Ода Израилю

Свет и тени, солнечный луч и тьма… Посмотрите глазами немолодого еврея на его народ — Израиль, на страну, названную тем же именем. Восторг, любовь, печаль сопричастности, радость от каждой удачи, категорическое нежелание видеть дурное. Вилен как бы торопится, речь его, пока он говорит о своём родном, становится скороговоркой, порой перепрыгивает через рифмы, отмахивается от строгой повторяемости ритма, общепринятой географии. Иерусалим у него — сосед Синая, ангел милосердия — воин. Это речь, разговор, а не мрамор пантеона.
Мы с вами дважды знакомились с творчеством Вилена Киля, это настоящий поэт. Он умеет писать точно, взвешенно, философично. Но — не тогда, когда из души вырывается поток. Я специально поместил в конце подборки два стиха о Второй мировой — в них он, ребёнком и подростком невольный её участник, на крыльях мысли и опыта взлетает до обобщений. Но представьте себе любящую мать или влюблённого юношу, которые принялись бы сравнивать, взвешенно декларировать и расставлять всё по полочкам. Юноша уж точно схлопотал бы по физиономии розовым букетом.
Евреи, при всей нашей ехидной самокритичности и всех наших опасениях кого-то обидеть и недохвалить — а не поучиться ли нам у соседей простой и необъективной любви к своим?
Словно в унисон — почта только что принесла конверт с маленьким стихом Софии Речестер, который показался мне удачным эпиграфом к предлагаемой подборке.

Бывает, что душа моя
Вдруг бродит, как вино.
Она зовёт меня в края,
Где не была давно.
И доведётся ль снова мне
Припасть к родным камням,
К моей единственной Стене —
Пусть Б-г решает Сам.

Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.

image001

Вилен Киль
СТЕНА ПЛАЧА

Я прижимаюсь к Ней губами
С мольбою. Монолит сей — мера
Еврейской стойкости. От Храма
Стена оставлена примером.

Все мои предки там, в России,
Быть может, двадцать поколений,
Свои молитвы возносили,
Чтобы припасть к Ней на мгновенье.

И вот я здесь, я удостоен
Немыслимой, великой чести,
Мой дед, в Остре убитый коэн,
Душою здесь, со мною вместе.

Мой дед Иосиф из Левкова,
Всю жизнь Всевышнего просил он
Дать шанс ему увидеть снова
Родную дочку в Палестине.

Двадцатилетней сионисткой
Она бежала из России
Через молдавскую границу —
Потомкам строить жизнь красивой.

Из глубины тысячелетий,
Немыслимой библейской эры,
Величественно-гордо светит
Наш символ Духа, символ Веры!

Речь идёт о моей родной тёте Шиве, младшей сестре моей мамы. Шива в 1926 году вместе со своим женихом-сионистом бежали из советской России через молдавскую границу в Румынию (там был проход, через который советские пограничники за деньги пропускали евреев через границу). В 1993 году, когда я с женой были в первый раз в Израиле, мы встречались с дочерью и сыном Шивы (её самой, к сожалению, уже не было в живых), и они много рассказывали о жизни родителей.

НАСТАНЕТ ГОД

И сказал Всевышний: «А ныне пришел год избавления для народа моего…» И ангел Михаэль, который находился перед лицом Его, спасал их, исполняя волю Всевышнего.

Иешаягу, 61:10–63:9

Напрасно Иерусалим
Несёт арабам ветвь оливы,
В ответ на мирный знак маслин
Они устраивают взрывы.
Довольно! Ангел Михаэль
Багряную готовит тогу,
Есть у терпения предел,
Определённой волей Б-га.
Он близок — заповедный год,
Всему есть времена и сроки,
Когда весь гнусный пришлый сброд
Прогонят из страны пророков.
Сады в пустынях расцветут,
И мирт, и кедр там пустят корни,
Во все посёлки, все нагорья
Придут покой, мир и уют.
Пусть фантастичные почти,
Невероятные идеи
Сбывались — оттого евреи
В жизнь претворять могли мечты.

***

Разрушена Столица,
И Храм всех чувств и царств,
Боль Иерусалима
С тех пор у нас в сердцах!
Мы не были трусливы,
От Маккавеев в нас
Зов Иерусалима
Навеки не погас!
Нас солнцем опалило,
И жар — всегда в груди,
Высь Иерусалима —
Защита от рутин.

