Фотографии, которые вы видите, сделаны в 70-ю годовщину уничтожения фашистами Минского гетто. Наверняка, многих из тех, кто на снимках, уже нет в живых: уходят последние узники, уходят те, кто выжил, пройдя через зверства концлагерей и пожары войны, уходят современники страшной эпохи, которую впору назвать адом на земле. И остаются воспоминания.
Вот некоторые из писем — сотая их часть! — пришедших в ответ на публикацию «Черного обелиска». Пусть они напомнят живым о тех, кто навечно остался лежать в Минской Яме и в других Ямах, разбросанных по нашей земле.
«Спасибо всем, кто приходит к Яме почтить память, поклон вам от всех нас, разбросанных по всему миру!
… Я родилась в Минске, жила в самом центре, рядом с Круглой Площадью. Мой отец был коренным минчанином. Он столько интересного рассказывал о довоенном Минске! Война его застала в Риге, где он служил. Все его родные, оставшиеся в Минске, погибли. Нам точно известно, что моя бабушка, мама отца, была среди тех, кто погиб 2 марта 1942 года в этой самой Яме. Об этом отцу рассказали чудом уцелевшие и бежавшие из гетто знакомые семьи. Поэтому про Яму я знала с самого детства. Помню, как мы с папой ходили туда. Последний раз 9 Мая я была там в 1986 году. Было много людей и, конечно, милиция. Запомнилась белая милицейская машина, из которой гремела музыка. Какие-то молодые ребята очень смело предложили её перевернуть…
Через год я уехала.
В 1994 году уже с маленькой дочкой я приехала в Минск. Был конец февраля, и как раз к годовщине гибели гетто, я с ней пошла на Яму. Моя дочка хоть и родилась за границей, хорошо знакома с этой историей, т.к. мы ей дали имя погибшей бабушки — для неё прабабушки.
В каждой еврейской семье есть своя история, и я считаю важным передавать её из поколения в поколение. На Чёрном обелиске есть только цифра, одна из этих пяти тысяч — Хэйман Эстер, моя бабушка».
Марина
***
«Для моей матери Яма была не просто памятником жертвам Холокоста, а надгробьем на могиле школьных подруг. Отцу — напоминала о его родителях, убитых фашистскими нелюдями в местечке Хватовка, вблизи Чаус. Сам я приходил к Яме еще тогда, когда ее оцепляли кордоном милиции, и митинг проходил под оглушающее звучание бравурных песен из специально привезенных акустических систем, так что слов ребе, читавшего Кадиш, не было слышно. Ныне в день памяти гетто Кадиш читают хасидский и ортодоксальные раввины, к Яме приходят ученики школы с изучением иврита, делегаты от еврейских общин из многих стран. Но все меньше становится тех, кто чудом или благодаря Праведникам избежал гибели на этом страшном месте…»
Болдмен
***
«Двенадцатилетняя дочь моей двоюродной бабушки, дважды спасалась в расстрелах Минского гетто. Убил её полицай, муж их довоенной домработницы. … Девочку звали Марита (Маргарита). Мать девочки была военнообязанная и мобилизована в первые часы объявления войны. Отец девочки наивно верил, что немцы культурная нация, не успел или не захотел бежать и был расстрелян фашистами, которые ворвались в его дом.
Ещё могу добавить, что одна из моих тёток с дочкой были спасены белорусами и прожили всю войну в деревне, рядом с концлагерем Тростенец. Спасибо этим людям. Наши семьи отвечали им добром за то, что они сделали».
Наталия
***
«Я отношусь к молодому поколению конца 70-х, и мы посещали Яму регулярно на 9 Мая, будучи школьниками и студентами, шли поклониться всем невинным жертвам и собирались там не только те, кто хотели уехать или уезжали за границу. Мы — молодежь, шли туда для повышения самосознания и самооценки и тогда не знали, что со временем большинство евреев окажутся за границей. Большое спасибо всем тем, кому удалось тогда отстоять, а сегодня — сохранить этот мемориал. Я хорошо помню и знала того самого старичка, который вёл этот митинг, под заглушающую его речь музыку патриотических песен и в окружении молодых ребят, которые защищали его от милиционеров. Я считаю, что нужно назвать его имя, так как он смелый человек, который делал это из года в год, несмотря на то, что его каждый раз предупреждали представители органов безопасности… Для меня он тогда был просто сосед, а сегодня я понимаю, что это был настоящий ребе, который учил. Его звали Шмая Семёнович Горелик».
