Реувен Миллер
Окончание. Начало
Сегодня утром Фейсбук напомнил, что у меня в Штатах имеется энное количество друзей, которых следует поздравить с Днем Благодарения. Я дважды бывал в США, и оба раза мои поездки, по ряду семейных обстоятельств, совпадали с этим праздником. Поэтому я поднял из архива сайта рассказ с моими первыми впечатлениями об Америке и Дне Благодарения, проведенным тогда в Чикаго, в семье моих старых, со школьных лет, друзей. Все, однако течет, и редеют наши ряды…
День Благодарения
Благословенной памяти Миши Рубинова
Четверо суток с внуками промелькнули, как один день. Собираюсь в Чикаго, навестить семью моих одноклассников, разменявших в Америке уже четвертый десяток лет. Знакомству с ними – далеко за полвека. Когда-то в четвертом классе я перешел в его школу, а в седьмом к нам присоединилась она. Потом мы вместе с ней поступали на матфак университета. Она выучилась на математика, программистку, а я сменил профиль на физика, электронщика. На курсе она подружилась с моей будущей женой, и семейная дружба домами продолжалась у нас с полтора десятка лет, до самого их отъезда из Союза. И тогда мы надолго потеряли друг друга. Грешен, работая в «ящике», я был вынужден разрубить старые узы дружбы.
Все было в их жизни: изначальные иммигрантские проблемы, годы трудного становления, достижение успеха…
В начале 90-х наши контакты восстановились: мой одноклассник наезжал в Ташкент в поисках для фирмы, где он работал, «бизнеса с Россией» (!?). Узбеки принимали американца как VIP-персону, ибо его бывший соученик по техникуму сидел в кресле замминистра, но ничего путного из тех контактов не вышло. Зато, и VIP-жена его гостила как-то несколько дней у нас, прилетев для посещения родительских могил. Помню, совминовский друг мужа снабдил ее «Волгой» на эти дни, но она, как выяснилось, умела водить только на автомате. Ну, раз так, приставили к ней и водителя…
А потом они пару раз навещали нас уже в Иерусалиме…
Но, вот, на обоих навалились старческие недуги, и они ведут тихую пенсионерскую жизнь. Дети, рожденные ими еще в Ташкенте, выросли и обзавелись семьями: старший – ученый-физик, профессор, мотается между Штатами и Женевой, CERN-ом; младший – адвокат…
Трое последних суток на американской земле, я провел в режиме автономности, усугубляемой полным английским безъязычием. Хотя, утрирую, не совсем так. Так было лишь во время перемещений по аэропортам. А там – табло, надписи, в которых я, все-таки, могу, через пень-колоду, разобраться. Но на «большой земле» я не был один. Из Орландо меня проводили родственники, а в Чикаго встретили, метапелили, холили, лелеяли, и, в конце концов, спровадили в обратный путь, друзья.
Стычка с устным английским все же произошла, но незначительная. На каком-то из аэропортовских шмонов, кажется, в Орландо, отправил я, как положено, свой любимый лаптопчик в жерло рентгеновской шмоналки, отдельно от сумки с остальными вещами. И вдруг конвейер подал вспять, и мой лаптопчик был шмоналкой изрыгнут. Стоявшая рядом сотрудница, с улыбочкой на зубах, но, сверкая очами, что-то возмущенно сказала мне жестяным голосом Хиллари Клинтон. А я, дурак, стою и не понимаю! Тогда она собственноручно расстегнула сумочку, в которую был облачен мой злополучный спутник, изъяла его и пустила на досмотр обнаженным. Черт его знает? Как физик, не один десяток лет работавший с рентгеном, не пойму, чем им помешало лаптопчиково облачение — тряпочка с поролоном?
Но этим, слава Богу, последствия моего английского безъязычия и закончились. Друзья ожидали меня в аэропорту, и, схватив меня и чемодан, повезли к себе.
