Ты и попался, милейший читатель: речь не о Евтушенко. Владимир Царейкин в Зиме не родился — сделал он это в предвоенный год в Днепропетровске. Но после эвакуации в Златоуст, на родину ещё одной звезды — Анатолия Карпова, после возвращения домой, работы электриком и токарем Владимир поступил в медицинский, стал хирургом и несколько лет прожил на станции Зима Иркутской области. Об этом вы прочтёте в стихах, я в виде исключения оставил адреса под некоторыми.
Нашёлся повод поговорить и о патриотизме. В 70-х, вернувшись в Украину, наш гость становится членом «антисоветской украинской организации “Народный рух”, в работе которой участвовали и евреи». Но вскоре убеждается, что «отношение украинцев к нам не изменилось». За исключением разве что прелестного губермановского: «Еврей — участник всех на белом свете чужих национальных катастроф» и оттого готов поработать закваской у тех, кто эти «катастрофы» приуготовляет — мы чаще остаёмся чужими.
Он начинает изучать иврит и еврейскую Традицию, искать неложную основу для своего патриотизма. Становится патриотом Израиля-Земли и Израиля-народа. Перебравшись на волне Большой алии в Израиль, Владимир входит в партию «Моледет», возглавляемую убитым позже Ганди.
Мне видится, настоящий патриотизм всегда связан с чувством земли под ногами и вообще — земного материала. Несомненно, у токаря и электрика, в чьих руках вещь и энергия, у хирурга, в руках у которого буквально жизнь больного — это чувство есть. И в стихах Владимира Царейкина ощутима основательность и вещность — язык строчек плотен, конкретен и, я бы сказал, «мастеровит».
Надёжный человек. О трагичности еврейского бытия он говорит не книжно и абстрактно (как многие, кто шлёт мне вирши) — а сугубо из личного опыта. Подтверждаю — имел отчасти похожий. Как и многие из читателей.
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Владимир Царейкин
ПЯТАЯ ГРАФА
Меня учили не впустую.
Лишь только начиная жить,
Я понял истину простую:
Евреем очень страшно быть.
Когда я детство вспоминаю,
То лишь одно сказать могу:
Что пережил, не пожелаю
Я даже своему врагу.
Не счесть обид и оскорблений,
И сколько раз, судьбу кляня,
Жить не хотел от унижений:
Всем классом били лишь меня.
А дома мама утешала,
И, вытирая слёзы с глаз,
Она мне грустно повторяла:
«Что делать? Все не любят нас.
Терпи!» Да как терпеть такое?
«Терпи — ведь нужно как-то жить».
И пятую графу рукою
От всех старался я закрыть.
Стонал я от стыда и боли.
Да разве мог тогда мечтать,
Что наши дети будут в школе
Иврит и Тору изучать?!
Сбылась мечта всех поколений.
Мы равные среди людей.
Нас не поставить на колени,
И я горжусь, что я еврей!
РУССКОЕ ИМЯ
Хвалил Союз старик в берете
И всё стонал, что плохо тут.
Я попросил его: «Ответьте,
Как сына вашего зовут?»
И он ответил гордо: «Вова!
Он у меня родился там».
У старика спросил я снова:
«А почему же не Абрам?»
«У нас там так не называли».
Но ясно, что старик хитрил:
Ребёнку это имя дали,
Чтоб он «немного русским» был,
Чтоб дети в школе не дразнили
И не стеснялся он друзей,
Чтоб одноклассники не били
Его за то, что он еврей.
Я старику сказал об этом.
И он ответил: «Ну так что?
Мой сын в Союзе был поэтом,
А здесь, в Израиле, никто.
Поэт дорогу подметает!
Я эту дикость не пойму.
Нас здесь никто не уважает.
Как жить?» И я сказал ему:
«Я б за любое дело взялся,
Хоть туалеты очищать,
За то, чтоб сын мой не боялся
Себя евреем называть».
ДВЕ МОГИЛЫ
За городом, у крайней хаты,
Могилы, выстроившись в ряд.
И в них немецкие солдаты,
В боях погибшие, лежат.
Кто пережил, тот не забудет
Пожары, кровь и пыль дорог.
Пусть он навеки проклят будет —
Фашиста кованый сапог!
Когда Союз уже стал бывшим,
Богатый немец прилетел.
Он им, Европу покорившим,
Поставить памятник хотел.
Все были с гостем очень милы —
Вино, цветы, оркестр играл.
И взвод солдат возле могилы
Салют в честь мёртвых немцев дал.
Там, где евреев расстреляли,
Нигде не видно было роз
И свинофермы две стояли —
Свиней выращивал колхоз.
Отходы в балку выливают,
Чертополох везде расцвёл,
И дети черепом играют
Как инки древние, в футбол…
ВАРШАВСКОЕ ГЕТТO
Весной, когда всё оживало,
Весь мир изумлённый узнал,
Что гетто в Варшаве восстало,
Кто мог, тот оружие взял.
Евреев людьми не считали,
Их всех обрекли на убой,
Но гордо они умирали,
Врагов забирая с собой.
Из гетто уйти невозможно,
Хоть жизнь подороже продать,
Решили евреи, чем можно
Двуногих зверей убивать.
С трудом сейчас верится в это.
Отчаянье силы дало.
В руинах Варшавского гетто
Немало врагов полегло.
Патроны и крошки делили,
Кто жив ещё был из бойцов,
Но кровью фашисты платили
За смерть матерей и отцов.
Пожарами гетто объято,
Нет выхода, гибель близка,
Евреи последней гранатой
Взрывали себя и врага.
…Ночь в окна глядит фонарями,
Дождь тихо по стёклам стучит,
А перед моими глазами
Варшавское гетто горит.
НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
Ужасно хочется спать.
Немного дрожит рука.
Но смерть отступила опять,
А так ведь была близка.
Сегодня я очень устал
И стоя заснуть был готов,
Пока под краном смывал
С перчаток чужую кровь.
Весь свет про себя я ругал,
Но слышу вдруг — за спиной:
«Спасибо, доктор!» — сказал,
Поднявшись с носилок, больной.
Серел за окном рассвет,
Полнеба обняла заря.
Профессии лучше нет.
Хирургом стал я не зря!
1967, станция Зима
СОН
Небо покрыто мглою.
Тихо. Уснула больница.
Только глаза закрою,
Город родной мне снится.
Солнечный весь, зелёный,
Ласточки в небе, цветы,
Листья акаций, клёны,
Рядом со мною ты.
Ты совсем близко, можно
Даже достать рукой…
Будит сестра осторожно:
«Доктор, в приёмный покой!»
Сразу сон исчезает,
Расстаться с ним так нелегко,
Метель всё вокруг заметает,
И ты далеко-далеко!
1968, станция Зима
В ЛЕСУ
Снег деревья покрыл до верхушек,
Где-то дятлы упрямо стучат,
И, как сотни нарядных игрушек,
Сотни шишек на ёлках висят.
Между веток луч солнца мелькает,
На замёрзшей реке стынет лёд,
Вдаль куда-то тропа убегает,
В зимний лес за собою зовёт.
По тропе бегу ветру навстречу,
Лыжный след потянулся за мной.
Может, счастье сегодня я встречу
Где-нибудь на полянке лесной.
1967, станция Зима
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
