Как шутковали в доперестроечный период: «Черненько». Был такой генсек. Откроешь новости — светлый образ Константин Устиныча так и встаёт. Здесь теракт, там авария, тут скандал… Не напиши я некогда терапевтическую поэму: «Ах масс-медиа, всемирный пылесос…» — хучь бы с моста в быстру реченьку…
А если к этому добавить детали устройства концлагерей Холокоста и Гулага, мартиролог войн… Возникает вполне очевидный, заслуженный вопрос: чего ради я, преподаватель, напрягаюсь-выпендриваюсь, влезаю в тонкости чувств и мышления моих учеников, философией людских отношений китайских и индийских мальчиков потчую? Была ли разница у колымской «лагерной пыли», для гостей душегубок Треблинки и Собибора — какие изысканные жизненные мелодии некогда развлекали их сердца, предпочитали они Баха или испанскую партию? Чего стоит одно на фоне другого?
Только сегодня моему внутреннему взору отчётливо раскрылось: эти две мелодии, эти музыки жизни и смерти — они вообще к одному не сводимы. Да, переплетаются в симфонии бытия. Да, входят они одна в пространство другой — барабанной дробью или чуть уловимой на фоне струнных и ударных флейтой. Да, «помни о дне смерти», да, «пусть будут твои одежды чисты», да, «умирающим — родиться, рождённым — умереть»…
Но — эти две мелодии дальше друг от друга, чем жизни на Луне и на Земле. И когда наши мудрецы говорят: «Должно тебе суметь освятить имя Всевышнего и смертью, и жизнью» — они не красиво разглагольствуют, а дают простые и чисто практические рекомендации. Но попробуем заглянуть в щёлочку с другой стороны.
Говорят учителя Мусара, возвышенного духовного учения, название которого условно переводят как «еврейская этика» — что всё сотворённое существует и в нижних, и в высших мирах. Точнее — хотя понять и ощутить это совсем нелегко — что Всевышний создаёт единые творения, которые по-разному в разных мирах проявляются: в соответствии с уровнем, законами и возвышенностью каждого мира. В частности, человек — единое существо, «пронизывающее миры» — в мире материальном выражает себе через тело, а в духовных мирах — соответствующими им уровнями души.
И ещё напоминают учителя наши, что каждое мгновение — вечно. Даже не нужно восклицать словами Фауста: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» — оно и так навечно остановлено в неизменно текущей реке жизни. Или, иначе выражаясь, «вечными чернилами его записали в Книге жизни и/или Книге смерти». Конечно, мгновение возвышенного полёта мысли иначе войдёт в эти Книги, чем мгновение пьяного храпа. Конечно, многие наши бессмысленные деяния проникнут в Книги в лучшем случае на уровне коровьего «муу»…
Отсюда, между прочим, вытекает известное правило, что свой вечный мир, свою личную и персональную бесконечность мы строим здесь и сейчас — теми делами, мыслями и мигами, что осмысленной своей вершиной дотягивают до вечного. В первую очередь — постижением Торы, заповедями и поступками милосердия.
Трагическому дню Девятого Ава мудрецы посвятили особый текст, особую «агаду». Там, среди прочего, повествуется о злодеях, обитающих в аду, — например, развратном пророке Биламе и разрушителе Храма злодее Тите. Этим весьма незаурядным гражданам удалось так крепко вписать свои деяния в Книгу смерти — что их мелодия стала надвременной. Не буду, кстати, удивлён, если ныне коротают с ними рядышком долгую смерть всевозможные усатые изверги и их наставники и подручные. А когда новоявленный теоретик террора разглагольствует о том, как его боевики любят смерть — этот милашка даже не представляет, насколько он прав! Только с гуриями придётся маленько повременить.
Но вот обратная музыка, через барабанный марш смерти: свидетельствовали члены зондеркоманд, что обычно из душегубных «душевых» доносились голоса прощальных «Шма, Исраэль!». Ужасная смерть оставалась здесь, в этом нижнем мире — а в вечность входила вечная мелодия вечной истинной жизни. Рассказывают, что сталинские подонки с хохотом изображали перед паханом «театр» — как лгун и душегуб Зиновьев в последние перед расстрелом мгновения кричит: «Шма, Исраэль!»… А чекист-отравитель Генрих Ягода рассуждает о Б-ге и справедливом воздаянии.
