Марк Аврутин
75 лет назад произошла битва, получившая впоследствии название «Разгром немцев под Москвой». Это название укоренилось, несмотря на свою абсурдность. Ведь якобы разгромленная немецкая армия, которая будто бы замёрзла, истекла кровью, исчерпала самоё себя и находилась уже на грани катастрофы, на самом деле не только уцелела, но и в условиях голода и отсутствия зимней одежды, сохранила военную организацию и стабилизировала обстановку в районах прорыва.
В разработанной немецким Генеральным штабом операции «Барбаросса» разгром СССР не мыслился без захвата Москвы – главного политического, культурного, военно-промышленного и коммуникационного центра страны. Однако, когда немецкие армии группы «Центр» подошли к Смоленску, и до Москвы оставалось 300 километров, Гитлер приостановил дальнейшее продвижение, поставив в качестве первостепенной задачи окружение и разгром советской группировки под Киевом.
22 августа 1941 года после пятинедельного ожидания под Смоленском, в течение которых немецкие дивизии стояли без движения, защищая свои позиции и неся бессмысленные потери, пока Гитлер пребывал в сомнениях, поступил, наконец, приказ: до наступления зимы овладеть Украиной и Крымом вместо захвата Москвы. Крыму Гитлер придавал особое значение, опасаясь, что он может быть использован в качестве авиабазы для нанесения ударов по нефтяным промыслам Румынии.
Столь же разумными представляются и другие поставленные им перед армией задачи: овладеть промышленными и угледобывающими районами на реке Донец; на Кавказе – захватить нефтяные месторождения Каспия; на Севере – соединиться с финнами и изолировать Ленинград. Только вот возникает совершенно уместный вопрос: а куда же он смотрел, утверждая в декабре 1940 года план операции «Барбаросса».
Тем не менее, приказ поступил, и Гудериан, который ещё 4 июля 1941 года в личной беседе с Гитлером пытался добиться от него разрешения на взятие Москвы, вынужден был повернуть свои танковые группы на юг. Гудериан, которого поддерживали другие генералы, убеждал Гитлера, что встреча с главными силами Красной Армии произойдёт под Москвой, а после их разгрома все остальные регионы Cоветского Союза достанутся легче.
Гитлер же мыслил по-другому, его артистическая натура каким-то непредсказуемым образом трансформировалась, и он представал то политиком бисмаркского масштаба, то стратегом, сравнимым с Наполеоном, а в данном случае – колониальным завоевателем. И мыслил он сообразно своей постоянно менявшейся сути, поэтому решения его, независимо от их результатов, оставались непонятными и часто казались иррациональными, причём, как ближайшему окружению, так и неприятелю.
Вот и в этот раз Сталин, и его Генеральный штаб продолжали верить, что главной целью немецкого наступления остаётся Москва. Поворот же Гудериана на юг представлялся им широкомасштабным охватывающим маневром. Ерёменко даже после войны в своих мемуарах утверждал, что Гудериан повернул на юг, так как не сумел прорвать оборону на Брянском фронте (командующим которого он в то время был).
14 сентября 1941 года в 200 км к востоку от Киева захлопнулась «ловушка», в которую попали 50 советских дивизий. Несмотря на яростное сопротивление окруженных армий, все они были полностью разгромлены. К 26 сентября грандиозная битва завершилась. После этого разгрома почти миллионной группировки советских войск Гитлер впервые пришел к убеждению о неспособности Красной Армии к сопротивлению.
Впрочем, и решение начать войну основывалось на этом же предположении, которое теперь сменилось убеждением. Однако убеждение это оказалось поверхностным и глубоко ошибочным, а потому повлекло за собой весьма трагические последствия. Но проявились они гораздо позднее, пока же Гитлер решил воспользоваться растерянностью, вновь охватившей высшее руководство Советского Союза, и приказал уже в последний день битвы за Киев возобновить наступление на Москву.
Разработанный немецким Генеральным штабом план предусматривал обход главных сил Красной Армии на подступах к Москве. В этом тщательно выверенном плане преднамеренно игнорировалось одно важнейшее обстоятельство — подходящее время года для ведения активных боевых операций в России уже прошло. Однако Гитлер решил рискнуть, и первый этап выполнения этого плана действительно завершился разгромом двух армейских группировок на Центральном фронте, предназначавшихся для защиты Москвы.
5 октября 1941 года Гудериан, после нанесения мощного удара с юго-западного направления по войскам Еременко (которые он якобы трусливо обошёл в августе), вышел им в тыл и, повернув на Брянск, окружил три армии Брянского фронта. Двумя днями позже, 7 октября, были окружены ещё шесть армий Тимошенко в районе Вязьмы. Так почти одновременно рухнули Брянский и Западный фронты – «щит и меч» Москвы.
