Как и Анна Франк, она пряталась в одном из домов Голландии от гестапо, боялась, что ее убежище рассекретят, и вела дневник, который опубликовала, правда, только сейчас. Карри Ульрайх называют «роттердамской Анной Франк» — их истории и правда похожи. Но Карри осталась жива.
Каролайн (Карри) Кармелла Ульрайх была всего на два с половиной года старше Анны Франк. Ей было чуть больше 13 лет, когда нацистская Германия оккупировала Нидерланды и жизнь их семьи, как и 140 тысяч других евреев страны, круто изменилась. Всех обязали надеть желтую звезду со словом «еврей», набранным псевдоивритскими буквами, и соблюдать унизительные ограничения. Но носить на груди знак своего народа Карри было не стыдно: «Я горда быть еврейкой, и неважно, ношу я при этом какой-то знак или нет, для евреев и 90% голландцев это не имело никакого значения».
Впрочем, не все евреи отнеслись к новым правилам лояльно — отец Карри, Густав, теперь наотрез отказался выходить на улицу. Он боялся. Дети подтрунивали над ним, а отец семейства стоял на своем и все время повторял, выглядывая в окно: «Спасибо за все, за свежий ветер, за то, что вы можете видеть то, что я не могу». Карри часто кричала ему в ответ: «Осторожнее, а то выпадешь еще, прямо звездой на землю!» Несмотря на все детские шуточки, отец оставался непреклонным и за порог дома не выходил. К счастью, работа позволяла: он был портным, так что клиенты могли запросто заходить на примерку прямо к нему домой. Правда, случалось это все реже и реже.
1939 год
Боялся Густав не зря. Постепенно кольцо сжималось — евреям запретили пользоваться трамваями, арендовать велосипеды, учиться в обычных школах, выходить на улицу позже восьми. А потом их начали депортировать. Временным спасением от депортации была печать о трудоустройстве, и Карри пришлось устроиться в юденрат — еврейский совет, который среди прочего помогал гестапо высылать евреев. Девочка готовила кофе и мыла посуду, и это обеспечивало ей сравнительную безопасность, но не защищало от столкновения с грубым миром. Солдаты СС толкали ее на улицах, и, приходя на работу в юденрат, она видела, как прибывающие евреи позорно отчитываются за содержимое своих чемоданов. Все это она затем опишет в своем дневнике, и на его страницах эти воспоминания станут, пожалуй, самыми горькими.
Каждый новый месяц приносил Ульрайхам еще больше тревог. Однажды, в самый обычный вторник, ближе к полуночи, сестры принимали ванну и за смехом и веселыми разговорами даже не услышали, как к ним домой пришел сосед и сообщил, что их всех отправляют в Польшу. Перепуганные родители влетели в ванную и шикнули на девочек — вполне возможно, к дверям в квартиру уже прислушивались, и нельзя было показать, что дома кто-то есть. Но эти меры предосторожности уже никого не спасали. На следующее утро, тихо пробравшись в бакалейный магазин неподалеку (что само по себе было огромным безумием), они услышали, что полиция тщательно проверяет квартиры и расспрашивает соседей и об их семье.
Бежать за границу было невозможно, оставалось одно — прятаться. Авраам (Брам) де Ланг, жених старшей дочери Ульрайхов Рахель, попросил своего друга узнать, нет ли у него кого-то, кто мог бы принять эту семью. И такие люди нашлись — ревностные католики Зийлмандсы, семья девушки этого друга, несмотря на угрозу собственной жизни, приняли четверых евреев к себе и даже отдали им свою спальню с окном, в то время как сами переехали в глухую кладовую, где хранилась картошка. Два с половиной года, с 29 октября 1942 года по 5 мая 1945 года, в небольшой квартире одновременно жило до десяти человек — хозяева и вынужденные гости.
Чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания, Зийлмандсы практически полностью прекратили общение с кругом старых друзей и родных. Особого подозрения это и не вызвало: слишком туго всем жилось, и на светское общение не было ни времени, ни желания. «Мы дико боимся, что соседи пожалуются на шум солдатам СС, из гестапо приедут к нам в машине и отправят нас в Вестерборк, а затем в Польшу… А потом что? Смерть?» — писала в своем дневнике девушка. В этих тонких стенах гости себя вели не просто скромно — на несколько лет они превратились в бесшумные тени. Когда хозяева по воскресеньям уходили в церковь, жизнь в квартире на несколько часов и вовсе замирала: любой, даже самый незначительный шорох мог вызвать подозрения других жильцов многоквартирного дома, и последствия могли быть трагическими.