Был канун Дня Благодарения, народные массы города Чикаго и окрестностей, несмотря на холодную, пасмурную, ветреную, перемежающуюся дождем погоду, бурно перемещались и циркулировали во всех направлениях, по всем улицам и переулкам на нашем пути. Через час с лишним продирания сквозь пробки, мы добрались до дома моих друзей в центре города. А на метро, говорили они, было бы езды всего на полчаса! Известное дело – пробки – бич больших городов. Да и не очень больших, что хорошо известно израильтянам.
И вот мы в Чикаго, в их небольшой, но прекрасной квартире на двадцать каком-то этаже небоскреба, окруженного тесной толпою архитектурных собратьев, с видом из огромных окон гостиной на Чикаго-ривер. Раньше, рассказывают они, из квартиры виднелось устье реки и озеро, но за пару лет на противоположной стороне улицы воздвигли два новых здания под сто этажей, и теперь можно любоваться только ими. Хозяева наперебой растолковывают мне технологические подробности строительства этих небоскребов. Насмотрелись, бедняги! Сочувствую, слушаю и кушаю. И выпиваем, конечно: за встречу, за детей, за здоровье, за хозяйку…
Чикаго. Вид на соседние небоскребы из «форточки» моих друзей
Обед у моей одноклассницы привычный, вполне ташкентский.
Разговор, тем не менее, постепенно сворачивает на актуалии. Чикаго, в целом, и их синагога, в частности, рассказывают они – оплот демократов. А этот Обама… — возмущается она. Я дипломатично (ох, как трудно!) молчу, вспоминая, как года три назад, она, чуть ли не часами, отрывалась по телефону насчет Буша. И в тех же выражениях.
— Да, — подтверждает ее муж, это совсем не та страна, в которую мы когда-то приехали. Обама – коммунист и устаивает уравниловку, душит свободные бизнесы.
Я пытаюсь влезть со своим убеждением: Обама, мол, «бывший», а, скорее, действующий, ибо, бывших не бывает, мусульманин, внедрен джихадом в Белый дом с целью разрушения Соединенных Штатов… «Нет, это все чушь, — возражает одноклассник, — он просто коммунист!»
Потом он рассказывает, как разругался с «рабаем» Гусаковским из-за того, что «рабай» проповедует необходимость строительства мечети вблизи от Грэнд-Зиро, и потому мой друг перестал ходить в ту синагогу. А я себе думаю: а что? Нормально для американского реформистского «рабая». Вон, со страниц «Еврейского мира» не прекращаются трели его коллеги Моше Соловья с теми же идеями…
Одна из центральных улиц. По оси – минарет
А еще меня смешит слово «рабай», больше похожее на слово «бабай», чем на еврейское «раби». Ох, уж, этот английский!
По рассказам моих друзей, синагога в Штатах, прежде всего – клуб ради круга общения. Но «рабаи», естественно, ведут там и общеполитическую программу, и религиозную. «Ты, вот, как часто ходишь в синагогу?» — спрашивает меня хозяйка. — «На Йом Кипур – обязательно, а там, как получится. Знаешь, у меня эти синагоги через каждые двести метров, а работников религиозного труда, в соседстве — видимо-невидимо, хоть отбавляй! Иерусалим, знаешь ли! Пойми, в Израиле для чисто еврейского общения мне ничего не нужно специально предпринимать. Сколько хочешь! Все свои. А синагога – учреждение, скорее, культовое, чем просто общественное».
Воспоминания. Подростковое: ее дед – седобородый старик, весь в черном, в черной шляпе… В Израиле я бы однозначно определил его, как «хареди». И другое, относительно недавнее, ее голос в телефоне: «Как? Вы поселились в Иерусалиме? Там же одни фанатики?». Правда, потом, были несколько дней, проведенных ею у нас в гостях. Мои экскурсии по Старому и «обычному» Иерусалиму сделали свое дело. Наша столица ей, безусловно понравилась: и своими раздольным пейзажами, и зеленью… И я, вот, думаю, что жаль галутных евреев, которым не удается побывать у нас, самим повидать еврейскую столицу. Даже мои, далекие от совершенства, экскурсии сумели поставить мозги на место, дюжине-другой родных и знакомых, сбитых с толку «прогрессивной» или русской пропагандой. И не только евреям!
