Наша гостья — автор немалого количества книг, передач, публикаций в периодике. Когда успела — понять трудно, если учесть, что в её занятиях поэзией был перерыв в несколько десятилетий. Киевлянка, она долгие годы работала на почтенных должностях в нефтеперерабатывающей промышленности, занималась проектированием заводов. Мне, как бывшему пластполимеровцу, это душевно близко. Повезло ей больше, чем моему другу и руководителю Марку Лазаревичу Алуфу — того убили на пороге собственного дома в «дикие 90-е» какие-то заказные бандиты из какой-то конкурирующей бизнес-структуры. А Инна счастливо добралась в 91-м до Нью-Йорка и получила время для поэтических штудий.
Как она сформулировала: «В эмиграции, под наплывом новых обстоятельств и сложностей адаптации, вновь возникло вдохновение». Из чего мы вновь учим древнюю, избитую и общеизвестную истину: собаку, поэта и шахматиста перед охотой нужно кормить не до сытости и слегка покалывать шпорой в бок.
Пишет она честно, это уже из её ответа на мой наводящий вопрос видно: «Для меня Поэзия всегда была единственным и любимым наркотиком, который я попробовала в детстве и, видимо, пожизненно втянулась. Конечно же, были и другие привязанности. Но они со временем улеглись. А эта — сохранилась».
Видите, «Поэзия» с большой буквы — и при этом наркотик! В общем-то, да ведь многие наши жизненные развлечения, даже благородные и искренние, имеют и этот — наркотический — привкус. Что поделаешь, уж коли в нас заложил Создатель «эндонаркотики», всякие там секреты желёз, записал в наших генах потребность в увлечениях и энтузиазме — куда от них денешься? Только бы к доброму делу пристроить…
Стих у Инны сложный, насыщенный культурными аллитерациями, больше образный и смысловой, чем эмоционально-женский. Он — не столько о ситуациях и переживаниях, сколько — о целом, о жизни. Наверное, на жаргоне это кличут «философской поэзией», но разве клички и классификации когда-то что-то исчерпали?
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Инна Примак
В ДВАДЦАТЬ ПЕРВОМ ВЕКЕ
Давно забыты Росинанты.
Их оттеснили «Мерседесы»,
И элегичное анданте
Затихло в грохоте прогресса.
Рванули к солнцу небоскрёбы.
На новых луноходах — бирки.
И человек не из утробы,
А из причудливой пробирки.
Но так же век его короток,
И так же зависть дразнит разум.
И агрессивен он, и кроток.
И в нём и Б-г, и дьявол сразу.
ПРОСТО ЖИТЬ…
В эпоху бездуховности и блуда,
В век нестабильности, грозящей отовсюду,
В век Интернета и компьютерных программ
И равнодушия с сарказмом пополам
Из плена непосильных скоростей,
Запрограммированных мыслей и страстей,
Холодных, рыхлых, как зимой сугробы,
Прорвись, мой стих, к затерянной душе
И негатив в житейском багаже
Сними с души, промёрзшей до озноба,
Восстанови потребность — просто жить,
А значит — мыслить, сострадать, дружить…
ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ
Воздушным замкам так уютно
Стоять на розовом песке.
Неосязаемо и смутно
Жизнь бьётся где-то вдалеке.
А в замке всё из перламутра,
Как в безделушках Фаберже.
Ночь плавно перельётся в утро,
И вспыхнет луч на витраже.
Там есть любовь до дней последних,
Там подлинная верность есть.
Там осмотрительный наследник,
Как рыцарь, вступится за честь.
Там жемчуга растут на нитках,
Баллады — прямо на устах,
А счастья золотые слитки
Доставит взмыленный мустанг.
Когда же солнца луч упрямый
Прорежет тьму, увидишь вдруг
Ландшафт в извилинах и ямах —
Реальности привычный круг.
НА СЕМИ ВЕТРАХ
Пульсирует Земля. Невидимо для всех
Нанизывает ось стремительные годы.
А на семи ветрах кружит ершистый снег —
Мятежный монолог бунтующей природы.
А на семи ветрах всё дико и вразброд —
От лёгких опахал до дерзких ураганов.
И наплывает день, где дел невпроворот,
И веселится ночь беспутною путаной.
А на семи ветрах куда-то скачет мир,
В порочной наготе и яростный, и яркий.
Сменил стеклобетон барокко и ампир,
Скучает книгочей над Данте и Петраркой.
Суров и тороплив, как экстренный посол,
Дублируя клаксон, спешит бессонный ветер.
А я, перемешав пассаты и муссон,
Рисую колесо на вздыбленном мольберте.
ДВЕНАДЦАТЫЙ ВАЛ
Сон-предчувствие
Ты давал мне свободу — летать в одиночку,
Безоглядно нырять в разноцветные сны.
Я с небес возвращалась в ожившую строчку,
Поднимала забрало и… ставила точку —
Были сны непонятных предчувствий полны.
В небесах собирались на ярмарку души —
Представители кланов, сословий и рас.
Реноме соблюдали, но били баклуши,
Каждый только себя с упоением слушал,
Выставляя заслуги свои напоказ.
Появлялись и более скромные лица.
Им неведом был гонор. Молчали в тиши.
Их коробил назойливый пафос амбиций.
Подбирал антураж круглолицый возница
И сограждан призвать к альтруизму спешил.
Но держались за вожжи бомжи и вельможи.
Звёзды нервно моргали. Рассвет бастовал.
В этом пасмурном небе, на Землю похожем,
Кто-то наши просчёты прилежно итожил,
Навлекая тревожный двенадцатый вал.
СТАНСЫ
Мы теряем от дома ключи,
Нелегко привыкаем к потере.
Мы гадаем на картах в ночи —
Выпадает казённый король.
Мы играем ва-банк, и звучит
То надежды мотив, то безверья.
А на пышном пиру саранчи
Бодро пляшет бесцветная моль.
Долго держимся мы на плаву,
А потом вдруг стареем рывками.
Прав, кто твёрдо шагал наяву —
Не парил над землёй, в облаках.
Улетают мечты в синеву,
Не дано удержать их руками.
И взамен алых роз — лишь ботву
Ощущаем в озябших руках.
ИММИГРАЦИЯ В СЕБЯ
Общенье вольное любя,
Ценю свой дом, уютный, скромный.
Но в час, когда душой бездомна,
Я иммигрирую в себя.
Страна-душа населена.
В ней свет и сумрак, даль и зоны.
Полна сомнений и резонно
Её смущают времена.
Перед вечернею поверкой
И длительной людской молвой
Сама себе со строгой меркой
Я надзиратель и конвой.
Я свой палач, союзник, лекарь,
Свой предсказатель и поэт.
Я бой с собой веду полвека,
И тяжелее боя нет.
Пасую я или вистую,
Иду вперёд иль движусь вспять,
Цель намечаю непростую —
В себе себя не потерять.
***
Фиксирую несовершенство мира,
Саднящими рубцами миокарда.
Эпоха — вулканическая карта
Стегает впечатлительную лиру.
Двадцатый век, остры твои руины.
Тебе навстречу новое столетье
Тяжёлой поступью шагнуло, выгнув спину.
Расставило силки, сплетает сети.