Еврейская мама Фрейда

Амалия Фрейд всю жизнь любила одного человека — «своего мавра» — сына Зигмунда. Он тоже ее обожал и страшно ко всем ревновал. Их привязанность друг к другу — единственное, что Фрейд так и не решился проанализировать.

«Ваш мальчик будет великим человеком», — уверенно сообщила старая крестьянка, взглянув на младенца Зиги. Его мама Амалия провидицу даже не знала — они просто столкнулись в булочной, — но предсказание мгновенно приняла. Как можно было сомневаться? Ведь ребенок с темными, как смоль, волосами родился «в рубашке» — более авторитетного знака Б-жьего благословения для Амалии не существовало. Ей самой не особо везло в молодости. Юная Амалия — или Малка — Натансон приехала с семьей в Вену из Российской империи. Родилась она в Бродах, под Львовом, летом 1835 года, но детство провела в Одессе вместе с братьями в доме бабушки и дедушки. На что могла надеяться малообразованная девушка из небогатой эмигрантской семьи, кроме как на мало-мальски удачное замужество? Когда Малке было 19 лет, ее сосватал 40-летний вдовец Якоб — мелкий торговец сукном из Фрайберга. Жених был не то чтобы хорош, но и не плох — не слишком стар, имел двоих взрослых сыновей и свое дело. Пара поженилась.

Когда родился Зиги — Соломон Сигизмунд, — у Якоба уже были внук с внучкой, так что появление очередного ребенка в семье он встретил радостно, но в целом спокойно. А вот юная Амалия, которой еще не было и 20 лет, носилась со своим малышом, как с котенком. Но не слишком долго — вскоре она снова забеременела и родила, отдав половину внимания второму ребенку. Второго мальчика Амалия назвала Юлиусом — в честь любимого, но сгорающего от туберкулеза брата. Он вполне мог стать конкурентом Зиги, если бы не скончался через полгода. Обстоятельства этой детской смерти неизвестны, но Зигмунд до конца жизни будет раскаиваться, что слишком сильно ревновал мать к брату. Еще он будет жить в постоянном страхе причинить ей сильные страдания.

«Золотой Зиги» — так называла его Амалия. Он ревновал ее ко всем мужчинам в доме, а их было достаточно. Супруг Амалии все время был в разъездах по работе, а вот его старшие сыновья — все время рядом. По неподтвержденной семейной легенде, Амалия — энергичная и статная девушка с роскошными черными волосами — стала объектом внимания своего пасынка Филиппа Фрейда и следующего ребенка, дочь Анну, родила от него. Но, скорее всего, это все придумал сам Зиги. Он недолюбливал сестру — она «отобрала» у него мать, и был зол на Филиппа — тот выгнал его любимую няню, якобы за воровство. К чему бы привели эти детские фантазии, если б мальчик поделился ими с папой? Можно только догадаться. Но ситуация решилась сама собой, уничтожив почву для новых слухов — оба старших сына Якоба эмигрировали в Англию.

Когда Зиги было три, бизнес Якоба обанкротился, и им тоже пришлось оставить город. Сначала Фрейды уехали в Лейпциг, а затем в Вену — в еврейский квартал Леопольдштадт, наполненный нищетой, болезнями и беспросветностью. Со временем, когда дела пошли лучше, семья перебралась в другой район, но богатства в семье не было никогда. Зато буквально каждый год в ней появлялся новый ребенок. В таком круговороте родов, кормления и новых беременностей Амалии было не до самообразования — до конца жизни она говорила только на идиш и даже немецкого толком не знала. Зато понимала, что старший сын к наукам очень способен, и делала все возможное, чтобы эти задатки развить. Пока Зиги был совсем маленьким, она занималась с ним, как могла, а потом за дело взялся муж. В итоге мальчик уже в 9 лет сдал экзамены в гимназию, куда обычно брали с десяти. Амалия млела от счастья: гениальность ее «золотого Зиги» наконец-то рассмотрели. Других детей она тоже любила, но для нее они всегда были как будто из второй лиги. Когда дочь Анна начала играть на пианино, ей запретили: Зиги к музыке был неспособен, и она ужасно «мешала» ему заниматься.

Пока все остальные делали домашнюю работу при свечах и вместе, у старшего сына была личная подвесная керосиновая лампа и отдельная комната. Все финансы более чем небогатой семьи концентрировались на нем одном — его выводили в свет, ему покупали дорогие книги, к его мнению прислушивались.

Отец относился к мальчику с любовью, но без придыхания. Он привил сыну страсть к чтению, сидел с ним над учебниками, но мог и крикнуть: «Из этого парня ничего не выйдет!» Так он рявкнул, когда Зиги в их с женой спальне вдруг описался. Амалия же не допускала никакой грубости по отношению к сыну. «Если человек в детстве был любимым ребенком своей матери, он всю жизнь чувствует себя победителем и сохраняет уверенность, что во всем добьется успеха, и эта уверенность, как правило, его не подводит», — писал Фрейд позже. Стоит ли говорить, что мальчик был первым в классе и закончил гимназию с отличием, а потом — к восторгу родителей — стал врачом.

