Грех

Валерий Шурик (Кливленд)

Это очень давнишняя история.

1970-й год. После окончания университета меня распределили на кафедру математики в ТашИИТ – Институт Инженеров Железнодорожного Транспорта.

Не за какие-такие великие заслуги, но, как ни странно, по зову партии. Как выразился заведующий кафедрой математики профессор Сунчелеев, ему нужен умный, а главное инициативный, весёлый сотрудник на кафедре. А то, оказывается там у них, понимаете ли, скучно. Вот партийная организация меня ему и предложила. Как же активный коммунист, подводник, заводила, ну и что-то там ещё.

Претендентов было много – десять человек. Причём у всех дипломы явно лучше моего. Всё-таки, четыре года во флоте после второго курса дали себя знать. Но партбюро и профсоюзный городской босс сделали своё дело. Я был принят.

Для меня это было полной неожиданностью. Оказывается лозунг “Партия — наш рулевой” имел свою силу даже в таких, должен сказать, странных обстоятельствах.

На первой же неделе начались мелкие неприятности после ознакомления с режимом работы. По расписанию я должен был работать по субботам. Это конечно не смертельно, но явно неудобно.

Немного освоившись в институте и познакомившись с милой, как оказалось, женщиной, Светланой Владимировной Акритиди, — она курировала институтское расписание, — зашёл к ней в один из дней и так невзначай промолвил удручённым голосом:

– Светлана Владимировна, у меня проблемы.
– В чём дело? Я могу помочь?

В глазах светилось полное участие и готовность приложить все усилия, только бы не видеть меня таким невесёлым.

– Понимаете в чём дело… Я хожу по субботам в синагогу.

Она передёрнула головой, ничего не понимая. Глаза округлились и застыли в удивлении.

– Пешком,

– добавил я для пущей важности и потупил взор. Для меня было самое сложное не по-казать улыбки даже глазами.

Наступила тягостная тишина

– Вы же коммунист.

Она смотрела на меня не моргая. Видимо такое с ней случилось впервые и было видно, как трудно ей даются слова.

– Валерий Михайлович, я правильно вас поняла? О, Боже мой.
– Наш диалог конфиденциален. О нём никто не должен знать.

В эти слова я вложил все свои риторические способности и во мне явно просыпался театральный талант руководителя.

Я протянул ей руку. Как-то не смело, всё ещё оцепеневшая, она, встав, нерешительно протянула свою. Я её почтительно поцеловал.

– Зачем вы так. Я и так это поняла.

От смущения у неё загорелись глаза и выступил багровый румянец.

В этот момент открылась дверь и зашёл замдекана ПГС Юра Ведешкин.

– Что это ты так покраснела, Света? Кстати, Валерий Михайлович, она замужем.

В его глазах засветились озорные огоньки.
Света покраснела ещё гуще, но заулыбалась тоже.

– Небольшой флирт не запрещен.

В её в глазах впервые появилась улыбка.

Наконец я с большим удовольствием непритворно улыбнулся и с достоинством вышел из кабинета.
Больше по субботам я не работал. Как и обещало партбюро, у меня быстро сложились хорошие отношения со многими коллегами института. Но этой тайны так и не узнал никто. Светлана Владимировна с тех пор по каким-то только ей известным мотивам составляла для меня привилегированную сетку занятий с минимальными потерями во времени.

Примерно лет так через десять, однажды, она меня спрашивает:

– Валер, ну скажи правду – ты меня разыграл с синагогой?

Её глаза светились в улыбке.

– Ты был такой серьёзный, что я тебе поверила беспрекословно. Но ведь это не так, правда?
– Я к тебе завтра зайду. Ты не против? – И, улыбнувшись, поспешил в аудиторию к студентам.

Это была весна. Чудное время в Ташкенте. Как-то одновременно появились первые цветы на фруктовых деревьях и оголились ножки студенток, время пассовэра и хорошего настроения.

На следующий день я принёс Свете конфетную коробку.

– Во искупление вины?

Глаза её сияли. Она открыла коробку, желая меня угостить, и вдруг покрылась снова румянцем – в коробке лежала маца.

– Извини меня пожалуйста. Как я могла усомниться?

Между нами уже были тёплые дружеские отношения – на “ты”. Правда обошлось без брудершафта.

– Правда!
– Что правда?
– Я тебя разыграл. По субботам я с университетскими друзьями играю в баскетбол. Ты же знаешь, что я атеист.

В этот момент надо было видеть происходящие изменения в её больших голубых глазах. Раньше они выпучились, округлившись, за-тем заблестели, ссузившись и наполнились доброй улыбкой.

– Прости мне мой грех. В синагогу я прихожу один раз в году купить мацу. И только.

От неожиданности она села, выронив кусочек мацы изо рта. И расхохоталась так громко, что на этот смех в дверь внезапно зашёл ректор, случайно проходивший мимо. Было видно, что весна тоже возымела на него благотворное влияние…

– Не хотите мацы?

Она автоматически протянула ему коробку, давясь от смеха.

– Вкусно. Валерий Михайлович, прозвенел звонок,

– в благодарной улыбке, хрустя, промолвил он.

– У меня окно.
– Не буду мешать. Можно ещё кусочек?

Подмигнув сальной улыбкой, вышел, не закрыв за собой дверь.

Таким вот образом был прощён мой грех.

Но спустя много лет, уже здесь в Америке, мне пришлось вспомнить об этом инциденте.

В синагогу в Америке я тоже не ходил. По той же причине. А маца перед пассовером была в свободной продаже во всех супермаркетах в местах проживания еврейской общины.

Но, как говориться, приходит время, и родители уходят в мир иной. Мой отец умер в возрасте девяносто четырёх с половиной лет от рака. Мне, как старшему сыну, надлежало каждый день минимум два месяца ходить в синагогу и читать Кадыш.

У меня был Сидур (сборник молитв) на русском языке. Так как каждый день читалась в одно и то же время одна и та же молитва, то за два месяца я прочёл всю книгу дважды.

Это оказалось очень интересным и поучительным занятием.

Некоторые главы приходилось разбирать как некую математическую проблему, что было совсем не просто.

Здесь, в синагоге, прочитав изречение Раби Элиэзер бен Яакова:

“Тот, кто исполняет одну заповедь, приобретает себе одного защитника, а тот, кто совершает один грех, приобретает себе одного обвинителя. Раскаяние и добрые дела подобны защите от бедствий, постигающих мир.”

– в моих глазах восстановился весь диалог и лицо Светланы Владимировны.

По-видимому, я покраснел так, что мой сосед поинтересовался всё ли со мной в порядке?

И, поверьте мне на слово, как-то автоматически изо рта выскочила просьба прощения за содеянный грех ко Всевышнему. Даже стало не по себе.

Вот такие метаморфозы встречаются в нашей жизни, как назидание на будущие годы. Атеизм атеизмом, а совесть совестью.

2014