Праведница и пророчица Мирьям в конфиденциальном, как теперь выражаются, разговоре с братом (Аароном) сказала, что она обеспокоена поведением другого их брата, Моше, который прекратил супружеские отношения с женой.
Перед получением Торы у горы Синай евреям на три дня были запрещены интимные отношения, чтобы они могли услышать Десять заповедей непосредственно от Всевышнего. Таковы законы пророческого состояния. Потом евреям было разрешено вернуться к обычной жизни. Но Мирьям не знала, что от Моше Всевышний потребовал постоянно быть готовым к общению с Ним, т. е. запретил ему интимные отношения с женой. Ее смущало, что, по-видимому, Моше считает себя выше других еврейских пророков, с которыми Г-сподь тоже говорит время от времени.
Этот разговор Всевышний расценил как злословие — лашон а-ра. Мирьям могла высказать свои сомнения Моше, и это не было бы злословием. Но с другим человеком, пусть даже с родным братом, говорить на эту тему ей не следовало. И она, как сказано в конце нашей главы, была сурово за это наказана.
Как мне кажется, мы уже не впервые касаемся запрета злословия. Но тема эта поистине неисчерпаема.
Мы не всегда понимаем, какие последствия может иметь наше даже самое объективное и сдержанное критическое замечание. Чтобы избежать этих последствий (даже если мы не представляем их себе ясно и определенно), надо избегать критических замечаний. В подтверждение чему приведу следующий рассказ рава Якова Каменецкого о Хафец Хаиме. Напомню только: автор широко известного галахического труда о злословии тщательно избегал в своей жизни этого греха.
Как-то Хафец Хаим вместе с одним польским раввином поехали куда-то, чтобы выполнить мицву — совершить Б-гоугодное дело. В пути они остановились на постоялом дворе, известном строгой кошерностью кухни. Узнав в своих гостях уважаемых раввинов, хозяйка приняла их особенно заботливо и предложила им самую вкусную еду. После ужина хозяйка спросила, понравилось ли постояльцам угощение, и Хафец Хаим ответил, что все было прекрасно. Его спутник с ним согласился, но добавил, что соли, пожалуй, могло бы быть и побольше.
Когда хозяйка вышла, Хафец Хаим сказал:
— Я всегда уходил из ситуаций, где можно было услышать лашон
а-ра. А тут вдруг услышал. Это вызывает у меня сомнения в достаточной чистоте нашей поездки и в ее цели.
— Что случилось? — спросил его спутник.
— Ну как же, — отвечал Хафец Хаим. — Ведь хозяйка не сама готовит еду. У нее работает повариха, бедная вдова. Хозяйка сделает ей замечание. Повариха начнет оправдываться, утверждать, что положила в еду достаточно соли. Хозяйка вспылит: «Что же получается? Ты хочешь сказать, что я лгу?» Спорить дальше хозяйка не станет, а просто уволит повариху.
— Вы преувеличиваете, — возразил польский раввин.
— А вот пойдемте на кухню, и вы убедитесь.
Ситуация на кухне, увы, соответствовала предположениям Хафец Хаима. Его спутник очень огорчился. Он просил забыть об этом случае, убеждал хозяйку оставить повариху на службе, даже предложил ей денег.
К счастью, все кончилось благополучно. Хозяйка сказала, что она очень дорожит своей действительно отличной поварихой, и хотела только предупредить ее, чтобы она была внимательней.
А если бы раввины не вмешались? Если бы сочли эпизод самым обычным, мелким, не заслуживающим внимания?
Без необходимости, которая также четко определяется законами Торы, мы не должны заниматься критикой других людей, даже самой сдержанной и немногословной.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
