Еврейский Мир

Из новой книги «Ион Деген, человек-легенда»

Марк Аврутин

Нет, вовсе не благодаря оттепели Деген стал верить  в  возможность нового Исхода. Разумом он понимал, что это несбыточно. Но  ведь совершилось же чудо  Исхода  из  Египта.  Почему бы не свершиться еще одному чуду?

Все, сказанное в конце  книги Левит свыше 3500 лет тому назад  о карах, которые Всевышний обрушит на головы  евреев за их непрерывные нарушения союза, сбылось.

Но дальше  Господь  говорит, что Он вспомнит  свой  союз  с Яковом, Ицхаком и Авраамом, и вернет уцелевших евреев на обещанную им землю. Начало сбываться  и  это обещание. Возникло  государство  Израиль.  Уцелевшие евреи стали возвращаться в свое государство.  Почему бы  Всевышнему не  вспомнить, что и он – один из этих уцелевших евреев?

Деген стал жить этой,  казалось  бы, неосуществимой мечтой,  не реагируя на добродушное подтрунивание своих друзей по поводу благополучия его рассудка.

Чудо обязано повториться. Почему бы еще ни при его жизни?

И всё же окончательное решение об отъезде принял не он, а его сын Юрий. После того, как он, единственный еврей, был принят на физический факультет Киевского университета, после заслуженных поздравлений, он вдруг неожиданно объявил родителям:

— Я вас очень люблю. Сейчас мне еще трудно представить себе жизнь без вас. Но в тот же день, когда я окончу университет, немедленно подам заявление на выезд в Израиль. А вы — как знаете.

Эта фраза явно омрачила праздничное настроение жены Иона Люси, но зато наполнила сердце самого Иона гордостью за сына.

Слово свое он сдержал буквально. На следующий день после получения диплома Юрий вместе с родителями отнес в ОВИР вызов из Израиля. Был сделан первый и самый важный шаг по пути в страну, где нет ни тайной, ни явной процентной нормы для евреев.

Мытарства сына Иона, начались ещё за шесть лет до окончания им школы.

В 1965 году, когда Дегены переехали на новую  квартиру, Ион пошел устраивать сына  в школу.  Директор окинул его пренебрежительным  взглядом и сказал, что мест нет, можете жаловаться на меня в райОНО. Деген, зная, что это ложь, не спрашивая разрешения директора, из его кабинета позвонил, но не в райОНО, а секретарю Печерского райкома  партии. Спокойствие тут же слетело с  лица директора. Его  явно  смутил  тон  телефонной беседы. Откуда  было ему знать,  что  секретарь  — пациентка Дегена.  Секретарь райкома в резкой форме приказала директору школы немедленно принять сына Дегена.

Но что это была за школа! В одном классе с его сыном училась дочь секретаря ЦК КП Украины, сын министра просвещения, дочь заведующего отделом ЦК, сын заместителя генерального прокурора, дети видных чинов КГБ и МВД.

В классе на год старше учился внук председателя президиума Верховного Совета Украины. Уже в двенадцатилетнем возрасте это был законченный негодяй с садистскими наклонностями. К моменту окончания школы внук стал просто социально опасной личностью. Лишь немного уступали ему и другие. Кроме сына Дегена, в классе учились еще два еврея — внук персонального пенсионера, в прошлом видного чекиста, каким-то образом уцелевшего в сталинские времена, и дочь полковника милиции.

И вот эту школу для «избранных» Юрий окончил с золотой медалью. В 1971 году! В Киеве! Золотая медаль не была самоцелью, не была она и прихотью тщеславных родителей. Она должна была обеспечить возможность поступления в университет.

Юра уже в пятом классе решил стать физиком. Победы в семи физико-математических олимпиадах давали основание полагать, что выбор сделан им правильно. Казалось маловероятным, что даже из самых антисемитских побуждений пойдут на явный скандал. Уровень подготовки Юры по физике ни у кого не вызывал сомнений. Преподаватели и профессора университета – пациенты Дегена, неофициально экзаменовавшие Юру, уверяли, что ему невозможно поставить оценку ниже отличной.

Полтора часа два экзаменатора, не скрывая своего раздражения, не могли загнать в угол мальчишку. Тем не менее, Юре поставили четверку, что лишило его права немедленно быть зачисленным в университет.

