Вот описание очевидцев: «Невысокого роста, проворный, с прекрасным аскетическим лицом и головой, покрытой седыми локонами до плеч». «Раввин никогда не ходил, но только бежал». Ему не хватало времени. Всегда. Наверное, и сейчас, в мире вечном, ему тоже не достаёт времени, чтобы постигнуть всю бесконечность Творца и Его Торы. Через много лет пожилой еврей, реб Моше, бывший в молодости учеником Рогачёвера, вспоминал историю, слышанную на уроке.
В одном местечке умер еврей, он оставил трём сыновьям 17 козочек и странное завещание. «Половину отдать старшему, две трети от оставшегося — среднему сыну, две трети от оставшегося — младшему, а остальное пустить на благотворительность». Крутили, гадали — ничего не получалось, половинки и шестые доли козочек толку не имели. Пошли к раввину. «Я не знаю, чему отец хотел вас научить, но дам вам козочку из благотворительного фонда». Теперь всё сразу срослось: 9 козочек старшему, 6 среднему, 2 младшему, одну вернули в благотворительный фонд. Как же это — все 17 козочек на месте, у наследников, по завещанию разделены — а раньше никак не выходило?! Рогачёвер замолчал и долго вглядывался в учеников. «Вот вы, молодые люди, учите Тору — это хорошо, это правильно. Но не думайте, что результат зависит только от прилагаемых вами усилий. Ваши старания — это 17 козочек, но без 18-й с ними ничего невозможно поделать. Нужен подарок от Всевышнего — понимание, и оно даруется не за блестящие познания и глубокий анализ, а за простое, цельное выполнение заповедей. Будьте бесхитростны со Всевышним — и тогда, о чудо, из самого безвыходного положения Он подскажет простой и понятный выход».
Осмелюсь добавить к словам гаона — так же возникает сила молитвы. Она зависит не от искусства медитации, знания структуры текста и даже не от «каванот» (глубинных намерений) молящегося — а от цельности его жизни, искренности отношений с Тем, к Кому молитвы обращены. Особенно — если при молитве наступил момент настоящего раскаяния, «тшувы», преобразующей всю твою действительность. Йосеф («Фишелевич» звали его в России) Рузин родился в 1858 году в небольшом белорусском городке Рогачёве, южнее Могилёва. Сейчас это Гомельская облась, тогда была Могилёвская губерния. Городок расположен у места впадения Друти в Днепр. «Рог» по-белорусски — это ещё и «мель», «коса», «стрелка», «угол». Не от этого ли «рога» угловатый, иронический, порой до язвительности, характер мудреца?
Герб города напоминает шофар и открытую книгу на ярко-солнечном фоне. «Солнце еврейской учёности», взошедшее в Двинске и греющее нас поныне, родилось в этом городке. В 19 веке евреи составляли порядка 60% населения. Одна из первых хасидских общин в Беларуси возникла здесь (хотя до 19 века территория Белоруссии именовалось на идише «Литвой», а местные евреи — «литваками»). Рогачёв неоднократно разрушался и отстраивался, история его не мёдом мазана — войны, пожары, казацкие набеги…Интересно, что рабби Меира-Симху не называют «гаон из Балтриманца», но «… из Двинска (Даугавпилса)» — хотя он руководил «литовской» общиной города столько же и примерно тогда же, как Рогачёвер — общиной хасидской. Отчего же того зовут по месту рождения, а не по его более чем 40-летней подвижнической деятельности? Возможно, одно из объяснений — Рогачёвер-гаон темпераментом обладал горячим, нравом довольно резким и упорным. Описывают, как он входил в свою синагогу («Плановер миньян»): жестом отметал тех, кто бросался к нему с приветствиями, молитва начиналась сразу и, если хазан медленно двигался, укорял его за растрату времени прихожан (здесь был «штибл» — синагога, где одна группа молящихся сменяла другую). Вообще на приветствия отвечал вскользь, едва их замечая. Приходивших с вопросами, кроме существенных, мог отшить резко, его прозвищем стало: «у меня нет времени». Ищущих равинского благословения обычно отправлял к другу, раву Меиру-Симхе («иди к коэну»). А уж если осмеливался некто, не блестяще по меркам гаона подготовленный, скажем, не знающий наизусть Вавилонский Талмуд, просить у него раввинское посвящение («смиху») — мог выгнать, топая ногами вслед. Поэтому, хотя жители любили и почитали его без меры — за великие знания, острый ум, мудрость и дар провидения, бессеребренность и абсолютную честность — утверждают, что «близко с ним жители не сходились». Была присказка, что он «лучший раввин для ангелов, чем для смертных». Рав жил словно не в Двинске, а на «планете Тора». Или «где-то там», в