в такой ситуации. Однако у этой семьи существовали дополнительные обстоятельства, осложняющее решение. Симха Голдин — двоюродный брат Буги Яалона, генерал-лейтенанта запаса, бывшего главы Генштаба, а в то время — министра обороны, непосредственно руководившего операцией в Газе.
— Если бы мы объявили, что Адар захвачен террористами, то есть — что племянник министра обороны находится у них в плену, — это был бы большой подарок ХАМАСу, — говорит мне Симха. — Мы не хотели давать им в руки такое достижение, они бы представили это как свою победу. Поэтому согласились признать нашего сына павшим в бою…
Из всех известных мне примеров патриотизма, гражданской ответственности, мужества израильтян этот — самый удивительный, убедительный, драматичный и жестокий. Лея и Симха Голдины принесли жертву, которую нельзя требовать от родителей и неэтично даже просить. Напомню: решение им пришлось принимать всего через сутки с небольшим после того как на них обрушилось жуткое известие о случившемся с Адаром, рана не то что не затянулась — она зияла. И все же они его приняли — в интересах страны.
Война за освобождение… убитых
Подчеркиваю это не для того, чтобы вы прониклись сочувствием к супругам Голдиным или восхитились ими, — здесь мои усилия излишни, все и так слишком очевидно. Чувство, которое должны испытывать к ним — мы все, политическое руководство и армейское командование в особенности, — больше сопереживания. Это — признательность и благодарность. Своим поступком Голдины избавили Израиль от огромных сложностей, неизбежных потерь — моральных и реальных, в том числе людских, от большой беды. Приведу доказательство «от противного».
Не случайно никто из родителей пропавших солдат до «казуса Голдиных» не соглашался признать своих сыновей погибшими, пока не получал физических доказательств обратного. Родительская любовь самое сильное чувство, нельзя требовать от людей невозможного. Осуждать и даже обсуждать их упорство, если кому и позволительно, то лишь тому, кто сам был в их положении, — не пожелаешь и врагу. Поэтому то, что изложу ниже, — ни в коей мере не упрек кому бы то ни было, а лишь перечисление фактов. Помните, с чего началась Вторая ливанская война? Она была вызвана захватом «Хизбаллой» на ливанской границе сержантов-резервистов Эхуда Гольдвассера и Эльдада Регева. Первоначальной целью развернувшейся сразу после этого войсковой операции, выросшей затем в войну, являлось освобождение пленников. Хотя армейской разведке почти с самого начала было ясно, что солдат захватили мертвыми, а через две недели специальная комиссия вынесла однозначное заключение об этом, семьи не согласились его признать. Даже когда Моссад получил подтверждения смерти резервистов от агентуры в Ливане и глава Моссада сам поставил о нем в известность родителей, мать одного из них не только рассказала об этом в СМИ, но и отказалась принять. «Откуда я знаю, надежен ли его источник?» — заявила она.
За них воевали как за пленных, а не погибших, а потом вели переговоры об обмене, как за живых. Каждый выпуск новостей начинался с подсчета дней, проведенных в плену Гиладом Шалитом, а также Гольдвассером и Регевом и выражением надежды на их возвращение «живыми и здоровыми». Два года, пока шел торг. Общественное мнение было подготовлено к высокой цене обмена — соответствующей живым пленникам. Более 120 солдат полегло в той войне. За тела двух погибших еще до нее солдат ЦАХАЛа «Хизбалла» получила 199 мертвых боевиков и пятерых живых с еврейской кровью на руках, в их числе был и мерзейший детоубийца Самир Кунтар, осужденный на четыре пожизненных, которого Израиль отказывался освобождать при всех предыдущих обменных сделках. Насралла преподал это как победный итог войны с Израилем. Только на торжественную встречу Кунтара собрался миллион человек — почти каждый четвертый ливанец. Никто не знает, сколько новых боевиков влилось в ряды «Хизбаллы», благодаря этому триумфальному обмену. Но совершенно понятно, что и непомерная цена сделки Шалита была обусловлена им. И это тоже стало огромным стимулом для террористов.
Если бы Симха и Лея Голдины не признали своего сына погибшим, нам пришлось бы снова войти в такой же круг вынужденных ходов, и цена была бы не меньшей — с такими же далеко идущими последствиями. Они нас избавили от этого.
Кровь на страницах
Голдины поступили так, а не иначе — как поступали все другие, оказавшись перед таким же жутким выбором, — ради страны, ради Израиля — чтобы не подрывать его силу сдерживания своей личной бедой. А что сделал Израиль для них?