Тут же Юра написал заявление о том, что не согласен с несправедливой оценкой экзаменаторов. Ректор, с которым был знаком Деген, уговорил его убедить сына сдавать математику, пообещав лично проследить за объективностью оценки. Одну из задач Юра не мог решить, и ему поставили тройку. Но больше тройки его огорчило то, что он даже не представлял себе, как решаются подобные задачи. Ион тут же обратился к своему пациенту, одному из лучших учителей математики в Киеве.

Надо было видеть его реакцию! Человек очень деликатный он настолько вышел из себя, что впервые воспользовался ненормативной лексикой. Задача, которую не смог решить Юра, была из программы четвертого курса математического факультета, да ещё и одной из самых трудных. Пришлось Юре сдавать ещё и экзамен по украинской литературе.

21 августа 1971 года в списке поступивших на физический факультет Юра обнаружил себя — единственного еврея среди абитуриентов того года. На юридический, международный, исторический, филологический и биологический факультеты не приняли ни одного еврея.

До 1913 года в Киевском университете святого Владимира существовала процентная норма для евреев. Интересно, что хитроумные жиды умудрялись каким-то образом превышать пяти процентную границу, установленную для них самым реакционным царским правительством.

***

Ровно через три  месяца после подачи документов, девятнадцатого октября вся семья получила  разрешение  на выезд. В  пасмурный  октябрьский  день  всей  семьей  они  пришли на инструктаж отъезжающих. Старший лейтенант  милиции,  знаменитая  в Киеве Тамара  Андреевна,  этакая двуспальная  женщина, величественно стояла перед евреями, получившими разрешение  на  выезд, и изрекала,  какие «подвиги» они еще должны совершить,  чтобы получить визу.

Перечисляя  их  обязанности,  Тамара  Андреевна  велела  уплатить  по восемьсот  рублей  с  человека, в том  числе  —  пятьсот рублей за отказ  от гражданства. Но почему? На каком основании?

В  каком  заявлении он просил  лишить  его гражданства?  Да   еще  содрать  более  чем трехсполовинную месячную зарплату врача? Раньше евреям приходилось платить ещё и десятки тысяч  рублей за  дипломы. Мрачный  анекдот  ходил  в ту  пору в  Советском  Союзе:  «Какая  самая выгодная область животноводства? – Жидоводство».

Три дня заняло у Дегена сжигание архива, о котором он потом с болью вспоминал.  Отражение многолетнего труда врача и естествоиспытателя. Рукописи  его  друзей — поэтов. И  многое, многое другое. Если  бы ему  было известно, что  значительную  часть  архива  можно  переправить  бандеролями! Вероятно, не все бы дошло, как не все  бандероли с книгами дошли. Но, авось, для  таможенников  и  цензоров  киевского   почтамта  бумаги  из  архива  не представляли  бы  такого соблазна,  как  ценные  книги.  Ох,  и  ворюги  же эти таможенные цензоры!

Дегену нужно было ещё получить справку о том,  что он исключен из партии. После того, как Ион кратко ответил на вопрос, когда было принято решение об отъезде, — в январе — второй  секретарь  райкома повторил:

— В январе, да это у него от рождения!

Деген медленно поднялся.

— Как  вы сказали? От  рождения? То есть, это в  крови у них у  всех? Что  здесь происходит?  Идейный  руководитель, секретарь, ведающий пропагандой, позволяет себе  фашистский выпад. В крови это у  них у всех? В шестнадцать  лет  я пошел на  фронт воевать против этой фашистской формулы о крови. На  заседании  парткомиссии  мне зачитали гнусную анонимку, в которой написано, что я вступил в партию из карьеристских соображений. Какие это были соображения? Первым  пойти  в  атаку? Первым  пойти в боевую  разведку?  Карьера  первым получить фашистскую болванку?

В  течение  двадцати минут, не перебиваемый ни  разу,  Деген говорил  такие вещи,  которые  раньше  опасался  высказывать  даже  в  кругу   относительно проверенных  людей.

Когда  он умолк, первый секретарь  долго перекладывал на своей кафедре какие-то бумаги, потом сказал:

— Вот видите. Вот вы приедете в Израиль и расскажете все то, что сейчас рассказали. Ведь это же антисоветская пропаганда.

—  Во-первых,  — ответил  Ион, —  материал  для этой  пропаганды, как вам известно, был организован не мною. Во-вторых, здесь кто-то правильно сказал, что я уже не юноша, а мне предстоит начинать жизнь сначала. Для пропаганды у меня просто не будет времени. Вот пошлите в Израиль его, — он ткнул пальцем в сторону  второго секретаря, — посмотрите, какой антисоветской пропагандой он займется.