Разговариваем об Израиле. Друг детства вспоминает их выезд из СССР, незадолго до московской Олимпиады:
— Да, мы тогда ехали в Израиль, мы хотели в Израиль! Но, когда прилетели в Вену, пришел к нам некий Яша-израильтянин и приказал построиться тем, кто продолжит путь в Тель-Авив. А мне стало противно, находился я строем в Союзе. И мы решили оформляться в Америку…
Стемнело. Бутылка допита, чревоугодие тянет дремоту. Чтобы взбодриться, идем на улицу, смотреть на разукрашенный город. И, хотя до Рождества еще месяц, Америка, несмотря на кризис, а, может, наперекор кризису, яростно готовится к нему. Тем более, завтра – День Благодарения.
Холод, ветер и дождь усиливаются, но мы непреклонны! Идем вперед! Тем более, что вдоль улиц у многих домов в нижней части козырьки-пассажи. Под одним из таких укрытий от дождя какой-то негр (хотя, тьфу меня! — афроамериканец) с картонной коробочкой у ног играет на саксофоне. И, что бы думали? Да, правильно угадали! – Государственный гимн Соединенных Штатов Америки, тот самый, что три дня назад я слышал в Диснейленде! Вы можете себе представить советского или российского музыкального побирушку, играющего на улице под дождем бессмертную мелодию А.Александрова в надежде, хоть на копейку? Даже без подходящих очередной правящей власти слов величайшего гимнописца всех времен и народов?.. Ох, Америка, Америка!
…Так и шли мы, ветром гонимы, от одного магазина к другому, разглядывая изобилие всячески разукрашенных елок. А на улицах светились LEDяными искорками LEDов, по-нашему, светодиодов, ветки деревьев. Очень красиво! И густо облепили тучи верхушки небоскребов, сокрывая оные от взоров.
Но суровость погоды брала свое — я, так тот, вообще был только что из лета, и два деда с бабкой возвратились к домашнему теплу.
И был вечер, и было утро, день шестой на американской земле.
Дождь и ветер иссякли, хотя и висела облачность.
Позавтракали, и хозяйка повела меня показывать центр города. Было видно, что она влюблена в него, в его урбанистическую архитектуру, о которой неумолчно говорила. До Чикаго, рассказывала она, проживала их семья в каком-то небольшом городке «одноэтажной Америки», где было все, почти все, кроме «большой культуры». Приходилось ездить за тридевять земель в театр или на концерт. Но дети подросли, один за другим перебрались учиться в Чикаго, а затем устроились там работать. А тут пришло гнусное время: наступившие недуги свалили моих одноклассников под откос трудовой магистрали. Но, слава Богу, пахали они столько лет не даром, заработали на квартиру в центре большого города. Теперь – пенсионерская жизнь, забота о внуках…
Вечером, кстати, намечались в этом семействе посиделки по поводу Дня Благодарения. Надо было купить какие-то игрушки их внукам, но праздничный день — все закрыто. Между тем, мы шли по одному из главных проспектов и увидели, как на противоположном берегу реки из двух автобусов высадился десант манифестантов и духовой оркестр – все в красной униформе, и пошли они стройными рядами под музыку (угадайте, какую?) по набережной, в направлении озера. Тут подруга детства сообразила, что неподалеку есть дежурная аптека, и там можно найти игрушки. И я вспомнил, еще по Ильфу и Петрову, что в Штатах аптека – это маленький супер, где есть, практически все. И нам повезло. Торговали игрушками в этой аптеке! Так что, все стало о’кэй!