Идея спрятать у себя Ульрайхов принадлежала матери семейства Марии и ее старшей дочери Мьес, но помогали без исключения все члены семьи. Средний сын Зийлмандсов Боб, который был художником, в своей мастерской прятал других евреев и сам участвовал в Сопротивлении. У скрывающихся под их крышей было все — одежда, еда и даже подпольные газеты. Первое время деньги на содержание семьи давал парень Мьес, который и устроил Ульрайхов в эту семью: он работал в банке и ежемесячно отдавал часть своего жалования на бытовые расходы. Вдобавок сам Густав продал одежду, которую по каким-то причинам не забрали заказчики, а когда эти вещи закончились и деньги было брать уже неоткуда, стало помогать подполье.
Хозяев дома Карри называла Па 2 и Ма 2, но в отношении двух семей не всегда все было гладко. В дневнике девушка вспоминает, как нередко ее матери приходилось убирать за семьей. «Мы спустились и увидели, что все (Мьес, Боб и Ма 2) читают, а вокруг царил полный беспорядок, на столе даже не было скатерти. Мы все на нервах. В любую секунду каждый может сорваться и наговорить глупостей. Потому что по большому счету мы тут незваные гости», — писала Карри. Но, если не считать отдельных вспышек, которые случались больше из-за усталости, чем от неприязни, обе семьи жили мирно. Через время к «гостям» присоединился и Брам, молодой человек старшей сестры Карри. «Иногда вечерами, в особой атмосфере — когда лампы светят так тускло, что читать невозможно — Брам садится за фортепиано и играет веселые песенки или классику, в зависимости от настроения. Мы слушаем и что-то себе представляем, и каждая мелодия вызывает у каждого из нас свои воспоминания. И мы живем этими воспоминаниями», — писала она.
А еще они с хозяевами дома часто говорили о религии — тихо спорили, рассуждали, пытались найти что-то общее. В своем дневнике Анна Франк ничего не говорила о религиозной части жизни в укрытии, а вот Карри, напротив, очень много писала, как в той атмосфере страха и голода им приходилось изловчаться, чтобы соблюдать правила еврейской жизни. Карри вспоминала, как в шаббат по британскому радио хазан читал молитву по жертвам Холокоста. Ее отец громко и тяжело вздохнул, в глазах остальных стояли слезы. «Христиане пытаются нас поддерживать, но они просто этого не понимают», — писала она, описывая свое тихое возмущение тем фактом, что молитву решили пустить в эфир в субботу, когда иудеям нельзя включать радио. С питанием тоже было все непросто — тут на кухне царили свои правила, и менять их, да еще когда с едой оказалось туго, было невозможно. «Парень Мьес принес кролика, которого сам вырастил. Вечером мы все его ели, он жарился на сливочном масле… В первый и, надеюсь, последний раз мы едим трефное. Впрочем, кролик был вкусный, как курица. Интересно, почему нам нельзя его есть?» — писала Карри.
Роттердам пострадал больше других городов Голландии — во время бомбежки многие здания были разрушены. По словам историков, в те годы в стране пряталось 25–30 тысяч евреев, и где-то две трети из них удалось выжить. Среди них были и Ульрайхи — когда они вышли из квартиры, никто не мог поверить, что целая семья смогла прожить в одном помещении столько месяцев и ничем себя не выдать. Зийлмандсы исполнили свой христианский долг, но после войны с еврейской семьей особой дружбы не поддерживали. В 1946 году Карри вышла замуж за солдата Еврейской бригады Джонатана Масса и вместе с ним в 1947 году перебралась в подмандатную Палестину. Через три года за ними отправились ее родители.
Каждый год после переселения на еврейские земли Карри отправляла своим спасителям ящик цитрусовых в подарок. Впрочем, благодарственной открыткой отвечала только Мьес. Ма 2 ушла из жизни еще в 1947-м, когда узнала, что ее старший сын умер в японском лагере для военнопленных, другие члены семьи тоже ушли рано. Когда не стало Мьес, Карри отправила семье очередной ящик с фруктами, но теперь уже никто не написал ответа. «Мы отправляли этот подарок до тех пор, пока понимали, что есть кому его получать. А когда Мьес умерла, стало понятно: все, на этом нужно остановиться», — говорит Карри.
25 июля 1975 года музей «Яд Вашем» назвал Зийлмандсов праведниками народов мира и пригласил оставшихся в живых Зийлмандсов и их наследников на отдельную торжественную церемонию — и, судя по фото, эти почетные гости приняли звание с радостью.
Уезжая в будущий Израиль, Карри прихватила с собой старые тетрадки, в которых вела дневник. Записи на потертых страницах долго хранились в семейных архивах — семья у Карри была большой, времени на то, чтобы заниматься публикацией, не оставалось, а славы Анны Франк ей, выжившей, не хотелось. И только сейчас Карри, которой уже почти 90, благодаря стараниям одного из 20 своих внуков все-таки решилась их опубликовать. Мемуары «Ночью я думаю о мире. Военный дневник 1941–1945 гг.» на 320 страниц были изданы в октябре 2016 года и стали редким документальным свидетельством того, как в Холокост евреи делали невозможное, чтобы сохранить не только свою жизнь, но и веру.
Ганна РУДЕНКО
Jewish.ru
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