Незадолго до отъезда Виктор  Некрасов сказал:

—  Ну что тебе Израиль? Ну  что тебе Египет?  Что ты будешь делать там  без меня?

—  Ты  прав.  Действительно,  без  тебя  мне  будет  трудно. Но, видишь ли,  Вика,  мне противно состояние, когда даже своего любимого друга  я могу заподозрить  в  антисемитизме.  Я  вообще  не  хочу  думать  о национальности.  В этом плане я  хочу  быть каплей, слившейся  с множеством подобных капель в однородную жидкость.

***

Дегену запомнился четверг 10  ноября  1977  года,  когда один еврей взялся помочь сотруднику ОВИРа:

— Вас же просят выйти. Зачем же вы мешаете работать?

Деген оставался внешне спокойным, общаясь с Тамарой  Андреевной. Но тут он остервенел:

— Ах ты ничтожество! Ах ты раболепное дерьмо!  Да  ведь это такие,  как ты, усыпляли несчастных евреев, гонимых  на  смерть  в  печи, в душегубки, в Бабий Яр! Такие, как ты, мешали им сопротивляться, чтобы хоть одного фашиста уволочь с собой на тот свет!

Евреи, как вам не стыдно терпеть издевательство над собой? Кто  разрешил  ей устанавливать нам несколько несчастных дней  от момента разрешения до отъезда? Неужели вы не видите, что нас загоняют  в своеобразное временное гетто?

Последние слова уже адресовались людям в приемной. Деген  не  был ни диссидентом, ни активистом  алии.  Он вовсе не собирался публично обличать и призывать. Так уж получилось.

И тут появился старшина милиции:

— Чего вы тут нарушаете? Дома можете кричать на свою жену!

Мало  того,  что  он  оказался  на  пути в такую минуту, так он ещё и упомянул его жену, состояние которой  в значительной мере  определило эту минуту.

—  Ах  ты  быдло!  Тебе  кто разрешил так разговаривать  со  мной? Что, надоело здесь, в  тепле даром жрать  хлеб? Снова в  колхоз захотелось? Так я сейчас  позвоню  (Ион  назвал фамилию министра внутренних дел) и завтра  же  ты будешь чистить хлев!

Старшина   обомлел. Его примитивная  физиономия  стала  воплощением растерянности.  Все  его  воспитание заключалось  в том, что  кричать  может

только более сильный. Значит?.. Но ведь  это  уезжающий жид? А кто их знает.

Ведь среди них тоже есть люди из…

И старшина, поджав хвост, вышел из приемной.

Через  несколько минут к Дегену подошла секретарша и пригласила его войти в кабинет начальника ОВИРа. Там сидела Тамара Андреевна с разбухшими от слез глазами. По комнате нервно вышагивал невысокий мужчина в сером гражданском костюме.

— Вы и есть знаменитый доктор Деген?

Не зная,  что он имел в  виду, произнося  «знаменитый», Ион ответил ему в тон:

— Я и есть. А вы, вероятно, тот самый известный Сифоров?

Он несколько растерялся от такого ответа, но тут же собрался.

— Что это за митинг вы устроили? Может быть, вам нужна еще и трибуна?

—  Спасибо. Если  понадобится, то через  десять минут она появится. И аудитория  будет  соответствующей — иностранные журналисты, которым я смогу поведать много  забавных вещей.  Например,  рассказать, как ваше начальство даже сейчас пользуется моими услугами, в то  время, когда  рядовые советские граждане уже около четырех  месяцев не могут ко мне попасть. Рассказать, как в  киевском  ОВИР’е  грубо нарушаются советские  законы.

Конечно, я понимаю, что не  по своей инициативе  вы нарушаете законы. Но когда большому  начальству придется ответить на злобные выпады продажной капиталистической печати, очень удобно будет свалить все на какого-то  сукина сына Сифорова, который вообще  неизвестно чем занимается в ОВИР’е.

— Хорошо, приходите во вторник.

— Об этом не может быть и речи. В воскресенье сын едет в Москву с визой бабушки.

— Тамара Андреевна, сделайте к субботе.

— Но суббота не приемный день.

— Сделайте! — с раздражением повторил серый подполковник.

В  субботу Тамара Андреевна  встретила Дегена в коридоре. Чтобы не затруднять его парой лишних шагов, она вынесла продленные визы в коридор. Пойди рассчитай после этого,  когда  тебе дадут пятнадцать суток за хулиганство, а когда пожалуют, как персону.