Праздничная процессия в День Благодарения
И повела меня далее школьная подруга по проспекту, продолжая воспевать его урбанистические красоты. Хотя, по мне, так, просторные пейзажи разбросанного Иерусалима, больше глаз радуют. Но это дело вкуса, конечно. Чикаго, безусловно, шедевр архитектуры конца второго тысячелетия! Центр, который я видел, по крайней мере. Наконец, мы достигли цели – пришли в парк, куда, как иронически отметил оставшийся дома одноклассник, его жена обязательно водит всех гостей. Парк большой, зеленый, в смысле обсаженный деревьями, ибо были были они по-осеннему в желто-красном колорите. Огромная лужайка, замкнутая на эстраду, где проводят концерты. А главное украшение парка – зеркальный бублик, по недосмотру пекаря получившийся не плоским тороидом, а изогнутым. Своеобразная «комната смеха», привлекающая большое число праздношатающегося народу. И я там был, и запечатлел свой деформированный образ на видео. Теперь могу посмотреть и похихикать.
Чикаго. Зеркальный «Бублик»
Я спрашивал, а потом даже тянул из школьной подруги, что это за День Благодарения такой, кого благодарят? Я-то сам предполагал – Кого! Но хотелось от нее услышать. Ведь, Он, которого мы благодарим и благословляем в наших брахот, на самом деле, вовсе не тот, кого благодарят христиане-американцы, чьи предки-пилигримы учредили этот праздник. Хозяйка что-то мямлила, а на мое заявление о том, что христиане с их «троицей» и институтом «святых», вообще-то, нормальные язычники, парировала, что сам рабай Гусаковский учил их: христиане и мусульмане – истинные монотеисты. Ааа! — ответил я, — привет твоему Гусаковскому!..
Осенний парк
А вечером мы поехали на праздничную «месибу» в дом их старшего сына. Кроме хозяев: профессора физики, его жены, двоих малышей Сэры и Сэма (Ох, этот варварский английский! Во что он превратил танахические имена Сара и Шмуэль?) и нас троих, прибыли младший сын с женой и их трехмесячной дочкой, сестра его жены с мужем (или бойфрендом?), брат жены и их родители.
Эта родня моих друзей — итальянского происхождения, католики. Полагаю, что эмигрировали сравнительно недавно, ибо их итальянские имена, даже у молодого поколения, еще не смололись в англоязычной мясорубке. Свадьба молодых — иудея с католичкой, этаких Ромео и Джульетты, только со счастливым, как положено в мире политкорректности, концом, игралась комплексно: венчание, потом – хупа. Или, наоборот: хупа, потом венчание? И падре, и рабай. Так оно возможно у реформистов!
Благодарение оказалось обычными семейными посиделками за празднично накрытым столом. Я, честно говоря, ожидал какой-то, хоть малой толики официоза праздничной программы, собственно, благодарения. Если не от иудейской, то от католической ветви семейства. Но ошибся, все происходило достаточно по-язычески. Никто никого ни за что не благодарил. Разве что, хозяйку дома за чудно зажаренную ею жертвенную индейку, которую уплетали за обе щеки, поливая куски специфическим для данного праздника клюквенным сиропом, и, на гарнир — салатами, надо сказать, вполне средиземноморскими, принесенными итальянской родней. Звучали тосты — обычные тосты за здоровье, за успех, за детей. Я вначале сидел и помалкивал, ибо получил таковую инструкцию от своих друзей! Они, по-моему, опасались моих еврейских националистических заявлений, в такой компании и в такой момент – явно не по делу. Впрочем, уговаривать меня особо не надо было, я и сам все прекрасно понимал. Да и английский еще не успел выучить. Когда же пришло итальянское семейство, и мой друг, представляя им меня, сказал что-то, из чего я разобрал «Исраэл, Джерузалем», то я все-таки, встрял и добавил «Санта Терра!», вызвавшее ответное: «О! Терра Санта!» у главы итальянского семейства… На этом ресурс общения был мною полностью исчерпан. Но ближайшими моими соседями по столу были, все же, мои друзья и хозяева дома, так что, разговаривать было с кем. Тем более, что два сорта вина предлагалось гостям: «Beaujolais» и второе, названия которого я не запомнил, и потому просил наливать мне «Не-Божолэ». Вина были итальянского, разумеется, производства. «Божолэ», как и положено, слабенькое и кисленькое, а, вот, второе, украшенное этикеткой с четырьмя евангелистами – Ооо! Это было что-то!
