Я еврей

Эта история произошла во времена царствования Александра Второго. В местечке Шушвинишки жил почтенный и уважаемый еврей Арон-Лейб Энтин. Он умел очень красиво молиться и потому всегда на Йом-Кипур и Рош-Хашана занимал место у амуда и вел молитву. Немало сладких слез было пролито прихожанами благодаря силе и звучности его голоса. А сколько правильных решений приняли они в своем сердце, слушая, как Арон-Лейб величаво и торжественно выводит грозные слова гимнов.

У Арона-Лейба была большая семья. Все дети как дети, но один пошел по кривой дорожке. Не захотел как нормальный еврейский юноша сидеть в иешиве, разбирая проблемы талмудических споров, а подался в далекий Петербург учиться на доктора. Как это у него получилось, откуда он раздобыл деньги на университет, как сумел выжить в огромном и чужом городе — никто не знает. Известно лишь одно: доктор из него получился очень хороший. Что же касается еврейских качеств — о них история умалчивает. Он не крестился, это точно, но к заповедям относился довольно прохладно. Еще бы: жизнь в столице иная, чем в Шушвинишках. Евреи местечка, а они, как известно, лучше всех знают все обо всех, нехотя произносили его имя. Еще бы: такой успех в светской жизни и такой провал — в духовной. Возможно, поэтому имя доктора до нас не дошло. Доктор — и все.
Раввин местечка не любил конфликтов и потому также старался не упоминать имени доктора. Но однажды вернувшийся из Петербурга еврей поведал историю, заставившую раввина изменить свое отношение к отступнику.

Великая княгиня, сестра императора — ее имя также выпало из еврейской памяти — рьяно занималась здравоохранением. Немалую часть своего времени она посвящала инспектированию больниц и госпиталей. Понятное дело: к приезду августейшей особы инспектируемую больницу приводили в порядок. Мыли заброшенные углы, снимали с потолков паутину, обновляли запасы лекарств. Правда, разгрести многомесячные завалы за одну уборку невозможно, но все-таки пользу от таких инспекций трудно недооценивать.

Великая княгиня хорошо понимала истинное положение дел и поэтому не жалела времени на поездки. Как-то раз она посетила больницу, главным врачом в которой был наш доктор. Так рассказывает предание. Мы не станем выяснять, каким образом еврей в царской России стал главврачом, да и мог ли он, не крестившись, занимать такой пост. Доверимся преданию и поплывем дальше по руслу истории. Великая княгиня долго ходила по больнице. И чем больше она ходила, тем в больший приходила восторг. Все было в порядке: и лекарства, и отчетность. Полы были чисты не для показухи, а по-настоящему, основательно чисты — в этом великая княгиня знала толк. На пальцах, словно бы невзначай проведенных по филенкам и подоконникам, не оставалось пыли. И главное — больные. Она давно не встречала таких довольных больных.

Великая княгиня несколько раз внезапно останавливалась посреди коридора, сворачивала в первую попавшуюся палату и принималась расспрашивать больных об уходе, кормежке, отношении медперсонала. Не то чтобы ей хотелось обнаружить недостатки, но такое благополучие настораживало.

Инспекция затянулась вдвое дольше обыкновенной. Все было замечательно. Секретарь княгини уже сделал по ее указанию несколько записей в дневнике посещения. Вечером, на семейном обеде у императора, она намеревалась рассказать о больнице, в которой — даже не верится — все делалось как положено. И уж, конечно, расхвалить главврача.

Главврач, молчаливой тенью следовавший за высокой гостьей, ни разу не помешал ей своими пояснениями, предоставляя возможность говорить сотрудникам. Это тоже очень понравилось княгине. Закончив обход, она остановилась в вестибюле и перед тем, как закутаться в шубу, обратилась к главврачу.

– Я очень, очень довольна. Сегодня же расскажу брату о вашей больнице. Вы, голубчик, просто молодец. Если бы все главврачи были такими… — она не закончила фразу, но тяжелый вздох и горькая улыбка не нуждались в словах.

– Всего доброго, милейший, — княгиня приподняла золотой, осыпанный бриллиантами крестик, висевший на длинной цепочке, обвивающей шею, и протянула для поцелуя главврачу.

По вестибюлю прокатился шумок восхищения. Такой жест далеко выходил за рамки обычного благоволения. Судя по всему, главврача ожидало блестящее будущее. И тут… И тут произошло непонятное. Вместо того, чтобы, склонившись, почтительно прикоснуться губами к крестику, главврач замялся, покраснел, а потом тихо, но твердо произнес:

– Я еврей, Ваше императорское высочество. Я еврей.

– Еврей? — презрительно приподняла брови княгиня. Она молча опустила крестик, слегка нахмурившись, надела шубку и покинула больницу.

Вот, собственно, и вся история. Дерзкий поступок главврача изменил намерения княгини, и вечером, обедая вместе с венценосным братом, она даже не вспомнила о посещении больницы.

Выслушав рассказ до конца, шушвиницкий раввин пригласил к себе Арона-Лейба:

– Мне известно, что говорят в местечке о твоем сыне-докторе, — сказал он кантору. — Думаю, что эти разговоры причиняют тебе немало огорчения. Знай же, что его «я еврей» ценится на Небесах дороже всех твоих замечательных молитв.

Яков ШЕХТЕР, «Алеф», http://isrageo.com