***

Унесённые ветром,
Как мякина с гумна,
Все враги наших предков
Ныне тлен и труха.
А народ наш всё тот же,
Та же вера, язык,
Пережил всех, и дожил,
И к сраженьям привык.
Со времён Ханаана
Нас Г-сподь бережёт,
Нет спасенья у хамов,
Б-жий гнев их сожжёт.
Все пустыни, нагорья
Превратим мы в сады,
Мир настанет, а горе
Мы развеем, как дым.
Там лоза винограда
Даст вино, сок — гранат,
Кедр ливанский в награду
Принесёт аромат.

СУББОТА

Горят свечи две на столе
В честь дня субботы,
Сгорают тихо в их огне
Печаль, заботы.
И два подсвечника стоят
На вахте мира,
Как двое молодых солдат
По стойке «смирно».
Горят свечи две на столе,
Их пламя — греет,
Чтоб тошно стало Сатане —
Врагу евреев.
Они нам светят и зовут
В Йерушалаим,
Там совершится Высший суд
С вершин Синая.

ПРОРОК ЙИРМЕЙЯ

– Что видишь ты, Йирмейя? —
Спросил у пророка Б-г.
– Хорошие смоквы мы ели,
А ныне народ изнемог.
– Я дал правителям сердце —
Познать, что Я — есть Г-сподь!
Правители — отщепенцы,
Народ — твоя кровь и плоть.
Нажива — ваш бог, нувориши,
Страшитесь, Я — есть Г-сподь!
Не быть мне долго сторожем
Ваших вилл и угодь.
Горе негодным пастырям,
Губящим своих овец,
Алчным, бесстыдным ястребам
Придёт бесславный конец.

ИЗРАИЛЬ

Громыхая, проходят века,
Исчезают империи,
И течёт время, словно река,
Неизменны евреи при
Уникальных законах своих,
Им Всевышним врученными,
Тридцать с лишним веков назад их
Создавал Он учёными,
Их страна ныне, словно Самсон,
Разрывающий пасть у льва,
Так прекрасна, как сказочный сон,
И прочнее, чем сталь она.

ВОЙНА

Мне было четырнадцать лет,
Рисковый голодный подросток,
Худой, измождённый скелет,
Как финский нож, плоский и острый.
Ещё продолжала война
Косить свою жуткую жатву,
Отечественная она —
Отцов отбирать ей не жалко.
И степени тех орденов
Горчат в моём горле, как порох,
Когда убивают отцов,
Нет степеней у похоронок.
На рынках — обрубки людей,
Без рук и без ног «самовары»,
Калеки войны, их удел —
Просить подаянье устало.
И до сих пор сердце саднит,
Когда поют бравую песню,
Что мы за ценой не стоим,
И не постояли, известно.
В немыслимо гиблой войне
И пирровой вышла победа,
Своих жертв потеряно в ней
Раз в шесть больше вражьих, примерно.
Тогда этих цифр я не знал,
Но в каждой семье было горе,
И спрашивать было нельзя,
Не то что вопить о позоре.
Забыли Суворова клич —
Берут не числом, а уменьем,
Солдатов кровь Жукову лить —
По трупам шагать в упоенье.
Мне было четырнадцать лет,
Рисковый голодный подросток,
Худой, измождённый скелет,
Как финский нож, плоский и острый.

БЕГСТВО

Ветер перемен и дальних странствий
С детства мне попутчик и собрат,
Запах незнакомых новых станций,
Битумный щекотный аромат.
Новизна, знакомства, приключенья,
Суета вагонов и платформ,
Со столбов плакаты звали к мщенью,
Поезда навстречу шли на фронт.
Смерть летала рядом с поездами,
Поливала сверху нас свинцом,
Днём она охотилась за нами,
Подбирая женщин и юнцов.
Дальше к югу стало чуть полегче
Хлеб достать, картошку у крестьян,
В темноте не жгли мы даже свечи,
Светомаскировку соблюдя.
Взрослые нам не могли ответить —
Что стряслось, что значит этот бред.
Я же возбуждён был, как все дети,
Получив на взрослый фильм билет.

Оцените пост

Одна звездаДве звездыТри звездыЧетыре звездыПять звёзд (ещё не оценено)
Загрузка...

Поделиться

Автор Арье Юдасин

Нью-Йорк, США
Все публикации этого автора