Веселая и шумная беседа за столом, в основном, между молодыми людьми, которые, кроме хозяина-физика, как я понял, все были юристами, и смысл которой оставался мне недоступным, перемежалась тостами, которые мне пересказывали одноклассники. Помнится, и я нарушил обет молчания и произнес какой-то тост, переведенный для всеобщего понимания и вызвавший непосредственный энтузиазм и звон бокалов. А я сочинил его на основе известной иудейской праздничной брахи: «Благословен Ты, Господь наш, Царь вселенной, за то, что мы живы, поддержаны Тобой и дожили до этого времени!» Правда, как положено в реформистской среде, я помнится, в своем тосте смягчил роль Его, а больше упер на земное: «дожили, живы, и доживем!..» Вроде бы, сошло! И мои реформисты, и католики (мать семейства с большим крестом) за это дружно выпили. Сэра, в маске, оставшейся от недавно прошедшего Холуина, обстреливала всех из нового пистолета, вообще-то предназначенного мной ее братику. Но зато, тот отрывался на погремушке, купленной для его малюсенькой кузины! В общем, было весело! А, уж игра Сэры на пианино вызвала аплодисменты, которым мог позавидовать какой-нибудь Баренбойм!
Но вот, откушав ритуального пирога с тыквой и попив чаю-кофе, вернулись мы в квартиру друзей на двадцать какой-то этаж небоскреба. Не помню как, но возник еще в дороге у нас с подругой идеологический спор по поводу, как она считала, гонений на реформистов в Израиле. Я объяснял ей, что, на мой взгляд, никаких гонений нет. Вот мы, когда жили рядом, не раз посещали в Йом Кипур миленькую реформистскую синагогу на улице Агрон, куда стекалась масса народу, включая известную руководительницу безбожной партии МЕРЕЦ. Но в Израиле не признают гиюр, проведенный реформистами у нас, считая его неприемлемо халтурным. Если же гер-реформист совершает алию откуда-то, все в порядке. Я рассказал ей, что, на мой взгляд, в израильском законодательстве немало несправедливого по отношению к евреям, к нашей идентификации. То, что она отдана государством на откуп ортодоксам и ультраортодоксам, применяющим средневековую, наверняка разумную в свое время, Аллаху, но совершенно анахроничную в еврейском Государстве, считаю ошибкой и несправедливостью. Сколько людей, считающих себя евреями, прожившие нередко, долгую жизнь с еврейским самосознанием, вдруг в Израиле перестают считаться евреями! Для многих это психологическая трагедия. И, наоборот, к евреям, по Алахе автоматически причисляют людей, таковыми никогда не считавшимися, и, соответственно себя и не ощущавшими. Ортодоксальный же гиюр для многих неприемлем, ибо требует слишком большой ломки привычной жизни, причем, в галутно-средневековом направлении, совершенно противном сионистскому пути еврейской государственности.
