Самым тяжелым делом для уезжающих в Израиль было исключение из партии. Моя мама может вам об этом рассказать. Ее исключали в шесть приемов. Но папа — папе повезло. Ему не надо было исключаться из партии, потому что его оттуда уже исключили. И дважды. И совсем не из-за Израиля — еще даже и Израиля не было, — а за обрезание своего старшего сына. А второй раз — за анекдот о Дзержинском, которого тоже, впрочем, в анекдоте обрезали. Сейчас можно было рассказывать сколько угодно анекдотов, и никто тебя из партии не исключал, — и за пьянство не исключали, и за разврат не исключали, ни за что не исключали.
Многие не знали, что же делать, чтобы выйти из этой самой партии. Ну хоть умирай! Но никто не хотел умирать…
Короче, с партией у папы было все в порядке. Но перед отъездом папа должен был сняться с военного учета. А для этого он обязан был сдать свой военный билет. Мы искали этот военный билет четыре дня всюду, мы даже отрывали паркет и отдирали обои — а вдруг там?
Но билета не было. Наконец папа вспомнил, что он его выбросил. Во-первых, он считал, что войны не будет, во-вторых, если даже и будет, его не призовут. В 73 года воевать с китайцами тяжеловато… И в-третьих, ему не нравилась фотокарточка на билете. Она его раздражала. Поэтому папа его и выбросил.
– Куда? — спросила мама. — Ты хоть помнишь, куда?!
Папа помнил. В мусорное ведро. Смотреть было бесполезно: это произошло два года назад. Папа точно помнил — в День танкиста. Папа решил сделать себе праздник и выбросил военный билет в мусорное ведро. Это было как подарок! Тогда. А теперь?
Мы стали вспоминать, кто мог вынести тогда мусорное ведро.
– Я не могла, — сказала мама, — чтобы я вынесла ведро с военным билетом?! Да я тысячу раз проверю, прежде чем вынести.
Это была правда. Однажды мама обнаружила в ведре папины очки, а в другой раз — мою зарплату. Как они туда попали, никто объяснить не мог.
Ведро с военным билетом она вынести не могла — это было ясно как день. Папа ведра вообще не выносил, ни с билетом, ни без.
Оставался я… Билета не было, но зато мы выяснили, кто его выбросил в ведро и кто это ведро вынес. Теперь оставалось только решить, что же папе отдавать в военкомат. Был довольно красивый профсоюзный билет, симпатичное пенсионное удостоверение, абсолютно новый билет члена Красного Креста, но все это не заменяло того единственного, потрепанного, растерзанного военного билета.
Мы долго думали и решили просить для папы новый военный билет.
– Скажешь, что старый ты потерял, — сказала мама, — не выбросил, а потерял, ясно?
– Где я мог его потерять? — спросил папа.
– Я знаю? — ответила мама. — На войне! Шел в атаку и потерял… А сейчас вспомнил.
Утром папа взял палочку и пошел в военкомат. В военкомате шел очередной призыв в армию. Не зная, к кому обратиться, папа ходил из комнаты в комнату, с этажа на этаж и наконец попал в помещение, где сидели люди в белых халатах и много ребят, раздетых по пояс. Папе тоже предложили раздеться по пояс. Папа никогда не спорил, разделся и встал в очередь за белобрысым веснушчатым призывником. Очередь шла быстро. Врачи, не поднимая головы, говорили: «Годен». И добавляли: «В пехоту, в авиацию…» Наконец подошла очередь папы.
– Вздохните, — сказал врач, не поднимая головы.
Папа послушно вздохнул.
– Выдохните!
Папа выдохнул.
– Во флот! — сказал врач. — Следующий!
Папа обалдел.
– Секундочку, — произнес папа, — какой еще флот?
– Разговорчики! — отрезал врач. — Проходите!
– Я не могу пойти во флот, — сказал папа, — во-первых, я не умею плавать, а во-вторых, я уезжаю в Израиль.
После этих слов врач наконец поднял голову, даже как-то рванул ею и увидел папу. Папа был старше врача раза в три и раза в три худее. Да и к тому же ехал в Израиль.
– Что вы здесь делаете?! — голос врача дрожал. Видимо, он уже видел в папе моряка военно-морского флота Израиля. — Как вы сюда попали?!
