Нет поэта в своём отечестве — Инну Костяковскую мало привечают в Израиле на страницах элитных сборников, но с превеликим удовольствием — за пределами его. Живёт она в полустоличном граде Хайфе (хотя последняя посылка подписана Афулой), поёт, пишет и многое блого-сайтовое творит. Для пропитания работает в больничной кассе, а ради пропитания душевного… Это вы сейчас прочитаете.
Мне очень полюбились её стихи — и безупречной мелодикой, и простой ясностью чувства, и — «несделанностью». Она не пишет стихи, она стихами переживает и размышляет, вспоминает и ищет. Мне видится, её творения чем-то сопряжены с идущим сейчас праздником Ханукой, праздником духовного сохранения и возрождения еврейского народа. Наверное, тем в первую очередь, что и в маленьких этих свечках, и в её поэзии есть негромкий совет: быть самим собой. Смотреть в свою душу. Смотреть на небо, на утреннюю — или вечернюю зарю.
Счастливой и светлой Хануки вам, дорогие читатели!
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Инна Костяковская
Как-нибудь дотянем до весны!
Доползём. Ведь некуда деваться.
И увидим радужные сны,
и вдохнём пьянящий дым акаций.
Как-нибудь дотянем! Ерунда,
что до крови содраны колени,
пережить бы смену поколений,
как переживали холода…
***
О чём сегодня шепчутся дожди,
что спрятали в густых могучих кронах?
Повержены вчерашние вожди,
а новые остались при погонах.
История меняет свой расклад,
тасует карты, судьбы и границы.
И вот уже в другую степь летят
обманутые люди или птицы.
И где-то, на исписанных листах
живут доносы, сплетни, эпилоги.
А в воздухе опять витает страх,
испытанный когда-то по дороге.
***
Окно распахнуто в закат,
и всё слышней грозы раскаты,
пусть ты ни в чём не виноват,
пусть я останусь виноватой.
Окно распахнуто в закат
и обещает непогоду,
а дни стремительно летят,
и мигом промелькнули годы.
Окно распахнуто в закат,
и мы на дождь с тобою старше,
и нашей жизни листопад
кружится над землёй уставшей.
***
Излечи меня от простуд,
от болезней души и тела!
Все друг другу с улыбкой лгут,
лгать тебе лишь я не умела.
Излечи меня, излечи,
подбери для меня лекарство
от сомнений в глухой ночи,
от предательства, от коварства!
И, быть может, в других мирах,
где трава зеленей и гуще,
я забуду свой вечный страх
перед Г-сподом всемогущим…
***
Вновь о чём-то молится
старый дверной фонарь.
Здесь моя бессонница
слышит собачий лай.
На проводах печальных
спит одинокий грач,
время огней случайных —
лекарь, судья, палач?
Новый рассвет струится
в распахнутую жизнь,
знаю: душа боится
старой дороги вниз…
***
Всё холоднее вечерами,
всё холодней,
меня когда-то врачевали
прохладой дней,
но с каждым годом всё печальней
вступаю в слякоть,
и слово кажется случайным,
и тянет плакать…
Я день осеннего ненастья
любить учусь.
Одно мгновенье длится счастье,
но вечна грусть…
***
Чем выше слог, тем ниже потолок
твоих желаний и твоих стремлений,
читай на память грустный эпилог
написанных тобой стихотворений,
вздыхай над тем, что звездный листопад
в твоё окно не постучится градом,
что жизнь твоя, как тихий звукоряд,
слышна лишь тем, кто был с тобою рядом.
Перекричи себя в ночной тиши,
перемечтай о том, что не случилось,
все средства для надежды хороши,
а для судьбы — нужна лишь Б-жья милость.
***
Что-то зреет во мне такое,
о чём и сказать нельзя.
Что-то личное, горловое
и пекущее, как слеза…
Разбредутся по строчкам звуки,
уведут их дороги прочь,
видно, зреет во мне наука
принимать, как награду ночь.
Ночь — вселенная, таинство, царство
звукоряда, стихий, идей,
обживаю твоё пространство
я, всегда любившая день…
БЕССОННИЦА
Сизифов труд.