Но, с другой стороны, реформизм, с израильской ветвью которого я почти не знаком, хотя и посещал на «Кол нидрей» реформистскую синагогу, зато могу судить о ветви американской, ибо ее представители активны в русскоязычной прессе, выглядит сплошной профанацией. Ладно, реформисты выступали бы против измышленных людьми наслоений иудаизма, под которыми за тысячелетия, можно сказать, похоронена Божественная Тора, так они нередко выступают именно против ее положений и заветов! Вон, твой муж разругался с рабаем, поддерживающим джихадистов. И этот рабай, судя по вашей, американской прессе, не одинок! А защита реформистами так называемых «сексуальных меньшинств» с их публичными оргиями на городских площадях? И так далее…
Моя одноклассница, за тридцать с лишним американских лет, возможно, в обыденной жизни приученная к политкорректности, во мне продолжала видеть все того же тринадцатилетнего мальчика времен начала нашего знакомства. Потому она завелась, иногда переходя на крик. «Знаешь, — кричала она, — у вас в Израиле не признают меня еврейкой, потому что наша синагога реформистская? Меня, у которой дедушка соблюдал все? У которого была отдельная посуда для молочного и мясного? Который в Песах мучил нас полночи, рассказывая об Исходе?..» – «Да успокойся ты! Дело не в твоем дедушке, который по Алахе мог бы быть хоть китайцем-свиноедом, дело в его жене и тете Розе, твоей маме, а потом – и в тебе. Для Алахи важна женская линия, а мужики ваши ей до феньки! Не волнуйся, сделай алию, и будешь у нас первосортной еврейкой!» Но она не успокаивалась: «Вот ты в синагогу раз в год ходишь, и что ты знаешь в иудаизме?» — «Я, в общем-то, почитываю Тору, нормальный еврей должен каждую неделю читать по главе. И так, каждый год, в цикле. Вот, не могу пока что, себя заставить, приучиться к регулярному чтению. Может, выйду на пенсию, и тогда?.. А ты читаешь?» — «Нет у меня Торы!» — «Читай в интернете». Она подала мне листок на английском с какими-то стихами и, единственное, что я понял, с «Rabby Gussakovsky» в преамбуле: «Смотри, какие мудрые стихи!» — «Чьи?» — Назвала имя какой-то поэтессы и стала мне переводить. Я послушал несколько строф, и «Карузо, в ее исполнении» показался мне – так, ничего, прилично для женского журнала… «А ты «Коэлет» читала?» — «Какой еще «Коэлет»?» — «Ну, по-русски называют эту книгу «Екклезиаст». Вот, где мудрость! После нее вся остальная литература пресна. Такая там концентрация ума и эмоций. Шломо а-мелех, царь Соломон – автор. Три тысячи лет назад!..» — «Не читала, нет у меня». И, видимо, желая показать, все же, свои знания, спросила: «Скажи, а ты знаешь, почему Мозес не вошел в Израиль?».
Надо сказать, что время было уже где-то близко к полуночи. Друг мой, человек, когда-то славившийся здоровьем, силой и лихостью, к сожалению, оставил все эти качества в области воспоминаний. Видя, бесконечность нашего спора и, зная хорошо свою супругу, он ушел спать. А мы продолжали интеллектуальную беседу.
— Евреи, — говорю, — вышедшие из Египта, и Моше в их числе, были, за малым исключением прокляты Господом и приговорены к сорокалетним скитаниям по пустыне, пока все не вымрут. И лишь новые поколения, не знавшие рабства, должны были войти в Землю Ханаан и завоевать ее. А проклятье было из-за греха разведчиков, струсивших и навравших.
— Каких еще разведчиков? Что ты мне какими-то советскими подвигами разведчиков голову морочишь? Гад сказал Мойзесу: «Если ты приведешь евреев в Израиль, они про меня забудут, будут говорить, что это ты их привел. Потому ты умрешь!»
Сначала мне пришлось сообразить, что «Гад», это на варварском английском – Бог. И он, оказывается, заревновал к Моше?!
— Интересный поворот! Откуда ты это взяла?
— Рабай Гусаковский рассказывал.
— Да ты что? В Торе написано про наказание за грех разведчиков!
— Докажи!
И вот, в первом часу ночи два старых дурака полезли в интернет. Компьютер моих хозяев писать по-русски мог, но русской маркировки на клавиатуре не было, и выяснилось, что мои руки лет за сорок печатания, все-таки, запомнили клавиши плюс-минус позиция. А как называется нужная глава Торы, я, вообще, в голове не держал. Наконец, помучавшись, все же вышел на перевод, сделанный в «Маханаим», на главу «Шлах». Стали читать.
