Спасшей меня маме — посвящаю
Родился я в 1935 году в семье горских евреев на границе с Китаем в г. Зайсане, расположенном в Казахстане на берегу оз. Зайсан и реки Черный Иртыш. Мой отец Яков Призов — кадровый офицер пограничных войск НКВД служил там начальником пограничной заставы и защищал границу CCCР от нападения очень активных в то время банд басмачей. По рассказам и воспоминаниям моей мамы, басмачи совершали набеги с территории Китая, свирепствовали по всей линии границы, грабили, убивали тех, кто помогал новой власти, и затем скрывались от возмездия на территории Китая.
На всю жизнь у меня остался в памяти рассказ мамы о зверском нападении басмачей на соседнюю пограничную заcтаву, где командиром служил друг моего отца: басмачи захватили его погранзаставу, вырезали всех до одного бойцов, включая начальника, а главарь изнасиловал его жену и бросил полумертвой на дорогу. Отец прибыл для оказания помощи слишком поздно, басмачи успели скрыться за пределами границы. Полуживую жену командира отцу удалось спасти и доставить на заставу.
Вопреки всем действующим приказам, он собрал своих бойцов (12 пограничников и один пулемет), перешел нелегально китайскую границу, нашел логово, где со своими бандитами, скрываясь, кутил главарь шайки басмачей. Отец расcтрелял всех до единого, взял в плен самого главаря, привел его обратно на заставу и посадил в яму.
В один из вечеров пострадавшая жена погибшего товарища моего отца незаметно сняла ружье со стены спальни моих родителей, прошла к яме, где содержался ее насильник, и в упор растреляла его. Наутро отца арестовали, и ему грозил военный трибунал — главарь оказался важной шишкой. Пострадавшая жена погибшего командира моментально отправилась в Москву на прием к Ворошилову, умоляя его простить моего отца, поскольку виновата только она. Отца оправдали, больше того, за проявленную доблесть наградили орденом и ценным подарком (мотоциклом). По воспоминаниям моей мамы, к нам на заставу приезжали киношники для съемки фильма о событиях по борьбе с басмачами, и это нашло отражение в фильме «Тринадцать».
В 1939 г. отца как отважного и опытного пограничника переводят служить начальником погранзаставы в г. Ломжа (Польша), где лицом к лицу стояли войска Германии и СССР. Наш дом находился всего в 2 км от линии границы.
1941 г. 22 июня, 4 часа утра…, мне 6 лет: крики бойцов снаружи — «Товарищ командир, война!» Затем вой, грохот, взрывы, крик матери (нас было 4 детей). Нас укутали, посадили в подводы и увезли в лес. На подводах мы двигались на восток, в сопровождении сотен беженцев, а также отступающих, раненых и падающих от усталости бойцов Красной Армии, страдающих от нехватки пищи, воды и одежды. Затем нас пересадили на товарный поезд в теплушки и повезли дальше на восток. Часто налетали немецкие самолеты, все выпрыгивали из вагонов и прятались в лесу — я тоже участвовал в этом, много раз терялся, мама меня находила, и мы ехали дальше.
Наконец, с большими трудностями к началу 1942 года мы добрались до небольшого городка Микоян Шахар (впоследствии Клухори), расположенного в ущелье реки Теберда, где в основном проживали карачаи и черкесы. В станице Зеленчукская Ставропольского края, находящейся в 40 км от Микоян Шахара, проживали близкие родственники моей мамы. С нами из Польши эвакуировалась моя сводная сестра Алиса 15 лет (от первой семьи отца). По пути в Микоян Шахар она решила ехать к своей матери, которая жила в селе Богдановка, расположенном в 50 км от г. Моздок Ставропольского края. В этом селе был организован еврейский колхоз, состоявший исключительно из горских евреев.
Как семье геройски погибшего офицера пограничных войск нам предоставили в Микоян Шахаре квартиру и дали пенсию. Городок часто подвергался налету и бомбежке немецких самолетов, и мы прятались в узком ущелье Теберды. Ходили слухи, что немцы уже близко. Многие бежали в Грузию через Клухорский перевал. Мама с четырьмя детьми не могла этого сделать из-за опасности перехода через льды. Решила на время переехать к родственникам в ст. Зеленчукская. Через некоторое время мы решили вернуться в свой городок. По дороге остановились на несколько дней в одном карачаевском ауле где-то в 10 км от Микоян Шахара у знакомых моей тети. Аул располагался высоко над Ущельем, и оттуда открывался вид на реку Теберда и на шоссейные дороги по обеим сторонам реки. В один из дней мы увидели колонны танков, грузовиков, набитых немецкими солдатами, мотоциклистов, движущихся по дороге вдоль ущелья в сторону Микоян Шахара. Мама очень испугалась за нас, поскольку ходили слухи, что фашисты растреливают евреев.
