Выжить – это значит, не переставая, вновь начинать жить.
Симона де Боуар
Самуэлю Пизару, «мальчику из Белостока», как он сам себя называл, пришлось пережить ужасы Холокоста, будучи узником гетто и многочисленных концлагерей. Этот выдающийся человек был известен во всем мире как советник президента США Джона Кеннеди, ряда правительственных организаций, американский и международный юрист, политический и общественный деятель, автор книг. При жизни у него было много титулов и наград.
Сегодня мне хотелось бы рассказать о нём – о человеке уникальной жизни и судьбы.
Самуэль Пизар родился 18 марта 1929 года в городе Белостоке. В то время Белосток входил в состав Польши. Семья Пизар была одной из преуспевающих еврейских семей города. Отец, Давид Пизар, был владельцем первого в Белостоке таксопарка. Мать, Елена, женщина высокообразованная, вела дом и занималась детьми. У Самуэля была младшая сестра Фрида. В их семье говорили на пяти языках. Родители Самуэля родились во времена, когда Белосток входил в состав Российской империи, и поэтому изучали в школе русский язык. 1 сентября 1939 года в Польше началась Вторая мировая война, а 15 сентября немцы должны были оккупировать Белосток, но в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа, этот город стал территорией СССР и вошел в состав Белоруссии. В этот же день в Белосток вошли войска Красной Армии, и была установлена Советская власть. Началась национализация частных предприятий, а их владельцы были высланы в Сибирь и в Казахстан. Подобная судьба была уготовлена и Давиду Пизару с семьёй. Спасло Давида отличное знание автомобильного дела, общительный характер и свободное владение русским языком. Его признали рабочим, и он продолжал обслуживать автотранспортом воинские части, став при этом председателем транспортной комиссии города. Дети пошли учиться в русскую школу. Самуэль, прекрасно освоив русский язык, читал русскую литературу. Его приняли в пионеры, и он с гордостью носил пионерский галстук.
22 июня 1941 года в Белосток вошли немцы, сразу же начав массовое уничтожение евреев, которых в городе было около 90 тысяч. В первую пятницу после оккупации был подожжён еврейский квартал «Ханайки». Две тысячи евреев, схваченных на улицах города, в этот день заперли в здании центральной синагоги и подожгли. Эта акция называлась «Красная пятница». В ней тогда погибли 5 тысяч евреев. А 3 июля гитлеровцы провели расстрел еврейской интеллигенции, расстреляв в полях возле деревни Петраши, 300 самых видных представителей городской интеллигенции. Через девять дней туда же вывели на расстрел еврейских мужчин Белостока. Эту акцию уничтожения назвали «Чёрная суббота». В ней так же, как и в первой акции, были уничтожены 5 тысяч евреев. Всех евреев, кто остался в городе, 26 июля переселили в гетто, где 15 августа ими было поднято восстание, которое нацистам и их «местным помощникам» пришлось подавлять, используя танки, артиллерию и авиацию. В восстании принял участие и Давид Пизар. Он был схвачен гестапо, а затем расстрелян. В гетто Белостока погибли в результате проведённых акций 56 тысяч евреев города. Тех, кому удалось выжить, было решено депортировать в концентрационные лагеря на оккупированной гитлеровцами территории.
Мать Самуэля прекрасно понимала, что она и маленькая Фрида обречены на смерть. Желая как-то спасти сына, она попросила его надеть на себя взрослую одежду, хотя ему было всего 13 лет. Она надеялась, что этим он, сойдя за более взрослого, сможет попасть в трудовой лагерь и спастись. «После ликвидации гетто в Белостоке трое из нашей семьи были ещё живы: моя мама, сестра и я», – вспоминает Самуэль Пизар в своей автобиографической книге «Из крови и надежды» («Of Blood and Hope»). «Мама, ты и Фрида уедете?», – спросил тогда я. – Она не ответила, хотя и знала, что их с Фридой жизни обречены, но она так отчаянно хотела мне дать возможность выжить, даже если такая возможность была одна на миллион!»
Их затолкали вместе с другими стариками, больными и женщинами с детьми в вагоны для скота. «Я не мог оторвать от них глаз. Моя сестричка Фрида повисла на маме с одной стороны, а с другой у неё болталась вниз головой любимая кукла. Мы смотрели со слезами друг на друга, прежде чем им предстояло исчезнуть из моей жизни навсегда…». Их увезли прямо в ад Аушвица, а через несколько дней такой же поезд увозил Самуэля, только сначала в концлагерь Майданек.