— Мы согласились признать нашего сына погибшим, — говорит профессор Голдин, рассказывая о том роковом вечере, когда им пришлось решать, — после полученного обещания всех тех, кто пришел к нам, что они освободят Адара и обеспечат его похороны в земле Израиля… Похоронили то, что было… Я не решился задать этот вопрос самому отцу солдата — просто не мог пересилить себя, но люди, близкие семье, рассказывали, что останки капитана Голдина, погребенные на военном кладбище в центре Кфар-Сабы, представляли собой книгу Адара, обагренную его кровью. Это все.
Между тем возможности обеспечить достойные похороны были. После нападения террористов ЦАХАЛ задействовал инструкцию «Ганнибал». Она предусматривает в случае подозрения на похищение солдата нанесение массированного удара всеми имеющимися силами, чтобы не дать террористам уйти, даже если при этом возникнет опасность для жизни самого похищенного. В ходе атаки бойцы «Гивати» вышли к больнице в Рафиахе. Поступили разведданные, что Адар, возможно, находится там. Свидетельств о том, что он погиб, еще не было. Командир бригады Офер Винтер собирался ворваться в больницу — и отбить своего офицера. Командование запретило ему проводить штурм. Симха узнал об этом позже, но молчал — оперативные сведения секретны. Потом об эпизоде поведала ведущая телепрограммы «Увда» Илана Даян — и он тоже счел, что свободен от соблюдения секретности — вот мне и рассказал.
Еще один эпизод — не военная тайна, а семейная история. Ее тоже стоит знать, чтобы понять, с чем этой семье приходится жить.
Второй сын Симхи и Леи — Цур, брат-близнец Адара, — офицер-резервист подразделения «Маглан» (это спецназ, предназначенный для действий в тылу врага, — В.Б.). Он тоже воевал в секторе Газы тогда. Утром 1 августа командовал ротой в спасательной операции в том же Рафиахе, недалеко от туннеля, где разразился бой. Цур и его солдаты, рискуя сами оказаться под развалинами или нарваться на террориста с поясом смертника, вытаскивали из-под завалов и эвакуировали раненых. Спасли, как рассказал Цур отцу, 30 — 40 палестинцев, в основном, боевиков ХАМАСа. Как раз в это время другие боевики в нескольких сотнях метров от него убивали и тащили через туннель его брата-близнеца.
Что сделало командование, когда узнало об этой нештатной ситуации? Срочно отозвало Цура в другое место.
Может, оно и правильно — беречь надо живых, в том числе и от их поступков — кто бы смог остановить брата, рвущегося спасать брата? Но когда Симха рассказал об этом, мне пришлось некоторое время восстанавливать дыхание, чтобы продолжить интервью, и я корил себя за слабость, неуместную на работе. Однако потом, когда сам рассказывал эту историю другим, с ними происходило то же самое.
Не приз, а груз
Симха не называет имен представителей армии, бывших в его доме в тот исход субботы. Но тех, от чьего имени он получил обещание вернуть сына, перечисляет:
– Главой правительства тогда был Биньямин Нетаниягу, министром обороны — Буги Яалон, начальником Генштаба — Бени Ганц, главным раввином ЦАХАЛа — Рафи Перец, членами кабинета безопасности — Нафтали Беннет и Яир Лапид. Все они и сегодня претендуют на руководство страной. Но за пять лет не сделали ничего для освобождения Адара, для восстановления нашей силы сдерживания.
Ради нее, этой силы, которая является нашим главным стратегическим оружием в борьбе с террором и которая иссякает с каждым неверным шагом, с каждым лишним днем пребывания наших пленников — мертвых и живых — в руках террористов, Голдины пошли на беспрецедентный для родителей шаг.
Они стали не только первой семьей похищенных солдат, согласившейся признать своего сына погибшим, чтобы не повышать цену за него перед террористами, но и первой (потом к ним присоединилась и семья Орона Шауля, тоже погибшего в операции «Нерушимая скала» и захваченного ХАМАСом), которая требует от правительства для освобождения тела своего сына не идти на уступки террористам, а наоборот — усиливать давление на них.
– Сейчас, особенно после сделки Шалита, — объясняет профессор Голдин, — они считают захваченных солдат своим преимуществом, а это должно быть для них тяжким бременем.
В этом — суть идеи Голдина: не приз, а груз — непереносимая обуза!