Беспомощность тоски,
словесный блуд
бессонницы печальной,
пульс времени,
давящий на виски
и вечное парение
над тайной.
Оторванность твоя от языка
всё явственней, всё глубже,
всё страшнее,
а мне другие чудятся века,
другая жизнь,
совсем другое время.
Источник гибнет
без весенних вод,
ему необходимо обновленье,
вот почему словесный небосвод
сужается над точкою паренья.
Вот почему грустнее с каждым днём,
и одиночество уже размером с башню,
Бессонница! Пойдём бродить вдвоём
по улицам и запахам вчерашним!
***
Всё сказано другими, и давно
стоят венки на каждом личном деле,
закончилось твоё Бородино,
и мысли, словно реки, обмелели.
Всё сделано другими, и дано
привычной тенью в ком-то повториться,
но качество ремейка, лишь оно
ещё живёт на выцветших страницах.
Запомни миг, когда приходит тьма
и заполняет кубометры комнат,
как бесконечно горе от ума,
как бесполезно век об этом помнить.
Всё сказано. И сделано. И спето.
Осталось только жизнь перелистать…
О, Г-споди, как страшно быть поэтом!
О, Г-споди, как больно им не стать!
***
Продолжу странный звукоряд,
ночные песнопения,
летят, летят, летят, летят
года, как сновидения.
Стихи меняют свой полёт,
масштабы и границы,
но так же тесен небосвод,
и те же в небе птицы…
Гортанный свист, нелепый крик,
безумие, падение…
И этот долгожданный миг —
стихосотворения.
***
Щенком усталым день затих,
клубком свернулся у порога,
лети, мой одинокий стих,
в объятья рока или Б-га!
Так улетает лепесток,
гонимый ветреным порывом,
рожденье слов, рожденье строк
и их парение над миром…
И снова ночь, блуждают тени
по лабиринтам снов и мыслей,
и призраки стихотворений
так бесполезно схожи с жизнью…
***
Любовь в любые времена
всегда лирична,
мы забываем имена
из жизни личной,
но вечностью звенит строка,
и пахнет летом
такая нежная рука
его Джульетты.
Пусть жизнь окажется пуста
и так понура,
но смотрит с чистого листа
его Лаура.
О, лирика любовных встреч,
разлуки боль,
но как смугла покатость плеч
его Ассоль.
ГОЛОСА
Сквозь дожди ярким солнечным светом,
сквозь покров леденящих снегов
голоса одиноких поэтов
достигают твоих берегов.
И звучат их прозрачные скрипки,
и звенит их щемящая грусть,
этот воздух, горячий и липкий,
повторяет слова наизусть.
И доносится тающим эхом
через тысячи прожитых лет
всё, что было слезами и смехом,
и чего уже, Г-споди, нет…
***
Чем дальше от России, тем видней
следы в снегу, следы у Чёрной речки,
где пистолеты не дают осечки
до наших дней.
Чем дальше от России, тем больней
смотреть на то, что от неё осталось,
на светлых лиц тревожную усталость
от наших дней.
Чем дальше от России, тем сильней
ты ощущаешь трепетную нежность,
страх пустоты, дорогу в неизбежность
из наших дней.
***
Моей болезни эпикриз
я написать сейчас посмела:
как медленно струится жизнь,
как быстро умирает тело…
Вглядеться в зеркало боюсь,
боюсь смертельного испуга,
так медленно уходит грусть,
так быстро наступает вьюга.
О, эта вечная метель
фантазии, воображенья!
Как длинен счёт моих потерь,
медлительны телодвиженья…
Вся жизнь — скольжение по льду,
падения без перерыва,
так медленно я вверх иду,
так быстро падаю с обрыва…
ПОЖАРЫ В ИЗРАИЛЕ
Пересекаются дороги
сегодня с прадедом моим
и эти страшные поджоги —
всё тот же Холокоста дым…
О, запах гари в хайфском небе,
стена из дыма и огня!
Мой прадед, старенький мой ребе,
сгорел когда-то за меня!
И параллель чертою красной,
глубокой раной будет ныть,
враги — коварны и опасны,
но нас теперь не победить.
Мы прорастали в землю эту
корнями, кровью сыновей,
я верю, если кану в Лету —
я буду деревом на ней.
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