***

Последний день пребывания Дегенов в Советском Союзе. Утром они приехали в Чоп. Они с естественной для советских граждан опаской, хоть уже не были советскими гражданами, думали о том, как пройдёт этот день. По их предположениям, таможне не к чему будет придраться.

Вот только палочка Дегена из стальной нержавеющей трубы, залитой свинцом. Поэтому, увидев таможенника с большой звездой на погоне, Деген обратился к нему с просьбой взять его палочку, на кухне ресторана выплавить свинец, проверить, снова залить свинец и вернуть ему палочку, когда они будут проходить таможню. Разумеется, эта работа будет им оплачена.

Таможенник улыбнулся, снисходительно похлопал его по плечу и сказал: «Будьте здоровы, доктор». Деген не понял, что его больше удивило – доброжелательное отношение таможенника, или то, что он был ему известен, хотя их пути нигде никогда не пересекались.

Успокоившись по поводу палочки, Ион задумался о том, что будет с акварелями его жены. Киевская таможня их не пропустила, посчитав культурной ценностью, которая не может быть вывезена из Советского Союза. Правда, можно было их купить у государства, обратившись в министерство культуры. Жена предложила выбросить их, пообещав, что нарисует ему другие. Но ему нужны были именно эти. Многие рисовались в его присутствии в ту пору, когда «безмолвно, безнадежно, то робостью, то ревностью томим», он смотрел на любимую девушку, мечтая о том, что она будет его женой. Поэтому он их не выбросил, а положил в чемодан.

Как только таможенник увидел акварели, он сказал, что в Киеве-то их не пропустили. Всё знали. Деген ответил, что ему предложили обратиться в министерство культуры. Но смешно ведь врачу обращаться в министерство культуры по поводу своих любительских мараний. Кроме того, ему было известно, что в Чопе таможенники более компетентны, чем в Киеве. «А разве это не рисунки вашей жены, архитектора?» — спросил главный из них. «Конечно, нет. Это мои рисунки» — солгал Ион. «Вы рисуете?». «Естественно. Хотите, я сейчас закрытыми глазами нарисую вам Ленина?»

Перед ним на столе рядом с чемоданом появился листик бумаги. Таможенник дал ему шариковую ручку. У стола скопилась вся бригада таможенников, наблюдавшая за тем, как в течение нескольких секунд Ион, закрыв глаза, нацарапал силуэт бессмертного Ленина. На бригаду это произвело впечатление. Деген великодушно предложил им таким же манером создать портрет гениальнейшего Сталина. Таможенник попросил его оставить произведения ему на память. С царственной щедростью Ион согласился, увидев, как в чемодан возвращаются акварели.

Но этот «цирк» Ион вспомнил только попутно, потому что он предшествовал проверке его правительственных наград старшим лейтенантом — пограничником. Он аккуратно свинтил ордена с гимнастёрки, в которой был ранен Ион в последний раз, и внимательно сличил номера с напечатанными в орденских книжках. Затем так же аккуратно он привинтил всё на место и спросил:

— В каком звании вы были?

— Гвардии лейтенант.

— Лейтенант?! И у лейтенанта такие награды?! Аа-х да, вы же Деген.

***

В  купе  вошла  представительница Сохнута.

— Здесь одна семья?

—  Нет, —  ответил  Юрий, —  здесь  две семьи  и едем  мы  в  разных направлениях.

— Мы семьи не разделяем, — решительно заявила представительница.

—  Так,  —  Юра продолжил свою  речь, — здесь две  отдельные семьи.  Вот она,  — он указал на бабушку, — одна семья, а вот мы — вторая. Мы едем в Израиль. Она едет в Америку.

— Понятно, — пробормотала дама,- вы едете в Америку, она едет в Израиль…

— Повторяю, — сказал Юра, — мы едем в Израиль, она едет в Америку.

На  лице  остолбеневшей представительницы  Сохнута отразились недоверие и  недоумение.  Уже потом,  за чашкой кофе она оправдывалась:

— Понимаете, ваше сообщение просто ошеломило меня своей невероятностью. Обычно, молодые едут в Америку, а своих беспомощных престарелых родителей отправляют в Израиль. К этому  мы уже привыкли. А тут вдруг… Нет, я до сих пор не могу прийти в себя!

Так Деген  узнал о еще одной черте «благородных»  евреев,  — в знак благодарности к стране, извлекшей их на свободу, — они грабят ее бюджет, бюджет Израиля,  вынужденного для  своего существования тратить на оборону треть национального дохода.

Январь 2018

Оцените пост

(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться