Александр Винокур
Родился во Львове в 1947 году.
Выпускник мехмата МГУ.
С 1992 года живёт в Израиле.
Автор нескольких сборников стихов
alex-vinokur.livejournal.com
«Белая дымка тумана»
Костёр перед костёлом
На площади горит.
В камзоле длиннополом
Священник-сибарит.
Он согревает руки
Божественным огнём,
Пока святые духи
Парят над алтарём.
В миру зима, морозно,
Ничуть не благодать.
Спешит. Ещё не поздно
Себя побаловать.
Не доверяет вере,
Когда не знает Сам,
Кому какая мера
И что случится там.
* * *
Беспризорный кустарник цветёт
В стороне от внимательных взоров.
Никого. И тропинка идёт
Для раздумий и для разговоров.
Поднимаешься. Снова стоишь
На пригорке, немного осевшем.
Видишь дворик, мозаику крыш,
Стайку шпилей – извечных, неспешных.
Дальше – в точках-тире горизонт,
Солнца проблески, низкие тучи.
Этот сладостный призрачный сон
Достоверной реальности лучше.
Ты как будто чего-нибудь ждёшь?
Скоро сумерки. Стало прохладно.
Вот и всё. Начинается дождь.
На мгновение счастлив – и ладно.
* * *
Высокий Замок невысок,
Но важно имя.
Уйдут усилия в песок
Без псевдонима.
А настоящее – оно
Звучит привычно.
И потому немудрено,
Что безразлично.
Неважно, что произнесёшь
И что добудешь.
Ведь как себя ты назовёшь,
Таким и будешь.
* * *
Перехрестя Франка і Пекарської,
Де каміння та хмари щодень,
Де століття жаги господарської
Перевершили витвір натхнень.
Тільки мовчки. Майбутньою справою
Не пишаються руки ґазди.
Розумію. Та мучуся спрагою
Посеред дощової води.
* * *
В Карпатах, в посёлке Славском
Встречали заход-восход,
На лыжах и на салазках
Катались под Новый Год.
На праздник всемирный зодчий
Развесил гирлянды звёзд.
Просили подарков прочих,
Но это был перехлёст.
Спасибо за то, что было,
За быстрый этот разбег,
За чувства с жара и с пыла,
За просто хрустящий снег.
* * *
Прошлое не трожь.
Пусть и некрасива
Улица Кинг Джордж
В центре Тель-Авива,
Людна и шумна,
Где-то грязновата,
Попросту смешна
Для аристократа.
Но зато её
Украшает имя,
Иногда споёт
Проходящий мимо.
Плутовской мотив –
Свой отрезок малый
До конца пройти
И начать сначала.
* * *
Яффо. Голос муэдзина
С четырёх утра.
Где-то ящик апельсинов
Грохнулся. У рта
Сел комар. И не боится.
Пристрелить? Согнать?
Мысль мелькнула, словно птица.
Быстро. Не поймать.
Привыкаешь просыпаться
Посредине снов.
Бесполезно трепыхаться,
Жаль себя и слов.
Оркестранты грубоваты –
Дирижёра нет.
Сядь на лавочку у хаты
И сдержи ответ.
* * *
Пита, фалафель, хумус и тхина,
Столик времён Мандата*).
Куртку снимаю, кладу за спину.
Ем. По карману трата.
Нравится этот, ставший привычным,
Вкус незнакомый с детства.
Так хорошо в уголке затишном
Собственным миром греться.
На перекрёстке веков и улиц
Слушать курлы наречий.
Всё понимать. И, слегка волнуясь,
Думать о новой встрече.
*) Мандат – Британский мандат в Палестине (1920-1948)
* * *
Белая дымка тумана
Прячет верхушки дерев.
День начинается рано,
Ночь проводить не успев.
Первые проблески света,
Словно нечаянный взор,
Будят ущелья планеты
Под ожерелием гор.
Но перемены мгновенны.
Автору скучно. И вот
Переиначена сцена –
Грозен и чужд небосвод.
Смыты вчерашние тропы.
Ветер и мечет, и рвёт,
Дальний потомок потопа
К речке чужой пристаёт.
Сносит устои. И с ними –
Благословенный покой…
Прошлое неустранимо
Даже в стремнине такой.
* * *
Шли, веселились и пели,
Обозревали красу.
Засветло и не успели,
Заночевали в лесу.
Словно в ином мирозданьи.
Холодно. Темень окрест.
Чьё-то сопенье, блужданье.
Шорох, шуршание, треск.
– Что это? Кто-нибудь знает?
Старшему под пятьдесят.
Буркнул, уже засыпая:
– Листья сухие хрустят.
Вместо подушки газета.
Сердце всё в пятках. Точь-в-точь.
Длилась, как вечность аскета,
Эта бессонная ночь.
Страха набрался немало.
Помнится мне и теперь,
Что-то скрипело, стонало.
Листья. А может быть, зверь.
* * *
А в Талалаевку я так и не попал.
Но не сужу себя излишне строго.
Я вспоминать о ней не уставал,
Да, видно, так уж выпала дорога.
Взахлёб о ней рассказывал сосед –
Там телефон и низкие наценки.
В огромном мире затерялся след
Гостиницы далёкого райцентра.
* * *
Два Арарата, как два брата.
Печальны оба. День за днём
С утра до самого заката
Они стоят у входа в дом.
Печально мне. Седые братья,
Седые оба без вины,
Стоят и слушают проклятья
Чужой, жестокой стороны.
И Араратская долина,
Как вся Армения, как мать,
Что родила их и растила,
Не может двух сынов обнять.
* * *
Максиму Лаврентьеву
Мы выезжали из Эчмиадзина.
Была жара. Летела пыль в глаза.
Как загнанные лошади, машины
Нас заставляли жать на тормоза.
Дорога шла в столицу. У Звартноца
Вода вскипела. Выйдя из машин,
Как будто к долгожданному колодцу,
Спустились по тропинкам в магазин.
Лаваш с водой прохладной, охлаждённой,
Был дар небес – и грешным, и святым.
Как группа лиц, судьбой перемещённых,
Мы были рады радостям простым.
Товары из запасов ширпотреба
Не отпускали. Удлиняя день,
Всё новых благ пытались ждать от неба.
И лишь одно нам нужно было – тень.
Но кратер непогасшего вулкана
Был мир вокруг. Там пролегал наш путь.
Нам предстояло поздно или рано
Через самих себя перешагнуть.
* * *
На озере по имени Севан
Седой турист и прошлого искатель
Сквозь времени оптический обман
Увидит удаляющийся катер.
Фигурки на носу и на корме,
Вершины гор, и солнце, брызги с ветром.
И, кажется, они плывут ко мне
Маршрутом бесконечно-кругосветным.
Они хранят меня и берегут.
Пусть дует холод из крутых ущелий,
Но всё-таки ещё не замкнут круг
И до сих пор желанно возвращенье.
Отдельной жизни выхваченный миг,
Обычный день, но не обыкновенный.
Господь к иллюминатору приник
И плачет, пролетая над Вселенной.
* * *
Оглянешься нечаянно назад —
Былое маскируется, как думы,
При том, что абсолютно невдогад
Причины вспоминательного бума.
Не всё былое, только попурри.
Сканируя любимые мотивы,
Себя, того, попробуй повтори
И не ищи иной альтернативы.
На площади, где, словно рудимент,
Просторна и проста архитектура,
Звучит, эпохи аккомпанемент,
Шуршащий голос Шарля Азнавура.
Я, помню, бросил несколько монет…
Сойдя с миниатюрного экрана,
Как вспышка, возвращаются ко мне
Поющие фонтаны Еревана.
* * *
Апрельский снег на склонах Цахкадзора.
Здесь, на границе лета и зимы
На высоте всемирного обзора
Мы взяли день у вечности взаймы.
Прозрачный воздух, солнце, небо сине
И чувств незнанных мысленный эскиз.
Напоминал о жизни на равнине
Подъёмник, опускающийся вниз.
Давно вернулся к собственным пенатам.
Мне хорошо. Но к прошлому приник,
Неведомым привязанный канатом,
И всё держусь за тот счастливый миг.
* * *
Дни осени неповторимы.
Леса в убранстве золотом.
Прозрачный воздух. Змейка дыма
Над затухающим костром.
Едва видны тропинки сада.
Идём, ступая наугад.
И в наступающей прохладе
Нас греет этот листопад.
А солнце путь свой завершает,
И на желтеющий ковёр
Лучи последние бросает,
Как ветки в гаснущий костёр.
* * *
«Паныч пришли» – молочница в прихожей
Встречала полусонного меня.
Я прятался за бабушкой. Похоже,
Начало бегового трудодня.
…А дальше путь подъёмов и падений.
Пусть иногда звучал победы клич,
Не пан, конечно. Инок без владений.
Но всё-таки – смешно сказать – паныч.
Публикации автора:
«Полутона и полутени»
«Белая дымка тумана»
«В памятках прожитых лет»
«В зазеркалье залива»
«По ступенькам, по лестнице»
«Ранимей тонкого стекла»
«В исторической ретроспективе»
«На внешней стороне медали»
«В минуту подлинного выбора»
«На том же поле молочайном»
«Всё та же мокрая брусчатка»
«О том, что происходит рядом»
«Эсмеральда танцует на площади»
Продолжение следует.
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