Наступил момент для начала второй фазы операции, предусматривавшей удар по Москве с последующим её захватом или окружением. 9 октября немцы в прессе и по радио раструбили о «потрясающем успехе». И действительно все пути на Москву, казалось, были открыты. Однако в ночь с 6 на 7 октября выпал снег, и, хотя к утру снег растаял, дороги превратились в непролазную грязь. Немцам приходилось тащить мотоциклы волоком по раскисшим дорогам. Резко ухудшилось снабжение войск: топливо не приходило, баки пустели, и продвижение в результате резко затормозилось.
Тем временем советское командование из остатков Западного фронта, придав ему Резервный фронт, создало новый Западный фронт, назначив его командующим Жукова. (Еременко, выбранный Сталиным на роль спасителя Отечества, раненым был вывезен на самолёте из-под Брянска).
Костяком новой советской обороны под Москвой стали прибывавшие с Дальнего Востока дивизии. Впервые немцы столкнулись с ними под Бородиным: хорошо экипированные, не прошедшие через горнило летних разгромов, они не поддавались панике и без ожесточённого сопротивления не сдавали ни пяди земли.
Там же, под Бородиным, 14 октября немцы испытали на себе массированное применение уже целых дивизионов ракетных миномётов «Катюша». Обработанные с их помощью участки местности превращались в выжженную землю. Немцы несли большие потери, но продолжали двигаться, хотя иногда скорость продвижения падала до 1,5 километров в день. 19 октября 1941 года пал Можайск, до Москвы оставалось 100 километров.
Всей этой ситуации, связанной с возможностью использовать дальневосточные дивизии, возникшей якобы благодаря донесению Зорге о принятом японцами решении напасть на Америку, придаётся явно преувеличенное значение.
Японцы, принимая решение о нападении на Америку, руководствовались, видите ли, своими собственными, а не союзническими интересами. Но ведь совершенно ясно, что это решение принималось не в декабре (хотя ещё и в первых числах декабря Гальдер утверждал, что у русских не осталось больше сил для сопротивления) и даже не в ноябре, а ещё раньше, когда немцы уже на весь мир фактически объявили о своей победе.
К тому же, Япония, принимая решение, ставшее судьбоносным, с одной стороны, не ощущала потребности в выполнении союзнических обязательств по отношению к Германии, а с другой стороны, была связана с Советским Союзом договором о нейтралитете. Наверное, и память о разгроме при Халкин-Голле сыграла какую-то роль. И вовсе не Зорге поверил Сталин, а собственной прозорливости, благодаря которой, как ему казалось, удалось связать Японию этим договором.
Гудериан, танковая армия которого практически прекратила продвижение под Тулой, не мог смириться с поражением от сил природы. Он создал авангардное подразделение, включив в него лучшее из того, что у него оставалось, и приказал, нигде не останавливаясь, взять Тулу. Однако и атака на Тулу 30 октября из-за сильного сопротивления русских и недостаточности сил у немцев застопорилась. Попытка с ходу овладеть городом провалилась. Войска остановились в 5 километрах от Тулы. Наступление на Москву повсеместно теряло темп.
Но не столько немецкий солдат спасовал перед российской осенней распутицей, сколько немецкая техника оказалась не совместимой с русскими условиями по всему фронту. Как ни странно, но не столько «для немца стало смертью то, что для русского было хорошо», сколько для немецкой техники. И не только осенью, но и в июльскую жару она «задыхалась» от пыли, перегревалась и её заклинивало; а в русскую зимнюю стужу, она вся промерзала насквозь, включая стрелки компасов и оптические прицелы.
Когда непроходимыми стали не только раскисшие лесные тропы и заболоченные участки, но и на, так называемых, русских шоссе грязь прилипала к ногам, копытам и колёсам, когда танки сползали на обочину, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок приказал войскам остановиться и ждать, пока земля затвердеет.
Немцы с нетерпением стали ждать, когда подморозит. Мороз ударил в ночь с 6 на 7 ноября. Внезапно наступила зима. Грязь сковало, засуетились снабженцы, днём и ночью подвозя топливо, боеприпасы, продовольствие, запчасти. Начало поступать зимнее обмундирование, хотя и в недостающем количестве. Наспех отремонтированные танки стали возвращаться в строй. Появилась надежда, что Москву всё-таки удастся взять.
13 ноября в Оршу прибыл начальник Генштаба сухопутных войск Гальдер и провёл совещание с начальниками штабов всех армий на Восточном фронте. Им предстояло дать ответ на вопрос, что делать в условиях наступившей зимы – продолжать ли наступление, или ждать весны. О возможности зимнего контрнаступления русских никто в ставке Гитлера даже не думал, считая Красную Армию уже полностью разгромленной. Последний удар по уже едва стоящему на ногах «красному колоссу», как некоторым казалось, можно будет нанести и весной.
