В английском языке есть выражение culture gap. В буквальном переводе, это «культурная щель», иначе — культурный зазор, пробел, разрыв и т.п. В общем, такое различие в культурах, которое не позволяет людям, выросшим в разных странах, понять друг друга. Если вы, дорогой читатель, иммигрант из России или, не дай Б-г, из Советского Союза, вам это не надо объяснять. Мы с вами это хорошо знаем на собственном мучительном опыте.
Считается, что культурный зазор преодолим. Что мы всегда можем столковаться с американцами, израильтянами, немцами, канадцами и даже, наверное, с китайцами. Надо только, чтобы стороны проявляли дружеское терпение и взаимную симпатию. И тогда можно перешагнуть эту проклятую щель и с восторгом проникнуть в культуры друг друга.
Я тоже раньше так думал. И прожив в Америке большую часть жизни, не сомневался, что моя иммигрантская проблема культурной ассимиляции давно преодолена и забыта. Но однажды эта уверенность предательски пошатнулась. Причиной того стал совершенно пустяковый эпизод, и даже не эпизод, а просто разговор со старыми друзьями, о котором я сейчас случайно вспомнил. Но давайте сначала.
Началом послужил юбилейный банкет по поводу моего дня рождения. Мне исполнилось что-то такое внушительное с окончанием на ноль. Как вы знаете, дни рождения с окончанием на ноль принято пышно праздновать. Мой банкет удался на славу. Как полагается, гремели тосты в мою честь и, конечно же, извергался нескончаемый водопад стихов в мою честь, поскольку наш брат иммигрант горазд на рифмоплётство. И всё это, признаюсь, было несправедливо по отношению к моим американским гостям, коих присутствовало значительное количество. Они выслушивали эти русскоязычные потоки остроумия с растерянными лицами и при каждом взрыве хохота переглядывались друг с другом и тускнели.
Я тоже не сплоховал и сочинил стих. Он был адресован моей маме. Тогда она была ещё жива, присутствовала на банкете и вместе со всеми хохотала, хлопала в ладоши и произносила тосты, хотя ей было уже под девяносто. Чувство юмора ей никогда не изменяло, так что моё стихотворение она приняла с восторгом. Стихотворение начиналось так:
Спасибо, мать, что родила,
Что, организма не жалея,
На свет меня произвела,
Простого русского еврея!
Эта первая строфа была встречена смехом и аплодисментами, что, конечно, повергло моих англоязычных гостей в уныние. А тут, как назло, последовала вторая строфа, вызвавшая ещё более бурную реакцию среди русскоязычных гостей и ещё большее расстройство среди американцев:
Спасибо, мать, что в те года,
Когда меня в себе носила,
Ты всё снесла, хотя тогда
Тебя, наверно, мной тошнило.
Я не буду приводить стихотворения полностью. Оно довольно длинное и носит несколько личный характер. Скажу только, что оно было принято с ликованием, хотя сам я не отношу его к числу моих лучших камерных сочинений для друзей и родственников.
На следующий день после банкета меня посетили мои соседи и старые друзья Арни и Вельма. Это были такие близкие друзья, что мы запросто заходили друг к другу без звонка, что в Америке считается недопустимым. Наши дома были рядом, забора между нами не было, и мы ходили друг к другу дворами, прямо по траве, не выходя на улицу. Арни и Вельма, конечно, участвовали во вчерашнем банкете и теперь заскочили, чтобы выразить благодарность и восхищение.
— Кстати, — сказал Арни, — мне кажется, ты написал очень смешное стихотворение, потому что твои гости прямо умирали от хохота. Не мог бы ты перевести его нам или, хотя бы, просто рассказать, о чём оно?
— С удовольствием, — ответил я. — Это стихотворение посвящено моей маме. Давайте прямо по строчкам. Значит, так. Спасибо, мать, что родила… Thank you, mother, for giving me birth.
— Спасибо за что? — не поняла Вельма.
— За то, что она меня родила. Я благодарю свою мать за то, что она подарила мне жизнь.
— Странно, — сказала Вельма. — Разве это не её биологическая миссия?
— Ну почему странно, солнышко? — вмешался Арни. — Я как раз понимаю, что это даже может быть смешно. Алекс благодарит свою мать за своё рождение. Она ведь могла сделать аборт. Ха-ха-ха.
— Дальше, — сказал я. — Что организма не жалея, на свет меня произвела, простого русского еврея… That with no concern about your body, you brought into this world me, a simple Russian Jew. Это понятно?
— Не совсем, — сказала Вельма. — Что эты имеешь в виду, когда ты говоришь, что она не беспокоилась о своём теле? Почему она должна была беспокоиться? Ты намекаешь на кесарево сечение?
— Нет, нет. Просто я хочу сказать, что… знаешь… Наверно, это не так просто — выносить ребёнка. А потом его еще надо родить. И моя мать через всё это прошла. Ради кого? Ради меня. И вот за это я её благодарю.