Речь идет о смене парадигмы. Сегодня у террористов нет более действенного, эффективного и посильного способа нанести урон Израилю, чем захват его солдат. Наша озабоченность, доведенная до национальной истерии на примере Шалита, Гольдвассера и Регева, убедила их в этом окончательно. Захваченный солдат для них — как выигрыш в лото.
А раз это так, они будут стремиться к нему постоянно и неустанно. Пытаться захватывать наших солдат — живыми или мертвыми, а захватив — удерживать их в плену, взвинчивая цену. Ведь мы сами показали им, что готовы платить, — и заплатим обязательно. Им остается только ждать и проявлять упорство, чтобы не продешевить.
Так это происходит, пока мы говорим с ХАМАСом на его языке и принимаем его понятия. Все наши требования к террористам, объясняет профессор Голдин, сводятся к тому, что они НЕ должны делать: «Не обстреливайте!», «Не устраивайте терактов!», «Не запускайте шары-поджигатели!», «Не штурмуйте заградительный забор!» и т.д. и т.п. И нет ни одного требования о том, что они делать должны.
Ну, правда — что они могут дать? Однако это верно лишь до тех пор, пока у них в руках не оказывается еврей, израильтянин, тем более — израильский солдат. Тогда положение меняется, перестает быть рутинным. Захват террористами нашего заложника делает их самих заложниками ситуации, которую они создали. Она становится чрезвычайной. Это состояние войны. У нас возникают легитимные основания применения жестких санкций против террористического режима: все гуманитарные поставки прекращаются — ни продовольствия, ни горючего, ни электричества, ни материалов, ни медикаментов, ни денег, ни гарантий неприкосновенности лидеров, пока заложники не будут возвращены.
Совсем другие правила игры. По ним, в случае захвата заложника, мы говорим террористам: «Ребята, вы попали!» — и превращаем их жизнь в кошмар. Возвращение захваченных солдат становится общим знаменателем, условием существования террористического анклава: пока заложники у них, их жизнь будет невыносимой.
С точностью до наоборот
По словам профессора Голдина, он изложил эту концепцию премьер-министру, и тот согласился с ней. Однако все последующие шаги Нетаниягу в отношении Газы были ровно в противоположном направлении. Бесперебойные поставки всего необходимого в сектор (даже когда Либерман в бытность министром обороны запрещал их, премьер письменным распоряжением возобновлял). Отказ от адекватного военного ответа на обстрелы. Регулярный перевод катарских денег — начали с $15 млн. в месяц, дошло до $30. Гарантии неприкосновенности лидеров террора, как бы те себя ни вели. Давняя идея армейских генералов и руководителей спецслужб — предоставлять работу в Израиле тысячам жителей Газы — еще не реализована, но уже одобрена.
Все эти подарки ХАМАСу сделаны после того как в руках террористического режима оказались тела двух солдат и двое душевнобольных гражданских лиц. Соглашение с ХАМАСом, о содержании которого нам ничего не известно, кроме того, что оно есть, было заключено без требования вернуть захваченных, а оно должно было стать первым условием его заключения.
Нарушен главный принцип: никаких гуманитарных послаблений до освобождения заложников. Пока пленные не освобождены, состояние войны не прекращается, а значит, не может быть никаких гуманитарных мер по отношению к противнику.
Это вполне соответствует международному праву. Более того, 11 июня нынешнего года Совет Безопасности ООН принял резолюцию №2474, согласно которой, при любом завершении вооруженного конфликта перед тем как подписывается соответствующее соглашение, стороны обязаны вернуть погибших и пропавших без вести.
После утверждения этого документа генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш пригласил к себе супругов Голдиных и заверил их, что сделает четыре вещи. Во-первых, опираясь на принятый закон (а у резолюции СБ ранг закона ООН), потребует от ХАМАСа вернуть тела Адара и Орона. Во-вторых, проведет встречи со всеми главами государств, которые прибудут на Генассамблею ООН (она уже состоялась в сентябре, — В.Б.), где сам разъяснит им суть резолюции. В-третьих, даст указание представителям его организации в регионе увязывать предоставление гуманитарной помощи с выполнением положений резолюции по пропавшим без вести. В-четвертых, обяжет отражать во всех отчетах ООН по сектору Газы состояние дел с возвращением солдат.
