В Соловецком государственном музее-заповеднике упразднён отдел ГУЛАГа и закрыта экспозиция, посвящённая политзаключённым жесточайшего лагеря СЛОН. Так уходят в забытье истории сотен невинно загубленных и расстрелянных людей. В память о трагедии — судьбах узников ГУЛАГа – одесского историка Исаака Троцкого, молодого поэта Виктора Хородчинского и адвоката Александра Бобрищева-Пушкина, защищавшего еврея Бейлиса.
С 2016 года туристам запрещен свободный доступ к одному из бараков, сохранившихся на территории бывшего лагеря СЛОН. В этом бараке – коллекция личных предметов и лагерная переписка политзаключенных, отчёты и прочие документы их надзирателей. Благодаря затянувшейся реформе управления Соловецким музеем-заповедником – огромной культурно-исторической, туристической территорией России, входящей к тому же в список наследия ЮНЭСКО, значительность трагедии, развернувшейся тут меньше ста лет назад, как-то размывается, затаптывается. Тема ГУЛАГа вообще смещается в неприятные и закрытые. В последние годы в документальных фильмах центральных телеканалов о Байкало-Амурской железнодорожной магистрали репрессиям, с которых началось ее строительство, уделяют не больше 15 секунд эфира. Тематические выставки в «Еврейском музее и центре толерантности», «Сахаровском центре», «Мемориале» – остальное рассосалось по энциклопедиям и сайтам поиска погибших и доступно только знающим и интересующимся.
Между тем история эта, как известно, огромна. Соловецкий лагерь особого назначения, или коротко – просто СЛОН, был создан в молодом Советском Союзе летом 1923 года. Поначалу это был почти что курорт – с театром, музеем, спортивной секцией, своими газетами и журналами. Даже церковные службы ещё не отменили, а попадавшимся среди заключенных раввинам хоть молиться и не разрешали, но освобождали от трудовых работ и кормили усиленными пайками. Но длилось это недолго – уже к 1927 году у советской власти появились планы сложных и грандиозных строек, вроде Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Наряду с этим возникли и идеи экономической оправданности «исправительно-трудовых» лагерей – заключенные должны были стать бесплатной трудовой силой, такой, как писал Солженицын в своем «Архипелаге ГУЛАГ», которую можно использовать три месяца по полной, а потом выбрасывать. Фактически – рабовладельческий концерн, какие уж вам театры, бездельники! Для концерна нужны были люди, и с этим благодаря 58-й статье и широте её потенциала проблем не было. Возможными сидельцами стали все жители Советского Союза.
В центр полетели цифры необходимого количества арестантов, и одно за другим по Восточной части Сибири стали выстраиваться производственные предприятия и бараки, обнесённые колючей проволокой и охраняемые собаками. Заключённых обеспечивали чекисты в городах южнее. В шкафах кабинетов НКВД СССР на доносах разрастались папки личных дел на подозрительных граждан, кем бы они ни были. Сотрудники комиссариата арестовывали тех, чьи «дела» дозрели, и тех, на кого указывали сверху. «Особо опасных политических преступников» брали целыми семьями, со стариками и детьми. Так СЛОН быстро разросся в Главное управление исправительно-трудовых лагерей – ГУЛАГ. С XVI до начала XX века на Соловках отсидело 316 человек, а на 1 октября 1927 года в УСЛОН только по бумагам содержались 12 896 человек, в 1930 году – уже 71 800.
Условия содержания, лишённые даже намёка на гуманность, систематическое недоедание, тяжёлая работа и постоянное чувство тревоги. Тут за 10 лет арестованные в восемнадцать-двадцать подростки превращались в стариков. Впрочем, редко кому удавалось продержаться здесь 10 лет. Например, 300 человек были расстреляны в одну лишь ночь 28 октября 1929 года. Директор Санкт-Петербургского «Мемориала» Вениамин Йофе в 1995 году закончил архивные исследования, в результате которых в числе прочего обнаружился расстрел 1111 человек в посёлке Повенец, в Сандормохском урочище, в самом конце октября 1937 года. Это были нетрудоспособные зэки, пожилые, не имеющие специальности. Люди прибывали – под них освобождали места. ГУЛАГ плодился и сам себя пожирал, за время его существования от голода и условий труда только на Соловках умерли больше 7 тысяч человек, 3,5 тысячи – в 1933-м – опять же, по бумагам. С 1929 года «концентрационные» лагеря стали именоваться «исправительно-трудовыми». По общим оценкам, в 1930 году СЛОН насчитывал больше 160 тысяч человек, на лесозаготовках и строительстве дорог были заняты чуть больше 60 тысяч.
