Еврейский Мир

Пустырь на окраине Кирьят арба. Отделен от парка небольшой стеной. В парке место для отдыха и пикников, а за невысокой стеной — могила.

Аккуратная, но безумно одинокая. Странное место. Это не кладбище, это город, откуда здесь могила?

Пару лет назад на работе одна соцработник с обратной пропорциональностью апломба и интеллекта проникновенно рассказала о случае более, чем двацатилетней давности.

По дороге домой в Ар Гило она потеряла управление на скользкой дороге после снегопада.

Первым к ее машине на помощь подскочил человек по имени Барух Гольдштейн. Врач. Она рассказывала, какое потрясение он вызвал своей необычной отзывчивостью. Какой светлый человек.

«И как он мог так низко пасть!!!!! Я не понимаю этого!!» — заломив трагично руки, продолжила эта дама…

Острое ощущение мелочного бездарного фарса не дало мне дослушать ее до конца. Я вернулась с перерыва к своим обязанностям. Но… Зацепило….

Позже я с удивлением прочитала у Моше Фейглина:

» Для меня Гольдштейн был и остается тайной. Проблемой, не имеющей решения. Противоречием между всей моей еврейской и человеческой сущностью и объективными обстоятельствами, в которые он был поставлен. Его действия не были политическим актом… Своим поступком он хотел ЛИШЬ (выделено мной) предотвратить еврейский погром.»

Что говорить о недалекой светской «интеллектуалке», если правый Фейглин пребывает во внутреннем конфликте.

Шалом. Мы каждый день приветствуем так друг друга, не задумываясь. Мы не желаем друг другу здоровья или богатства. Мы желаем друг другу внутреннего мира, согласия с самими собой, внутренней цельности, т.к. от этого к нам приходит и здоровье, и все остальное. Потому что только так, мне кажется, мы находимся в согласии со Вс-вышним.

Все, знавшие Гольдштейна, вспоминают о нем прежде всего, как о самоотверженном враче. Его можно было позвать ночью на помощь и быть уверенным, что он обязательно поможет. Жизнь человека имела для него абсолютную святость. Еврей, вышедший корнями из Хеврона, его семья выжила в погроме 1929 года.

И вот это человек, врач, получает распоряжение армейского командования подготовится к приему большого количества раненых. Нет, не военных. Евреев, живущих рядом с ним.

Так вопрос о погроме встал не «если», а «когда».

И Гольдштейн понимает, что людей кинули. Просто так.

Мало этого, большое количество жертв позволит левым снова выкинуть евреев из ненавистных им Хеврона и Кирьят арба «по причинам безопасности».

И в Пурим, когда снова бросался жребий: жить евреям или умереть, он принимает решение. В результате пьяная от запаха крови толпа несется на солдат, и армия вынуждена делать то, что должна, но не хочет. Он не допустил повторения 1929 года.

Он пролил много крови, но еврейской — только свою. И в смерти он остался целен и верен себе — спасал другим жизнь. Многие из нас смогут сохранить это качество перед лицом смерти?

А теперь я хочу процитировать другого человека, обладавшего не меньшей верой и отвагой.

«Тора говорит нам, что Моше-рабейну убил того египтянина (замахнувшегося на еврея). Моше, наш учитель, показал нам пример, как вести себя в подобных ситуациях. Чтобы защитить своего собрата-еврея, Моше-рабейну применил силу. Таковы нормы еврейской морали.» —  Рав Меир Каханэ.

 

На надгробии камешки. Вокруг могилы человека с библейским уровнем веры и смелости нереальная тишина.
Благословенна память твоя.