По поводу последнего никаких иллюзий нет. «Единственное, что он там найдет, — грустно шутит Симха, — «Мы просили — они отказались». Решение Объединенных наций для ХАМАСа не указ. Но государства–доноры палестинцев его игнорировать не могут. Благодаря резолюции Совбеза и позиции генерального секретаря ООН, призвавшего связывать оказание гуманитарной помощи сектору Газы с поведением его властей в отношении возврата пленников — тоже гуманитарной проблемы, — ответственность возлагается на государства. Это, по мнению Голдина, принципиальная перемена, и она внушает надежду.
– Но где во всей этой картине Израиль? — недоумевает он.
Как можно требовать от государств-доноров санкциями в гуманитарной сфере заставить ХАМАС вернуть захваченных, если мы сами не делаем этого?
– Государство Израиль ничего не предпринимает для возвращения солдат, которых оно же послало в бой, — констатирует Симха. — Я верю, что это возможно. Однако, когда заговариваю на эту тему, все начинают рассуждать о цене, которую придется заплатить: голод в Газе, гуманитарная катастрофа, людские потери… Тем самым мы говорим на языке террористов. Таковы их привычные аргументы, и если мы их принимаем — попадаем в расставленную ими же ловушку. Голод, безработица, экономический и экологический коллапс в секторе — целиком заслуга ХАМАСа. Не будет его — не будет и гуманитарного кризиса. Нам незачем заботиться о поддержании власти террористов в Газе, а это именно то, что мы сейчас делаем.
Правота и глухота
Казус Голдиных стал для страны зеркалом, отражающим весьма неприглядную и тревожную картину. Вот есть семья израильтян, которая понесла самую страшную жертву — гибель сына. Я специально не говорю, каким он был, — интеллигентным, красивым, патриотичным и нежным (опубликованы его стихи и дневники), его ждало блестящее будущее — достаточно того, что это сын, солдат, павший в бою, что ему было всего 23.
И хотя такой жертвы более чем достаточно для одной семьи, она принесла еще одну — признала сына погибшим до того как получила его тело для достойных похорон, чтобы не дать врагам праздновать победу и избавить Израиль от необходимости платить непомерную цену.
Благодаря этому не было гнусного торга на трупах, который так любят вести террористы, не было ажиотажа в израильском обществе по поводу неизвестной судьбы пропавшего солдата, давления на правительство с требованием уступок ХАМАСу.
Более того, семья предложила идею, позволяющую государству использовать гибель и похищение их сына для юридически обоснованного давления на террористов.
И все — зря. Они получили даром все то, от чего Голдины, жертвуя личными интересами, избавляли свою страну. Соображения безопасности и гуманности, опасения международного прессинга, которыми обычно объясняют такую податливость, — лишь отговорки. Они практически отсутствуют в данном конкретном случае.
Этот случай вообще не частный. Он — отражение общей тенденции робости и недальновидного практицизма, характерной для нынешнего политического и армейского руководства. Да и общества в целом. Оно с готовностью — под влиянием мобилизованных СМИ — поднималось на поддержку семей похищенных, когда те требовали капитулянтских уступок, и остается равнодушным по отношению к семье, настаивающей на обратном.
Важно отметить, что это отнюдь не простая семья. Она принадлежит к самому что ни на есть израильскому истеблишменту.
Симха и Лея Голдины — уроженцы страны, дети переживших Катастрофу. Лея — доктор наук, доцент академического колледжа, в прошлом декан факультета. Симха — руководитель Центра исследований истории и культуры евреев диаспоры и профессор Тель-Авивского университета, один из крупнейших в мире специалистов по истории евреев Европы в Средние века, автор многих монографий.
Он подполковник запаса. В ходе резервистской службы в ЦАХАЛе командовал медсанбатом, затем медицинской бригадой, координировал действия военных медиков во время боевых операций. Его командиром был Габи Ашкенази, погоны подполковника он получал от него. Вместе с Бени Ганцем разрабатывал комплексную программу «Маген ха-Арец» («Щит страны»). С грустью констатирует, что ничего из нее не было выполнено, и это сказалось во время Второй ливанской войны. С бывшим начальником Генштаба и министром обороны Моше (Буги) Яалоном они вместе росли — двоюродные братья.
Если произошедшее с этой семьей осталось их личной трагедией, если к их просьбам и требованиям остаются глухи — это точно не частный случай. Как уже было сказано — общая и опасная тенденция.
Владимир БЕЙДЕР
Оцените пост
(голосовало: 11, средняя оценка: 4,64 из 5)
Загрузка...