Ну а теперь давайте вернёмся к началу. К жизни и добру даже под тяжёлом взглядом тьмы. Помянем великого психолога Виктора Франкла, узника Терезиенштадта, Аушвица и Дахау, создавшего вместе с другими врачами-заключёнными в концлагере подпольную службу психологической помощи и за все 32 месяца своих лагерных «вакаций» проведшего как бы научный эксперимент о способности человека выжить и остаться человеком в аду.
Учёный установил, что «выжить» и «остаться человеком» тесно связаны между собой. Главным направлением работы подпольной «клиники» было предотвращение самоубийств среди заключённых. И — противодействие чувству бессмысленности и ненужности жизни, которое Варлам Шаламов (в другом аду) назвал главным средством превращения человека в «доходягу» и его скорой гибели.
В этом аду погибли жена и родители Франкла. В этом аду возникла разработанная им и ставшая в дальнейшем весьма востребованной новая область психологии: логотерапия, или «исцеление смыслом». Вот его слова об основах новой науки:
«Мы должны были пробуждать волю к жизни, к продолжению существования, к тому, чтобы пережить заключение. Но в каждом случае мужество жить или усталость от жизни зависела исключительно от того, обладал ли человек верой в смысл жизни, в смысл своей жизни. Девизом всей проводившейся в концлагере психотерапевтической работы могут служить слова Ницше: «Тот, кто знает, „зачем“ жить, преодолеет почти любое „как“».
В мирное время Франкл дополнил свою науку понятием «воскресный невроз», симптомы которого: «подавленное состояние и ощущение пустоты, которое люди часто испытывают по окончании трудовой недели. Такое состояние происходит из-за так называемого экзистенциального вакуума, которое характеризуется ощущением скуки, апатии и пустоты. Человек ощущает сомнение, потерю цели и смысла деятельности.» То есть: смерть (равно бессмысленность и бесцельность) влачит его по строкам своей партитуры. Как говорил праотцу Якову ангел Эсава, ангел Смерти: «Зачем тебе моё имя? Зачем тебе суть и смысл?».
Франкл писал, что с точки зрения выживаемости, сохранения жизни в окружении смерти выделялись три группы людей. У каждой было то, что превосходило по ценности дихотомию жизни и смерти. Это: аристократы крови, для которых «честь важнее, чем жизнь»; искренне верующие люди, над которыми есть большее, чем их повседневное бытиё; люди глубоко интеллигентные, всегда нацеленные на познание (как он сам). В конечном итоге его вывод: у тех, у кого выше качество жизни — больше шансов на самоё жизнь.
Но всё-таки — очень многие праведные и достойные люди, чья жизнь была наполнена смыслом, просто механически уничтожались. Разумеется, Всевышний всё расставляет по местам: кому опоздать в Башни-близнецы или на подлодку «Курск», и кому пройти по мосту, где через минуту врежется в толпу микроавтобус «религиозного» фанатика. Но — что означает, как и где продолжает звучать мелодия, где всё играет и играет разорванная струна прерванной жизни?
Где? В духовном бытии самого этого человека. В его потомках — телесных и духовных. В той единой симфонии содержания, что на жаргоне именуют «ноосферой». В Книгах заслуг семьи, народа и человечества. В Книге судьбы мира, который, говоря любимыми мною словами поэта Рамбама, «каждая заповедь, каждой достойный поступок человека поднимает к более возвышенному состоянию, к иному закону бытия, а каждый грех…».
Потому, что только для закоренелых злодеев навечно звучит мелодия смерти. Для других… но мы об этом уже говорили. Говорят наши учителя, что самое страшное наказание в Геиноме — стыд. В том числе — стыд за неспетые песни, за растраченные на мизерное минуты, за упущенные прекрасные симфонии… Их так будет в вечности не хватать.
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