В Майданеке 13-летний Самуэль выдал себя за 18-летнего, и это, к счастью, не смутило лагерников. На первой селекции им объяснили, что выход из лагеря есть только через трубы крематория. Спустя неделю после очередного пересчёта всем приказали разойтись, только портным остаться. Остались около двухсот человек. Самуэля спросили, портной ли он. Он объяснил, что портным был его дед и отец, а он пришивал пуговицы и работал на петлеобмёточной машине. Недалеко от их дома в Белостоке было швейное ателье, и ребёнком он любил наблюдать, как работала эта машина, и достаточно чётко объяснил детали технологии. Он и работал портным, пока его вместе с остальными не отправили в трудовой лагерь Ближин, где они шили нацистам обмундирование. «Несколько месяцев спустя», – продолжал Самуэль, – я так же, как и мама с сестрой, попал в Аушвиц, всё ещё наивно надеясь, что там найду их след, но, увы, шансов выжить у них абсолютно не было»…
«Когда охранники СС в сопровождении собак вскрыли наш вагон, – вспоминает об Аушвице Пизар, – многие были уже мертвы от голода, жажды и недостатка воздуха. На перроне мы, раздетые догола, должны были пройти отбор местного доктора-палача Йозефа Менгеле. По взмаху хлыста, который держал в своей руке в белой лайковой перчатке этот «Ангел смерти», как его называли в лагере, вершились наши судьбы: вправо – немедленная смерть, налево – на каторгу или для медицинских опытов, если кто-то выживет». Возле центральных ворот с издевательским лозунгом «Труд освобождает» играла музыка. Музыканты оркестра, одетые в полосатые робы, прибыли из разных стран Европы. Когда слышались крики из газовых камер, а из труб крематория валил дым, музыканты должны были играть Баха, Шуберта и Мендельсона, а также вальсов и полек, чтобы заглушить вопли несчастных жертв. «Мне, человеку, выжившему в лагерном пекле, казалось почти нереальным быть живым и здоровым, иметь новую счастливую семью, – писал Пизар в своих воспоминаниях. – Вступая в 13 лет в мир Эйхмана и Менгеле, я полагал, что жить мне осталось считанные дни, в лучшем случае – недели. В начале зимы 1944 года Вторая мировая война подходила к концу, но мы об этом ничего не знали».
Летом 1944 года Третий рейх находился уже на грани краха, хотя Гитлер и его команда ни за что не хотели этого допустить.
«Окончательное решение» было приказано ускорить. Число уничтоженных в газовых камерах достигло беспрецедентного уровня. «Я, мальчишкой работая в Sonderkomande, должен был убирать в Аушвице остатки жизнедеятельности из вагонов, прибывающих на перрон, – вспоминал Самуэль. – Находясь рядом с крематориями, я слышал леденящие крики людей и детей, загоняемых в газовые камеры. После того как двери камеры были закрыты, у них оставалось несколько минут, но были и те, кто в течение этих последних минут всё-таки успели нацарапать слова, обращённые к нам: «Никогда не забывайте!».
Вскоре нас, тех, кто ещё мог быть пригоден для рабского труда, построили и колонной повели через главные ворота Аушвица-Биркенау на запад, в глубь Германии. Спасение было таким близким – и таким далёким. Я думал, что в последний момент они, безусловно, убьют нас всех. «Окончательное решение» должно быть доведено до конца, последние живые свидетели должны быть уничтожены. Продержаться бы ещё чуть-чуть!».
Из Аушвица Самуэля Пизара вместе с тысячами других эвакуировали в Дахау, перебрасывая из лагеря в лагерь. «Я оказался в Дахау под Мюнхеном и сбежал во время «марша мертвецов, – вспоминает дальше Пизар. – Когда наша колонна из четырёх тысяч заключённых попала под бомбардировку американских самолётов, – они приняли нас за немецких солдат. Охранники легли на землю, и я, в числе других четырнадцати заключённых, побежал в лес». Девятерых из них тогда эсэсовцы застрелили на месте. Двое вскоре умерли. Укрывшись в лесу, они втроём двигались в сторону западного фронта, где их, спрятавшихся в каком-то сарае, нашли американские солдаты. «Моя единственная мечта была в тот момент – получить что-нибудь поесть. После нескольких месяцев недоедания, я был так слаб и голоден, что у меня даже возникали галлюцинации», – писал он.
После освобождения Самуэль не захотел возвращаться в Польшу (Белосток с конца 1944 года был снова территорией Польши – Э.Г.) – там у него никого не было. Вся семья погибла. «Я знал, что из моей семьи никто не выжил. Даже из школы, где вместе со мной учились 500–600 мальчиков и девочек, выжил я один». Он решил остаться в Германии, в Баварии, где находился вместе с другими выжившими приятелями, в Ландесберге (Landesberg), маленьком городке под Мюнхеном. Так он начинал свою вторую жизнь. «Я не знал, куда пойти. Я остался в Германии и торговал всем подряд на чёрном рынке. Я легко мог стать гангстером, я был очень молод и очень зол, мне было 16 лет», – писал Самуэль. Они похищали военные мотоциклы BMW 500 и, давая полный газ, носились по шоссе, упоённые свободой. «Никто не имел права нас судить. Никто». Разумеется, ведь эта проклятая война наконец, закончилась, а все они до недавнего времени были гонимыми из лагеря в лагерь еврейскими заключёнными на «маршах смерти».
Окончание следует
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