Сюжетно все оказалось как у меня, а не как у рабая Гусаковского. Но подруга моего детства не была бы женщиной, если б так легко сдалась. Она стала с презрением говорить о русском переводе, о возможной его неидентичности. Хорошо. Название главы теперь известно, ищем на английском. Нашелся параллельный текст Торы: на английском – для нее, на иврите – для меня. Хотя, честно говоря, я побаивался, что переводил какой-нибудь рабай Гусаковский, и чего-нибудь приврал. Так же, как она полчаса назад не поверила переводу «Маханаим» … Сидим, читаем. На иврите, все так же. Что на английском, не знаю. Смотрю, пыл подруги приутих. Она дочитала, пожелала мне спокойной ночи и ушла в свою спальню. Было уже около двух часов…
А на другой день вылезло солнышко, хотя температура стала минусовой (по нашему родимому Цельсию). Поднялись поздно, позавтракали, и друзья отвезли меня в аэропорт. Чуть ли не слезно распрощались – кто знает, увидимся ли еще когда-нибудь?..
И начался обратный отсчет. Эти дни в Чикаго я был, практически, оторван от интернета: и времени не было, и друг мой за давностью, позабыл пароль подключения к своему раутеру, а в чикагском аэропорту PublicNet давала только рекламную информацию. Зато в Филадельфийском аэропорту удалось изловить нормальный интернет, и уже за три часа до вылета из Америки, я виртуально побывал дома: скайп, новости, любимые сайты… А потом огромный самолет поднял меня в воздух, и в форточке-иллюминаторе промелькнули последние вереницы огней американской земли. Впереди были скоротечные ночь и день над океаном и Европой, и к сумеркам я вернулся в свой город, знакомый до слез.
В мой Иерушалаим.
Эпилог
Прошло ровно два месяца со дня возвращения из-за океана. Приехав, я сразу же поспешил набросать основу этого текста. Память уже, к сожалению, не та, нет на нее надежды. И вот, дописываю, шлифую, как могу, свой рассказ, благо выдались мне несколько тихих дней на берегу Мертвого моря. В четырехзведочной-плюс гостинице, куда мы с женой традиционно приезжаем подлечить суставы, прекрасный SPA, но совершенно неприемлемые, мародерские расценки на интернет. Но это к лучшему, изоляция – ничто не отвлекает. К тому же – появляются новые штрихи.
Например, свежее впечатление. В гостиничном SPA появляется компания из трех супружеских пар израильских арабов. На вид, приличные люди лет 25-45. Но сколько сразу шума и крика! Больше, чем от нескольких десятков остальных посетителей, в основном, израильтян и русских туристов!..
А следующим вечером, когда гостиничных обитателей в SPA почти не осталось, подвезли откуда-то целый автобус американских туристов. Боже мой, как они бесились, как напомнили своих дедушек и бабушек, увиденных мною более полувека назад в Эрмитаже! Почему в американских аэропортах, не говоря уже о толпе, куролесившей в Диснейленде, взрослые люди и даже дети не носились с дикими воплями? Создается впечатление, что в самих Штатах существует очень жесткая общественно-государственная и, разумеется, самая демократическая в мире, система контроля поведения индивидуумов. Этакое управляющее силовое поле, напрягаемое неусыпным общественным мнением и видом полицейской дубинки. И, выход из тисков этого силового поля на чужбине побуждает американцев как бы срываться с цепи, хотя, на родине они ведут себя тихо и беспрекословно ходят строем. Таковы, выходит, порядки в эталоннейшей демократии, такова основа их свободы? Осознанная необходимость? Почему же они тогда зачастую превозносят нарушителей и разрушителей чужих порядков, объявляя их борцами за свободу? Прагматическое ханжество? Инстинктивная зависть из-за подавленных комплексов? — Для меня — загадка!
А между тем, Рам Эммануэль, еврей-антиизраилист, бывший советник Хусейна Обамы, добился через суд права баллотироваться на должность мера Чикаго, и сам Обама открывает там штаб-квартиру по подготовке своих перевыборов в 2012 г.
Вот, в чем у меня нет и тени сомнения, так в их массовой поддержке прогрессивными жителями г. Чикаго, в том числе — прихожанами мудрого рабая Гусаковского.
Фото автора.
Иерусалим – Неве Зоар
Декабрь 2010 – январь 2011
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