Дмитрий Лихачёв вспоминал некоторые имена сидевших тут. Не ставшие известными археолог Назимов, инженер Курчевский – будущий изобретатель безоткатного оружия, расстрелянный в итоге по доносу, морской офицер Горский, писатель, путешественник, архиепископ Пётр Воронежский, профессор филологии Гавриил Осипович Гордон, специалист по античности профессор Дмитрий Каллистов, экономист Иван Озеров, журналист, специальный корреспондент «Комсомольской правды» в Ростове-на-Дону Борис Вахтин, украинский поэт и литературовед Микола Зеров, религиозный философ, математик, историк, исследователь культуры Павел Флоренский – это лишь некоторые.
В декабре 1937 года комендант Ленинградского управления НКВД получил следующее предписание относительно доставленных в Ленинград по этапу арестантов: «Прибывших из Соловецкой тюрьмы расстрелять». Беспартийный рабочий Михаил Айдаров-Александров, инженер Николай Вагенгейм, заведующий иностранным отделом бюро Леноблпрофсовета Самуил Вешняк, Абрам Долт, экономисты Семён Житомирский, Михаил Забара, Леон Леви, заместитель управляющего Сельхозтекстильмашины Леонид Лукашевкер, киномеханик Юзеф Мандрусов, уполномоченный Винницкого УНКВД Моисей Пятигорский, белоармеец Владимир Равич, художник Зиновий Хайкин и многие, многие другие, отмеченные в Ленинградском мартирологе 1937-1938 годов. Неизвестно, объединяло что-нибудь в долагерной жизни этих людей или нет, но смерть они встретили вместе в декабре 1937 года в Ленинграде.
Отдельные судьбы
Виктор Цедербаум родился в 1913 году в Италии в семье политического эмигранта и секретаря Плеханова Федора Исайевича Цедербаума. По возвращении в Россию в 1917 году отец решил записать сына под фамилией его матери, Иды Ефимовны Хородчинской. Впрочем, избежать тем самым проблем мальчику, с пеленок впитавшему идеи революции, не удалось. Он учился в девятом классе обычной ленинградской школы, когда был арестован за выпуск рукописной листовки, в которой призывал «смело вскрывать все ошибки партийного аппарата». Ввиду возраста первый срок у него вышел небольшим – давали три года, но на Соловках, куда он был сослан вместе с остальными подростками, арестованными по этому же делу, провел всего два года. За это время в Ленинграде был арестован и осужден на 10 лет его отец. Вернувшись из заключения, юноша поступил в металлургический институт, но все свободное время уделял политическим стихам и встречам с единомышленниками. В итоге в 1932 году он был арестован повторно, на этот раз уже как «организатор» и «идеолог» молодежной контрреволюционной организации. На Соловках его поселили отдельно от всех – из опасений, что молодой «контрреволюционер» мог заразить своими идеями других заключенных. Работать Виктор отказывался – устраивал забастовку за забастовкой и писал стихи:
«И меня расстреляют.
Печален, спокоен,
Я пройду сквозь тюремную сизую муть.
Пред взводом поставят.
И точен и строен
Ряд винтовок поднимется, целя мне в грудь.
Мимолетно припомню судьбу Гумилева,
Лица милых расстрелянных где-то друзей.
На солдат посмотрю –
Будут странно суровы
И угрюмо бездушны глаза палачей».
Стихи оказались пророческими – за свидание с ним будет повторно арестован и расстрелян в 1937 году его отец. Вскоре особым решением будет приговорен к высшей мере наказания и сам Виктор.
Почти одновременно с молодым поэтом будут расстреляны еще два ленинградца – историк Исаак Троцкий и адвокат Александр Бобрищев-Пушкин. Первый был рожден в Одессе в семье преподавателя иврита общественных еврейских училищ, второй был потомственным дворянином и потомком декабриста Павла Бобрищева-Пушкина. Великолепно образованный Троцкий был знатоком русской и мировой литературы, особенно поэзии, но исследования свои писал на исторические темы. В 1935 году за его книги ему автоматически, без процедуры защиты, присвоили звание кандидата исторических наук. Он стал профессором исторического факультета Ленинградского университета. Описывающий его биографию историк Яков Гордин писал, что по фатальной иронии Троцкому, который специализировался на фактах о карательном аппарате первой половины XIX века, предоставили шанс испытать на себе действия карательного аппарата иного периода – первой половины XX века. Так и было – летом 1936 года Троцкий был арестован по сфальсифицированному обвинению в заговоре с целью убийства Кирова. Его приговорили к 10 годам заключения в Соловках, однако 4 ноября 1937 года расстреляли.