Simkin Natalia
***
«Вся территория бывшего Минского гетто полна Ям больших и маленьких. В 50-х мы жили в старом доме на улице Опанского. Угол садика с большим кустом сирени был огорожен оградой из старых ржавых кроватей. Соседка белоруска рассказывала, что там была расстреляна и похоронена группа гамбургских евреев. Откуда эти сведения у неё — не знаю.
Большая братская могила находилась на старом кладбище на Сухой улице. Там были расстреляны тысячи, там же хоронили убитых и умерших в гетто. Памятника там не было, а был кусок жести на столбике. К середине 60-х он полностью заржавел, текст был не читаем. Инициатором привести могилу в порядок был благословенной памяти Шая Горелик. Неутомимый, несмотря на возраст, он где-то раздобыл лист из нержавеющей стали. Лист покрыли асфальтовым лаком, и на нем я серебряной краской написал составленный Гореликом текст на двух языках — русском и идиш. Старая проржавленная доска была заменена.
А в 70-х Шая стал активным преподавателем иврита, который он хорошо знал. Ещё раз хочу помянуть добрым словом этих пожилых людей Ш. Горелика, Л. Гринблата (получил в 1968 году год тюрьмы за распространение сионистской литературы), Овруцкого и других. Прожившие всю жизнь с мечтой о Сионе, осуществить её не смогли… Вечная память им.
Сейчас на месте кладбища парк, я не был в Минске с 1971 года. Если кто- то хочет найти место братской могилы, то это примерно в 100 метрах прямо от старого главного входа, а затем 80 м направо».
Ицхак Житницкий
***
«Мои прадед и прабабушка погибли в гетто в одном из многочисленных погромов в ноябре 1942. В Яме ли они или где-то еще сгинули — никто не знает. Зато известно имя женщины, которой обязана жизнью их дочь, моя бабушка, а значит, и моя мама, и я, и моя дочь, и ее будущие дети… Лидия Постревич (или Пастревич?) летом 1941 года помогла сделать аусвайс своей подруге, Эстер (Эсфирь) Тышлер, на имя Софьи Васильевны Зайцевой. С этим документом моя бабушка могла больше года оставаться за пределами гетто, носить еду своим родителям, помогать подпольщикам, сохранить у свекрови двоих детей. Несмотря на документ и не выраженную еврейскую внешность, опасность оставалась, на улице Эстер узнала соседка и выдала полицаям. Из тюрьмы ее за фамильное золото выкупила русская свекровь, моя прабабушка, у нее на руках оставались двое маленьких внуков, моя мама и ее брат. Эстер, несмотря на риск снова быть опознанной, до конца пыталась спасти своих родителей или хотя бы поддержать их, передавая с трудом добытую еду за колючую проволоку. После того как в конце ноября 1942 она вошла в дом, где оставались ее мама и отец, и нашла перевернутый стул, на столе отцовские очки, записную книжку и один его сапог на полу, стало ясно, что Рахили и Якова Тышлер больше нет…»
Татьяна Шиманская
***
«Я с 1959 г.р., коренной минчанин. Помню Яму лет с восьми, когда каждые выходные жил у бабушки на Хлебной, и бегал на базар за семечками и к родственникам на Зелёный переулок. Хорошо помню и саму Яму — от её тогдашнего вида и до сегодняшних дней.
Помню и сборы на Яме — мы там собирались на 9 Мая. Я работал одно время на Радиаторном заводе, и от нашего завода туда посылали дружинников 9 Мая, якобы «охранять» — что и от кого? На что я всегда отвечал, что и так там буду. Я никогда до этого не видел столько евреев в одном месте, как на Яме. И очень этим гордился. Как, наверное, и все мы.
В 1982, когда мы поженились, мы ездили на Яму возлагать цветы.
С 1989 живём в Чикаго — уехали, как и большинство из нас. Но каждый раз, когда еду в Минск, иду на Яму. Память бесценна».
Эдуард Эпштейн
«В каждой еврейской семье есть своя история, и я считаю важным передавать её из поколения в поколение. И ещё, можно и имена погибших собрать. На Чёрном обелиске есть только цифра, одна из этих пяти тысяч — Хэйман Эстер, моя бабушка». Это цитата из первого письма в этой публикации. В ней первое имя. Пусть добавляются имена, пусть неизвестные становятся известными, а забытые — теми, о ком помнят.
Михаил ВОЛОДИН, blog.t-s.by
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
