Это был профессиональный журналист и прекрасный поэт. Эдичем он стал в Америке, а за свою советскую жизнь Михаил Эдидович прошел, исколесил и облетел всю страну — от родной Риги до Магадана и Владивостока.
Вернувшись в Ригу после 25 лет скитаний, Михаил Эдидович примкнул к движению еврейских «неопросветителей», он был одним из инициаторов создания и членом первого правления Латвийского общества еврейской культуры. В Риге выступил на первом в истории Советского Союза митинге, посвященном памяти жертв Холокоста…
В Соединенные Штаты Миша приехал в 1990 году. Работал в газете «Новое русское слово», на радио. Много писал, издавал сборники стихов. Незадолго до своего возвращения в Латвию сотрудничал с нашей газетой. Публиковал захватывающие интервью с известными людьми…
Миша уехал, но продолжал регулярно печататься в «Еврейском Мире». Связь с ним не прерывалась, несмотря на физическое отсутствие, и разлучила нас только его безвременная смерть. Разлучила, но не предала забвению…
Редакция
В память о друге и соратнике Михаиле Эдиче публикуем одно из его замечательных стихотворений.
ФИНАЛ
Жена, сраженная снотворным,
сопит, как грудничок в конверте.
Второй час ночи. Я упорно
готовлюсь к рандеву со смертью.
Как ни менял дома и страны,
макулатурой подзарос я.
Теперь с упертостью барана
ищу ответы на вопросы.
Зачем, кому — одних альбомов
штук сто, наверное, нашлепал.
Остановил мгновенья, homo?
Засунь, пардон, мгновенья в ж…
Листаю, рву изображенья
людей и видов на бумаге.
Работаю с опереженьем
финала ординарной саги.
Вот мы — с израильским
министром,
вот — с губернатором
Нью-Йорка,
здесь — слушаем молитву «Изкор»,
а здесь — кричим знакомым:
«Горько!»
А тут, на черно-белых фотках,
родные, канувшие в Лету, —
дед с бабкой в кузове пролетки,
еще не загнанные в гетто.
И снова цвет — Канкун, Карибы.
И черно-белая Чукотка.
Рву фотографии на выбор
и обжигаю водкой глотку.
К утру возьмусь за документы,
пуд писем и других бумажек.
Уверен я на сто процентов:
наш сын в них не заглянет даже.
Тем паче — внучки, мы обломки
Совка, а им Совок не жалко.
Нет, лучше сами, чем потомки,
архив свой вынесем на свалку.
Пришли ни в чем, уйдем нагими,
нас и такими примут кущи.
И заморочками своими
не омрачим балдеж имущим.