Однажды к вечеру мы с мамой спускались по тропе к реке набрать воды. Рядом по дороге мы вдруг увидели всадника с белой повязкой полицая. Мама очень испугалась. Увидев молодую женщину (маме было тогда 23 года), резко отличавшейся по одежде от традиционной карачаевской женской одежды, полицай подъехал к нам и спросил маму, где мы остановились. Мы находились недалеко от нашего дома, но мама сообразила и сказала, что остановилась в центре аула возле мечети. Вернувшись домой, мама рассказала хозяевам об этом случае.
До сегодняшнего дня мы сохранили глубокую благодарность этой семье карачаевцев, которые с риском для своей жизни и детей спасли нас. Нас поместили в три плетеные корзинки и спустили на веревках в ущелье, а маму с годовалым ребенком спрятали в лесу. Ночью я слышал лай собак и крики солдат «Juden! Juden!». Но нас они не нашли. Рано утром хозяйский сын вывел нас на тропу, которая привела нас к висячему мосту через Теберду на окраине Микоян Шахара. Немцы уже господствовали в городе — возвращаться в свою квартиру мы не могли. Остановились у знакомых в бараке на окраине города. Мама, собрав одежду, решила посетить окружные аулы, чтобы обменять ее на еду для нас.
А тем временем по городку были расклеены объявления немецкой комендатуры об обязательной регистрации всех жителей городка. Я уже привык видеть колонну мужчин и женщин с желтыми звездами на груди, которых сопровождали немецкие солдаты и уводили их куда-то за город. Мама сказала, что нас тоже могут арестовать. Крайний срок для регистрации приближался. Говорили также, что приехала комиссия членов зондеркоманды, определяющая расовую принадлежность. Тогда мама решила рискнуть. Она одела меня в подаренную отцом черкеску, сапожки, кинжал и папаху, и я «превратился» в черкеса. Мы явились в немецкую комендатуру. Нам повезло, поскольку начальником гестапо в городке оказался черкес. Увидев нас в очереди в коридоре и меня, одетого в черкесскую одежду, он подхватил меня на руки и отнес к себе в кабинет, где находились другие офицеры. «Господа, вот вам настоящий джигит, кто будет бить большевиков и освободит нас от русских!» Он усадил меня на стол, дал шоколаду и сказал моей матери, стоявшей у двери: «Пройдите, мадам, в кабинет. Вас там быстро обслужат. Я попрошу за вас». Мама потом рассказала, что пожилая женщина-врач (видимо из зондеркоманды) допрашивала ее, задавала ей вопросы относительно ее национального происхождения. Мама сказала, что она армянка христианского исповедания. Затем эта женщина попросила маму раздеть меня и осмотрела меня. Через некоторое время нам выдали немецкий паспорт, разрешающий перемещаться в пределах зоны оккупации. Мама при выходе из комендатуры прошептала: «Как хорошо сынок, что мы не успели сделать тебе обрезание, мы спасены!». Это давало нам возможность свободно переехать в станицу Зеленчукская, к маминой сестре. К тому времени мой младший брат погиб в результате бомбежки, и нас осталось трое. Мама с годовалым ребенком отправилась в ст. Зеленчукская, а нас с сестрой Неллей оставила на попечение одной русской девушке, которая жила в бараке, днем работала в немецкой столовой, а вечером обслуживала немецких офицеров. Перед этим она просила нас с сестрой прятаться под кроватью, на которой ночью она принимала гостей. Мама была ей глубоко благодарна, за то, что она не выдала нас немцам, кормила нас и помогала нам выжить. Нам, детям того времени, война казалась игрой, несмотря на то, что постоянно испытывали настоящий голод. Мы гурьбой шныряли по улицам городка, выпрашивая еду у немецких солдат. Они снисходительно относились к нам, щедро делились с нами своей едой, конфетами и даже кидали деньги, вероятно, думая о своих детях, оставленных дома. Они с улыбкой наблюдали за тем, как мы лазали по их танкам, орудиям и даже катали нас на своих мотоциклах.