Рогачёве. Но, может быть, дело просто в том, что в Рогачёве сложилась крепкая и спаянная община и выходцы из него продолжали ощущать тесную связь с малой родиной? А знаете ли вы, что именно хасиды из Рогачёва возродили в 1810 году, после 250-летнего перерыва, еврейский квартал Хеврона? Мать Йосефа была внучкой рава Гершона, одного из ближайших учеников основателя Хабада Альтер Ребе, а отец, рав Фишель — хасидом Копысь, ответвления Хабада. Когда мальчику было 5 или 6 лет, отец повёз его для благословения к своему учителю Цемах Цедеку (1789-1866) — третьему Любавичскому ребе, выдающемуся законоучителю. Мудрец благословил мальчика стать большим знатоком Торы и на прощанье прибавил: «тебе следует хорошенько изучить трактат «Назир». На обратном пути малыш допытывался у отца: «Почему «Назир» — я должен изучить весь Талмуд!?». Позже пришёл к выводу, что, вероятно, учитель намекнул: он должен стать «назиром» — полностью посвятить себя делам возвышенным и отдалиться от мирского. По мнению одних, длинные волосы раввина означали принятый им незирут, по мнению других — он стригся не больше 1-2 раз в год, просто чтобы не отрываться от учёбы. Блестящие способности мальчик проявил ещё в детстве; к 10 годам он превзошёл всех преподавателей в округе и стал учиться самостоятельно, направляемый отцом. Следующий этап — после бар-мицвы отец отправил его в Слуцк, учиться у главы общины рабби Йосефа-Дова Соловейчика («Бейт а-леви»). Там его хеврутой (напарником в учёбе) на год стал сын рава Хаим Брискер, пятью годами старший. Представьте — 13-летний мальчик на равных учится с 18-летним гением логического анализа! Новый шаг — Шклов, иешива рава Йешуа-Лейба Дискина (Маариль Дискин). Все названные — среди величайших мудрецов народа Израиля последних столетий и, кстати, «литваки». Возможно, здесь сказалось влияние Цемах-Цедека, приложившего огромные усилия для прекращения раскола в народе между «митнагим» и «хасидим». Затем, в том же Шклове, учёба у хасидского наставника Йеуды-Лейба из Копыси, сделавшая Рогачёвера настоящим хабадником. Молитвы Рогачёвер обычно заканчивал одним из первых и торопился обратно, к постижению Торы, над которой размышлял день и ночь; практически все его мысли были о ней. (Не моё дело сравнивать мудрецов, но мне кажется, я встретил лишь одного подобного: рава Авраама Шора — здесь, в Бруклине. Даже среди истинных слуг Создателя такое — редкость) Рассказывают свидетели, что Рогачёвер мог писать одновременно два письма на разные темы двумя руками, одновременно глядя в том Талмуда. Время!
Удивительным образом, словно в противоположении с перечисленным, Рогачёвер был человеком открытым, благожелательным и немало занимался делами общины. Нуждющихся поддерживал, используя свой огромный авторитет, ежедневно вёл уроки в ешиве. К молодым он относился дружески снисходительно: «каждый может жить по-своему и верить в Б-га по своим взглядам». Истинность и искренность были для него важнее деталей одежды и ритуала — до тех пор, разумеется, пока не переходили в нарушение заповедей. Толерантность доказал на деле — зятем его стал «литвак» рав Аба Давид.
Окончательный вывод всех, кто писал об этом резком, остром на язык, ироничном и нетерпеливом человеке: «он был обаятельнейшей личностью и оставлял незабываемое впечатление у всех, кто его видел». Христиане, с одной стороны, прозвали его «сумашедшим раввином» (который всегда куда-то бежит, обрамлённый до плеч гривой густых волос), а с другой — предпочитали решать споры с евреями у него, «настоящего раввина», полностью полагаясь на его мудрость и непредвзятость.
В 1925 у него собрался съезд раввинов Латвии, принявший важные решения по укреплению торанического образования детей. Создан фонд «Керен хинух» для поддержки религиозных учебных заведений, по предложению Рогачёвера, каждая община обязана была содержать у себя религиозные школы, предлагалось ради этого обложить всех евреев налогом в 1 лат в год (порядка 75 царских, уже инфляционных военных рублей). Но этот проект не был реализован из-за технических препятствий.
Рав Йосеф высказывал соображения по политическим ситуациям, в частности, о выборах в Латвии, подвергаясь, конечно, за это критике («что эти раввины понимают?!»). Незадолго до смерти в 1936 предсказал, опираясь на тораническую логику, неизбежность большой войны: «положение евреев сейчас нехорошее… когда все народы так обособлены и так враждебны друг к другу… я просто не вижу другого пути».