Когда Зигмунд, уже взрослый молодой мужчина, увлекся кокаином, видя в нем перспективное средство от многих проблем, в знак любви и заботы, он отправлял пакетики с порошком своей возлюбленной Марте, «чтобы щечки были розовыми». Получала ли такие подарки его любимая мама, неизвестно. Зиги рекомендовал кокаин как средство от депрессии и мигреней, но мама не страдала ни первым, ни вторым. Ее энергии и жизнелюбию можно было только позавидовать — Зиги любовно называл ее «торнадо».

Когда в 1886 году Зигмунд женился на Марте, мама нисколько не возражала — жена женой, а материнский авторитет не обрежешь. Когда у них пошли дети, только обрадовалась — вот, будет кому нести дальше золотую фамилию ее гения. Взрослый Зигмунд продолжал любить маму безмерно. «Ребенок во чреве матери — это прообраз всех типов любовных отношений. Выбрать сексуальный объект, значит, просто-напросто отыскать его вновь», — говорил он позже.

Мама оставалась если не центральным, то очень важным элементом бурной жизни всех детей. Каждое воскресенье на обеде в родительском доме собирались все, включая любимого старшего сына. Амалия каждый раз перед обедом переживала — выбегала на лестницу в волнении, что сына долго нет. Она нервничала, но знала, что Зиги всегда является последним, но ровно к 12 часам — и всегда с цветами. Малка прекрасно готовила, и на столе стояли лучшие блюда, но, тем не менее у Зиги регулярно случалось несварение после таких семейных обедов. Он, умевший видеть в любом чихе сигналы психологической неустроенности, это обстоятельство малодушно игнорировал.

Авторитет старшего сына в клане Фрейдов рос, а влияние мужа падало — пропорционально его немощи. Осенью 1898 года Якоб Фрейд скончался от болезни, и Амалия сразу же официально передала бразды правления семьей сыну. Теперь папой-Фрейдом был он, и ни одно решение она — солидная дама под 60 — не принимала без его одобрения…

После похорон отца Зигмунду стало плохо — развился невроз. Он оставил воспоминание: «Мне сложно сейчас. Смерть старика меня глубоко ранила. Его мудрость в сочетании с умением жить легко очень повлияли на меня. Сейчас я чувствую, будто у меня отняли корни». Но даже при любви к отцу он всегда неосознанно с ним конкурировал. Вероятнее всего, в их тесном доме он часто становился невольным свидетелем супружеских отношений родителей. И каждый раз злился, понимая, что мама — его не до конца.

Теперь уже взрослый Зиги погрузился в анализ своих снов и чувств. В письме своему другу Вильгельму Флиссу он признавался, что однажды испытал к матери интимное влечение, когда увидел ее обнаженной во время поездки в Вену. В итоге автономного психоанализа Фрейд осознал, что всегда хотел жениться на матери: «Я обнаружил на своем собственном примере влюбленность в мать и ревность к отцу. И теперь рассматриваю это в качестве универсального явления раннего детства. И если это так, то мы можем понять чарующую силу царя Эдипа».

Вряд ли Амалия читала откровенные и революционные работы сына, но если бы читала, то не поняла бы. А если бы поняла и осудила, то этим убила бы его. Он мог выслушивать ее милые материнские жалобы на жизнь, но никому бы не позволил критиковать свою работу. «Зигмунд способен был порвать отношения даже с самыми близкими и верными друзьями, если они позволяли себе нападки на психоанализ», — вспоминал младший брат Зигмунда, Александр. Ссориться с сыном Амалия не собиралась, да и ей всегда было куда направить колкости — полтора десятка внуков и супруги ее детей были неплохой мишенью.

Впрочем, назвать ее сварливой старухой язык не поворачивается — женщин такой живой натуры нужно было еще поискать. Из развлечений она предпочитала игру в карты до глубокой ночи и посещение салонов с модной одеждой. В преклонном возрасте каждое лето Малка проводила на термальном курорте Бад-Ишль, и сам мэр городка поздравлял ее с днем рождения, совпадавшим с именинами императора, — огромным букетом цветов. Она принимала его так, будто сама была императрицей: старший сын подарил ей это право. На свой 90-й день рождения Амалия получила в подарок красивейшую шаль, но только фыркнула: «Она меня старит!» Зато украшения она обожала — на 80-летие сыновья подарили ей великолепную брошь, а еще через десять лет преподнесли кольцо с огромным сапфиром в россыпи бриллиантов. Впрочем, к своей внешности Амалия всегда относилась с юмором. Когда по случаю 70-летия ее «золотого Зиги» в газете напечатали и ее фото, она бросила: «Снимок плохой, на нем мне дашь все 100 лет».

Амалия Фрейд скончалась в 95 лет после продолжительной борьбы с тяжелой формой туберкулеза. Непосредственной причиной ее смерти все же называют не туберкулез, а диабетическую гангрену, которая стремительно развилась на ноге. Ее знаменитый сын принял эту смерть одновременно и с горечью, и с облегчением — он сам, разбитый болезнями и страдающий от рака челюсти, боялся уйти раньше матери. «Моя реакция на это событие была довольно странной, потому что мне было всегда страшно представить, что она узнает о моей смерти», — писал он.

На ее похороны Зигмунд решил не приезжать — вероятно, чтобы не вызвать у себя новую волну невротических реакций. Мама должна была остаться для него живой, обожаемой и раздражающей — главной женщиной и главной любовью. Зигмунд так и не проанализировал в деталях свои отношения с матерью, хотя ее влияние на его натуру сложно переоценить.

Ганна РУДЕНКО, Jewish.ru