— Конечно, — согласилась Вельма. — Если уж выносила, надо рожать, никуда не денешься. Я помню, когда я была беременна Джейком…
— Подожди, солнышко — перебил Арни. — Про свою беременность ты потом расскажешь. Меня другое интересует. Вот, Алекс, ты говоришь, что она родила еврея. Какое отношение к её родам имеет твоя религия?
Я почувствовал, что тонкая трещина взаимонепонимания, возникшая пять минут назад, начала угрожающе расширяться.
— Да пожалуй, никакого, — неуверенно промямлил я. — Просто… как бы это объяснить… просто я как бы признаю, что она меня родила. А я как бы еврей. Значит, она родила еврея.
— Погоди, здесь что-то не так, — сказала Вельма. — Твоя мать еврейка?
— Еврейка. Папа тоже еврей.
— Папа тут ни при чём.
— Как это ни при чём? — возмутился я. — А кто же тогда при чём? Сосед дядя Вася, что ли?
— Папа ни при чём — решительно повторила Вельма. — Главное — мама. Если она еврейка, значит ты тоже еврей, и никого другого она не могла родить. Почему надо говорить, что она родила еврея?
— Потому что это смешно.
— Что смешного в том, чтобы быть евреем? — спросила Вельма.
— Да, что в этом смешного? — повторил Арни.
— Вы меня неправильно поняли — сказал я. — Конечно, нет ничего смешного в том, что я еврей. Это, даже, наоборот, печально. Но у нас, русских, то есть, я хотел сказать, у людей из России слово «еврей» считается смешным. Как только скажешь «еврей», так все хохочут прямо до слёз. Вы сами видели.
— Ага, вот в чём дело! — обрадовался Арни. — Теперь понятно, почему они смеялись. Хорошо, что ты объяснил.
— Да, — сухо заметила Вельма. — У русских очень тонкое чувство юмора. Давай дальше.
— А дальше так, — сказал я, с облегчением возвращаясь к основной теме. — Спасибо, мать, что в те года, когда меня в себе носила, ты всё снесла, хотя тогда тебя, наверно, мной тошнило. Thank you, mother, that at those years, when you were bearing me, you endured…
— Стоп, стоп, стоп, — перебила меня Вельма. — Это неправильно. Ты должен сказать «в те месяцы» а не в те года. Детей не носят годами.
— Конечно, — сказал я. — Конечно, ты права. Но месяцы тут ни при чём. Я говорю, что в те давние годы, когда…
— Ты должен сказать «в те месяцы», а не «в те годы» — отрубила Вельма. — Нормальная беременность продолжается девять месяцев. Даже когда я была беременна Джейком…
— Не отвлекайся, солнышко, — мягко сказал Арни.
— Ах, да пойми же, Вельма… — Я начал чувствовать лёгкое раздражение. — Может быть, я не точно перевёл. Я имею в виду, далёкие, давно прошедшие годы, понимаешь? То есть то время, когда я ещё не родился, а мать меня носила.
— Послушай, — сказала Вельма, начиная чуть-чуть выходить из себя. — Не спорь со мной. Я женщина. Ни одна женщина, даже русская, не может вынашивать ребёнка годами.
Я сделал глубокий вдох и вял себя в руки.
— Конечно, Вельма, — сказал я ласково. — Конечено, ты права. Конечно, я неправильно перевёл. Забудь про года. Это у меня такой корявый английский. На самом деле я написал не «в те года», а «в то далёкое время».
— Ну, тогда другое дело, — сказала Вельма с облегчением.
— Да, совсем другое дело — обрадовался Арни. — Я так и знал, что ты написал очень талантливое стихотворение. Молодец. Вообще, русские люди очень талантливые, правда, Вельма?
— Да, очень талантливые, — согласилась Вельма. — Помнишь, котик, тот замечательный русский фильм, который мы недавно смотрели? Как он у них называется? «Леви».., «Левинский».., «Левинзон»…
— «Левиафан»?
— Да, он самый. Прекрасный фильм. Жаль только, что они главного героя сделали убийцей.
— Как? — оторопело выдохнул я. — Он не убийца! В этом весь смысл, что…
— Конечно, убийца — Убивает жену из ревности — разъяснил Арни.
— Да нет же! Вы не поняли! Его подставили! Это хозяин города, мэр или кто он там, таким образом от него избавляется, потому что…
— Чего тут не понять — сказала Вельма с явным раздражением. — Конечно, этот мэр города — негодяй, но он тут ни при чём. Там суд разбирает дело и признаёт главного героя виновным на основании улик. Суд всегда независим. Так что это ты, наверно, ничего не понял.
Я почувствовал, что культурная щель разверзлась и оказалась глубоким, непреодолимым ущельем, из которого веяло холодом взаимного отчуждения. Видимо, мои друзья тоже это почувствовали.
— Солнышко, нам пора; я забыл свои таблетки — сказал Арни.
Мы расцеловались, не глядя друг на друга. В окно я видел, как они, держась за руки, медленно шли к себе домой, но не через двор, как обычно, а по улице. Похоже, что пропасть между нашими дворами уже нельзя было перешагнуть.
Иллюстрации Вальдемара Крюгера
Александр МАТЛИН
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...