После учёбы в Шклове Рогачёвер женился на дочери варшавского богача Гурфинкеля Рахель — «хорошенькой, воспитанной и прекрасно образованной», многие годы посвятившей помощи бедным; в частности, она стала главой «Ахнасат кала», общества помощи невестам. Восемь лет супруги провели в Варшаве — Йосеф учился день и ночь, в том числе и «светским» предметам, необходимым для постижения Торы. В 1889 году он избран раввином хасидской общины Двинска. Сперва из-за молодости и непростого характера часть старых хасидов не хотели признавать его своим пастырем, но мировая слава учёного и проницательный ум всё быстро расставили по местам.
Что сходу поражало посетителей — Рогачёвер отвечал на вопросы и решал проблемы невероятно быстро. Его феноменальная память была общеизвестна, но, по мнению рава Меира-Симхи, дело не в ней, а в огромной работоспособности Рогачёвера. И в том, что Торой он занимался постоянно, в его учёбе просто не было перерывов. Рав проходил материал так быстро и так глубоко — тем более, что многое мгновенно всплывало на экране его памяти,- что выглядело это, будто Рогачёвер именно сейчас изучает поднятую тему. Рав Аврам Миллер, один из немногих уцелевших при Советской власти мудрецов Торы, рассказывал, как учился Рогачёвер. «Когда я был ещё довольно юн, то вместе с товарищами любовался, как учится Рогачевер. На огромном столе, из тех, что стоят в пиршественных залах старинных замков, по периметру было разложено двадцать или тридцать книг, а Рогачевер ходил кругами вокруг стола и читал все одновременно.» Он продолжал заниматься Торой даже в траурный день 9 Ава, когда это (кроме описания трагедий) запрещено. «Я буду рад наказанию за изучение Торы в этот день — Тора того стоит!». И цитировал Иерусалимский Талмуд: «Если человек горит Торой — тогда можно».
Все свои книги сам Рогачёвер, а затем посмертные издатели именовали «Цафнат панеах» (раскрывающий тайное) — так назвал фараон его тёзку Йосефа, пророчески разгадавшего сны о будущности Египта. Любимцем был Рамбам — пять томов комментариев к его главному кодексу «Мишне Тора» опубликовал сам автор. Вот типичный для его бескомпромисного ума комментарий: «Никто не знает, как правильно учить Гмару. Рамбам знал, он действительно умел хорошо учить Талмуд. — А как же рабби Акива Эйгер, а как же Виленский Гаон?!.. — Виленский Гаон был всесторонне знающим человеком, он всё впитывал в себя. Но этого недостаточно, чтобы учить Гмару. В штетле по соседству со мной жил один меламед, маленький ребеле. Он носил потрёпанную шляпу и умел учить Гмару в тысячу раз лучше, чем Виленский Гаон» (это о человеке, выверившем и отредактировавшем, избавившим от накопившихся ошибок текст Вавилонского Талмуда!). Вероятно, любовь к Рамбаму сближала Рогачёвера со своим двинским коллегой равом Меиром-Симхой, чей единственный прижизненно изданный труд «Ор самеах» тоже посвящён анализу «Мишне Тора».
Рогачёвер уехал в Петербург в 1914 году, когда Двинск оказался на линии фронта. Его избрали Главным раввином столицы — и он оставался им до 1924 года, помогая соплеменникам пережить трагедии тех лет. В начале 1925-го удалось вернуться в Двинск и вновь возглавить хасидов города. Хабадники рассказывают, он был близок с 6-м Любавичским ребе Раяцем и, возможно, ребе именно у него получал раввинское посвящение. В 1935 году больному Рогачёверу пришлось уехать в Вену, но операция прошла неудачно, рава одолевали сильнейшие боли. Жена и дети обегали синагоги Вены и уговаривали евреев задавать гаону сложные вопросы — когда он их обдумывал, боль отпускала мудреца. Умер Рогачёвер 11 Адара (5 марта) 1936. После борьбы с другими претендентами чести похоронить гения добился Двинск — он упокоился между могилой «Ор самеах» и останками 25 свитков Торы, обгоревших в пожаре. Раввинский трон унаследовал любимый ученик Исраэль-Алтер Фукс, издавший вместе с дочерью учителя Рахель Цитрон некоторые его труды. Многое по сей день остаётся в рукописях. Оба издателя погибли в Холокост.
Рогачёвер жив сейчас — как жива Тора, которая была его сутью, его бытом, его любимицей. Как жив еврейский народ.