По тому же делу проходил и адвокат Александр Бобрищев-Пушкин. Точнее, по делу проходил его сын, сам Александр к тому моменту был пенсионером. За плечами его была насыщенная жизнь – вместе с другими петербургскими адвокатами он протестовал против процесса над евреем Бейлисом, за что был приговорен к шести месяцам тюрьмы, потом, после революции, эмигрировал в Сербию, откуда переехал в поисках лучшей жизни в Германию, но в итоге не смог справиться с ностальгией и вернулся в Петроград. После расстрела сына вскоре арестовали и его. Обвинение звучало просто – «допускал террористические высказывания». Он прожил в Соловецком лагере чуть больше года и был расстрелян в Сандормохе.
Виктор Цедербаум родился в 1913 году в Италии в семье политического эмигранта и секретаря Плеханова Федора Исайевича Цедербаума. По возвращении в Россию в 1917 году отец решил записать сына под фамилией его матери, Иды Ефимовны Хородчинской. Впрочем, избежать тем самым проблем мальчику, с пеленок впитавшему идеи революции, не удалось. Он учился в девятом классе обычной ленинградской школы, когда был арестован за выпуск рукописной листовки, в которой призывал «смело вскрывать все ошибки партийного аппарата». Ввиду возраста первый срок у него вышел небольшим – давали три года, но на Соловках, куда он был сослан вместе с остальными подростками, арестованными по этому же делу, провел всего два года. За это время в Ленинграде был арестован и осужден на 10 лет его отец. Вернувшись из заключения, юноша поступил в металлургический институт, но все свободное время уделял политическим стихам и встречам с единомышленниками. В итоге в 1932 году он был арестован повторно, на этот раз уже как «организатор» и «идеолог» молодежной контрреволюционной организации. На Соловках его поселили отдельно от всех – из опасений, что молодой «контрреволюционер» мог заразить своими идеями других заключенных. Работать Виктор отказывался – устраивал забастовку за забастовкой и писал стихи:
«И меня расстреляют.
Печален, спокоен,
Я пройду сквозь тюремную сизую муть.
Пред взводом поставят.
И точен и строен
Ряд винтовок поднимется, целя мне в грудь.
Мимолетно припомню судьбу Гумилева,
Лица милых расстрелянных где-то друзей.
На солдат посмотрю –
Будут странно суровы
И угрюмо бездушны глаза палачей».
Стихи оказались пророческими – за свидание с ним будет повторно арестован и расстрелян в 1937 году его отец. Вскоре особым решением будет приговорен к высшей мере наказания и сам Виктор.
Почти одновременно с молодым поэтом будут расстреляны еще два ленинградца – историк Исаак Троцкий и адвокат Александр Бобрищев-Пушкин. Первый был рожден в Одессе в семье преподавателя иврита общественных еврейских училищ, второй был потомственным дворянином и потомком декабриста Павла Бобрищева-Пушкина. Великолепно образованный Троцкий был знатоком русской и мировой литературы, особенно поэзии, но исследования свои писал на исторические темы. В 1935 году за его книги ему автоматически, без процедуры защиты, присвоили звание кандидата исторических наук. Он стал профессором исторического факультета Ленинградского университета. Описывающий его биографию историк Яков Гордин писал, что по фатальной иронии Троцкому, который специализировался на фактах о карательном аппарате первой половины XIX века, предоставили шанс испытать на себе действия карательного аппарата иного периода – первой половины XX века. Так и было – летом 1936 года Троцкий был арестован по сфальсифицированному обвинению в заговоре с целью убийства Кирова. Его приговорили к 10 годам заключения в Соловках, однако 4 ноября 1937 года расстреляли.
По тому же делу проходил и адвокат Александр Бобрищев-Пушкин. Точнее, по делу проходил его сын, сам Александр к тому моменту был пенсионером. За плечами его была насыщенная жизнь – вместе с другими петербургскими адвокатами он протестовал против процесса над евреем Бейлисом, за что был приговорен к шести месяцам тюрьмы, потом, после революции, эмигрировал в Сербию, откуда переехал в поисках лучшей жизни в Германию, но в итоге не смог справиться с ностальгией и вернулся в Петроград. После расстрела сына вскоре арестовали и его. Обвинение звучало просто – «допускал террористические высказывания». Он прожил в Соловецком лагере чуть больше года и был расстрелян в Сандормохе.
Алена ГОРОДЕЦКАЯ,
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