Вскоре мама вернулась, и мы все переехали к тете в ст. Зеленчукская доживать оккупацию. В конце зимы 1943 г. партизаны освободили ст. Зеленчукская, и я сам видел, как водружали красное знамя на здании комендатуры. Так закончилась наша оккупация, и мы вернулись в Микоян Шахар, где нам вернули нашу квартиру и пенсию. В ту зиму мы все были свидетелями высылки местных карачаевцев на восток, в Сибирь за измену Родине. Грузовики с солдатами запрудили улицы Микоян Шахара. Все население из ближайших аулов, включая женщин, стариков и детей с минимальным скарбом согнали на площади городка. Под крики женщин и плач детей всех затолкали на грузовики и под конвоем отправляли в ссылку. Жутким зрелищем для нас, детей (мне было уже 8 лет), а также для мамы и других жителей было видеть брошенные и опустошенные аулы, разграбленные дома, брошенный скот, оставленное имущество — все это было настоящим адом.
К этому времени к нам из Богдановки вернулась Алиса Призова и рассказала страшную историю. В сентябре 1942 г. фашистские оккупанты и местные полицаи совершили одно из самых зловещих преступлений войны. Они согнали все население села (494 человека), раздали им лопаты, заставили рыть яму на окраине Богдановки, раздели и хладнокровно всех расстреляли. Моя сводная сестра Алиса Призова, стоявшая вместе с матерью в очереди для расстрела, не выдержав напряжения и страха, вырвалась из строя и бросилась к ногам немецкого офицера и прокричала: «Я не еврейка, я черкешенка!». Немец несколько смешался, глядя на голую девушку- подростка, затем схватил ее за длинные волосы и толкнул ее в открытый кузов рядом стоявшего грузовика. С кузова грузовика она видела, как ее мама, сестра и брат протягивали свои руки в ее сторону, призывая ее умереть вместе. Вот так она осталась живой и стала единственным, чудом уцелевшим свидетелем этой трагедии. В 1964 г. Алиса оказалась единственной свидетельницей на открытом заседании суда (см. Газета «Ставропольская правда» от 1964 г)., на котором судили полицая, участвовавшего в расстреле.
В Нью-Йорке, в районе Шипсхедбей, установлен каменный мемориал, посвященный этой жуткой казни евреев в селе Богдановка.
Летом 1943 г. Алиса уговорила маму отпустить меня с ней в Богдановку посетить могилу и место казни ее близких. На подводах, товарных поездах и пешком мы добрались до села Богдановка. Село казалось почти вымершим и полностью разрушенным. Каждый день мы ходили к месту расстрела, и Алиса плакала навзрыд, вспоминая, как ее мама и сестра звали ее умереть с ними в общей яме, которую сами вырыли. Я находил многие предметы на месте могилы: туфельки, игрушки, детскую одежду и другие вещи погибших. Вскоре мы переехали в Грозный. В те послевоенные года жизнь в стране была тяжелой, мы с мамой голодали, мучились, жилья не было, ночевали, где попало. Чтобы прокормить нас, маме приходилось ходить по базарам и продавать сохраненную одежду, чтобы прокормить своих детей. Никакой помощи со стороны властей мы не ощущали. Тогда я решил обратиться с письмом к Лаврентию Берии — правой руке Сталина: «Дорогой Лаврентий Павлович, к Вам обращается семья геройски погибшего офицера пограничных войск НКВД, которая живет в невыносимых условиях, и у нас нет никаких маломальских возможностей для учебы и жизни».
Через некоторое время к нам в школу (я учился в 5 классе) подъезжает легковая машина, меня зовут к директору школы и затем везут к секретарю горкома партии. Там уже собрались все руководители города. Секретарь горкома партии отчитывает их за отказ в помощи семье Призовых и показывает всем мое ученическое письмо, адресованное Л. П. Берии, на котором размашисто стояла личная надпись самого Лаврентия Берии: «Срочно удовлетворить просьбу семьи Призовых, и об исполнении немедленно доложить». Нас с мамой тут же посадили в легковую машину и провезли по городу в поисках квартиры. В тот день нам очень повезло. Мы выбрали трехкомнатный коттедж с садом.
Через год нас нашла сестра моего отца и увезла меня в Грузию. Там и началась моя «Тбилисская сага».
Юрий ПРИЗОВ
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