Папа растерялся.
– Я выбросил военный билет, — сказал папа.
Призывная молодежь захихикала.
– Это в каком смысле? — спросил врач.
– В смысле — в ведро, — ответил папа, — в мусорное…
Папу несло: он был взволнован, раздет, да к тому же призван во флот. «В День танкиста», — добавил он.
Ребята вокруг загоготали. Папа явно срывал очередной призыв в армию. Белый доктор стал красным и доставил папу прямо к военному комиссару полковнику Куницыну.
– Bac-то я и искал, — обрадовался папа, — спасибо доктору, а то бы не нашел…
Куницын был недоволен.
– Почему вы раздеты? — спросил он.
– Я призывался, — объяснил папа, — во флот.
Папа начал натягивать белье.
Полковник сурово посмотрел на врача.
– Заработались, товарищ комиссар, — произнес врач, — головы не поднимаем.
– Кру-у-гом! — приказал полковник Куницын. — Шагом ма-а-рш!
И несчастный эскулап, чеканя шаг, покинул кабинет.
Комиссар крякнул, поправил орденские планки на кителе и сказал:
– Слушаю вас.
– Я инвалид войны, — начал папа — был на Ленинградском фронте, в добровольческой дивизии. Мы стояли на Пулковских высотах, и у нас была одна винтовка на троих, причем все трое не умели стрелять и первое время по ошибке обстреливали друг друга, то есть свои же позиции.
– У нас идет призыв, — сухо перебил комиссар, — переходите к сути дела.
– …Мы заряжали миномет не с той стороны, — продолжал папа, — и чуть не уложили политкомиссара…
– У меня очень мало времени, — оборвал полковник.
– Да, так вот, морозы стояли ужасные, и я отморозил ноги. Привезли меня в госпиталь на Фонтанку, а наркоза нет…
– Что вам надо? — спросил полковник.
– Военный билет, — охотно сказал папа.
– У вас нет билета? — ужаснулся комиссар. — А где же он?
В кабинете было тепло, папа был одет, во флот его не призывали, и поэтому он спокойно ответил:
– Потерял во время войны, когда шел в атаку на врага, — и добавил: — В День танкиста…
– Почему вы не заявили об этом раньше? — спросил полковник.
– Так война же была, — резонно заметил папа.
– А потом?!
– Восстанавливал народное хозяйство и думал, что он лежит на своем месте, в шкафу под фуфайкой…
– Он думал, — недовольно протянул комиссар и вновь поправил орденские планки, — он думал…
И затем вдруг спросил у папы:
– А зачем вам, собственно, билет? Политика у нас мирная, войны не будет, а если империалисты развяжут, мы вас все равно не призовем. Вы пожилой, инвалид войны… Мы вас в другое место отправим.
– И я так думал, — обрадовался папа, — поэтому и выбросил.
У папы перехватило дыхание. Мама правильно говорила, что у него длинный язык.
К счастью, полковник Куницын был глуховат. Раньше он служил в артиллерии и теперь хорошо слышал только залпы орудий.
– Идите и живите спокойно, — сказал комиссар, — без билета.
– Спасибо, — поблагодарил папа, — но что же я сдавать буду?
– А не надо сдавать, — успокоил комиссар.
– Нет, надо! — настаивал папа.
– Зачем?
– Вы что, не знаете?!
– Нет, — ответил комиссар.
– Я ж в Израиль еду, — пояснил папа.
Наступила тишина. Такую тишину полковник Куницын помнил только один раз — перед Курской битвой, а папа так вообще не помнил. Первыми заговорили орудия полковника Куницына.
– Билета вы не получите, — сказал он.
– Послушайте, — начал папа, — дайте, я тут же верну!
– Ни за что!
– Прямо в кабинете.
– Никогда!!! Вы едете в Израиль и просите наш воинский билет?! Никогда!!!
– Так ведь — чтобы сдать, — старался объяснить папа.
– Мы выдаем билеты с другой целью, — полковник Куницын встал, — защита отечества — святой долг каждого советского гражданина, а вы…
– Я выполнил, — напомнил папа.
– …А вы изменник и предатель! Как вы могли совершить такое?!
Продолжение туут
Александр и Лев ШАРГОРОДСКИЕ
«Живой журнал»
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