Но генералы, которые так рьяно доказывали Гитлеру, что главной целью всей восточной кампании является только захват Москвы, не смогли теперь, когда фюрер, наконец, сдался им, сказать: нет, мы не сумеем взять Москву из-за зимних холодов. Они хотели продолжать наступление, считая, что смогут взять Москву. Были и такие, кто не разделял этого оптимизма, но и они понимали, что продолжение наступления было лучшей альтернативой по сравнению с ожиданием в полевых условиях прихода весны. В итоге верх взяла точка зрения сторонников возобновления наступления на Москву.
Общее наступление было назначено на 19 ноября. В то время как в ставке Гитлера крепло убеждение, что «русские находятся при последнем издыхании», советское Верховное Главнокомандование стягивало в район Москвы свои стратегические резервы. Аналитики немецкого Генштаба недооценили мобилизационную способность СССР. Сталин пошёл на всё, чтобы защитить столицу: мобилизовал все людские и материальные резервы для обороны Москвы; перебросил под Москву войска с дальневосточных границ.
Гитлер даже не предусмотрел такую ситуацию, и позднее он обвинил японскую разведку в том, что она «проворонила» момент, когда советское командование оголило свои границы. Но японская разведка была введена в заблуждение, так как граница не оголилась, — просто место перебрасываемых на Запад дивизий тут же занимали дивизии, укомплектованные из призывников.
Немецкое командование ожидало встретить под Москвой лишь рабочее ополчение, а столкнулось с частями Красной Армии, которые по численности опять превосходили немецкие части. Однако вплоть до начала декабря немцы пребывали в полном неведении относительно сконцентрированных под Москвой советских войск, о чём можем судить по высказыванию Гальдера от 2 декабря 1941 года: «… у русских не осталось больше свежих сил, чтобы продолжать бои…».
Произошло это, по-видимому, по той причине, что советские ВВС ещё в 20-х числах октября практически полностью очистили небо над Москвой от самолётов люфтваффе. Последний налёт на Москву был осуществлён в ночь с 24 на 25 октября силами всего восьми машин. Таким образом, к декабрю 1941 года был вновь достигнут численный перевес советских войск и на земле, и в воздухе.
Тем не менее, немцы, утопая в снегу, задыхаясь на колючем ветру, медленно продвигались вперед. 23 ноября они вышли к реке Истра и Истринскому водохранилищу, из которого питьевая вода поступала в Москву. По какой-то причине плотину не взорвали.
Немецкие саперы извлекли из её конструкции более 1000 мин. Отчаянное сопротивление сибирских полков не смогло сдержать немецкого наступления. 26 ноября начался штурм города Истра. Маньчжурские части из Хабаровска, которые защищали Истру, в плен не сдавались. 27 ноября им на помощь пришла авиация. Безостановочно нанося бомбовые удары, советские ВВС не оставили в городе ни одной крыши. Немцев это не смогло остановить и 28 ноября они находились уже на расстоянии 30 км от Кремля.
Температура опустилась до –32°С. Солдаты без овчинных тулупов и меховых шапок ночевали под открытым небом, почти у всех были отморожены пальцы на ногах, руки в тонких перчатках переставали гнуться. Но движение ещё продолжалось. 30 ноября немецкий авангард вышел к Химкам, расположенным в 8 километрах от окраины Москвы. Но ближе подойти к Москве немцам уже не удалось.
Весть о том, что немцы в Химках, потрясла Верховное Главнокомандование, но на этот раз не парализовала его волю. Мобилизация продолжалась. Управление войсками не было утрачено. Непрерывно прибывавшие в Москву дивизии, эшелон за эшелоном, тут же направлялись на передовую. Людские резервы казались неисчерпаемыми. Москву удалось превратить в идеальный распределительный пункт. В течение часа батальоны перебрасывались с одной окраины города на другую, максимально используя преимущества ведения боёв на внутренних операционных линиях. Для перевозки были задействованы все имевшиеся в городе транспортные средства: такси и частные автомобили, фургоны и автобусы.
Наличие резервов, гибкая тактика введения их в бой позволили советскому командованию остановить головные части немецкого наступления. У немцев не хватало боеприпасов и оружия, топлива для бронетехники и продовольствия для солдат, отсутствовали медикаменты для оказания помощи обмороженным. Командованию становилось ясно, что дальнейшее продвижение к Москве невозможно. Солдаты одновременно стонали от холода и плакали от злости и беспомощности: «находясь на расстоянии полёта камня от своей цели, они не смогли её достигнуть». В ночь с 5 на 6 декабря передовые немецкие дивизии получили приказ приостановить наступление.
Окончание следует
Декабрь 2016
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
