Записки узника Рижского гетто, скульптора Эльмара Ривоша
Окончание. Начало тут
Мужчин и женщин выводили на работы вне гетто: на уборку улиц, стройку, заводы, фабрики, швейные мастерские, разгрузку вагонов, рытье ям. При выходе из гетто и возвращении уставших и изможденных людей частенько встречали у ворот полупьяные местные «патриоты» и под общий хохот и улюлюканье начиналось избиение — палками, кулаками, ногами: «Бьют вслепую, не разбирая, кого и как, просто так, чтобы отвести душу».
Иногда Ривош с тоской глядел на проходивший по Московской улице напротив гетто 5-й трамвай. Когда-то скульптор каждое утро ездил на этом трамвае на «Кузнецовку», сейчас там, наверное, сидят его бывшие фабричные знакомые. И они ничегошеньки не знают, да и особо не хотят знать, что творится за колючей проволокой… В гетто вскоре начался голод, появилось много нищих, шарящих в поисках объедков у мусорников. Эльмар и тут нашел выход: бывший страстный голубятник с помощью рогатки обеспечивал семью и родных «дичью», благо прекрасно знал повадки голубей.
На окраине Риги, в Бикерниекском лесу, начали выкапывать ямы, длинные и глубокие. Среди евреев эту новость расценили с оптимизмом — наверняка это будущие укрепления, предположили они, значит, ждут наступления советских войск. Страшные мысли о действительном предназначении рвов старались отгонять, как безумные и невозможные… (В рижском Бикерниекском лесу за годы войны нацистами и местными пособниками гитлеровцев было расстреляно более 46 тысяч местных и привезенных из других европейских стран евреев, а также советских активистов, антифашистов, пленных красноармейцев. В 2001 году здесь был открыт мемориал.)
Наступило 29 ноября 1941 года. В этот день всем мужчинам от 17 до 60 лет было приказано выстроиться в отдельную колонну для перевода в другие кварталы гетто. А старикам и женщинам с детьми велели утром 30 ноября приготовиться к переселению в лагерь. Каждому разрешалось взять с собой вещей не более 20 кг. Участь стариков ни у кого сомнения не вызывала, всем было ясно: для них это смертный приговор.
«Насколько лучше корове, барану, — запишет Ривош. — Их кормят, гонят на бойню, общество покровителей животных следит за тем, чтобы их не мучили понапрасну, их глушат и левой рукой перерезают горло… Нас, перед тем как перебить, кидают из стороны в сторону, лишают самых примитивных прав человека, прав животного и то нам не оставляют. Постепенно тупым ножом режут душу, оставляя вопрос о том, когда нам перережут глотку, открытым…»
Накануне вечером в семье Ривошей, когда дети легли спать, взрослые решали, что им делать. Бежать с годовалой дочкой на руках было невозможно — оставалось погибнуть всем вместе. И они были готовы к этому. Эльмар сам предложил привести приговор в исполнение, если все на это согласны. В сарае у него лежал острый плотницкий топор, а он умел им ловко пользоваться. Один сильный удар в висок — сначала мама, потом Аля, дети, а за ними — он сам в петле. Но Аля не смогла допустить, чтобы ее муж стал убийцей собственных детей. Решили положиться на Б-га и испить горькую чашу до дна.
«Как тяжело напускать на себя “мужественность” и силу духа, когда душа разрывается, когда плачешь ни для кого не заметными слезами. Девочка, если погибнет, как травка, как цветок, без моральных мук, без страданий. Она маленькая и глупая. О Диме больно думать. Он для своих лет очень развит… и страдает уже не только как зверек, он — маленький человек со всеми чувствами. Единственное, чего он не может понять — это за что, — запись в книжке Ривоша о той страшной ночи, когда они прощались навсегда, приготовившись к расставанию и смерти. — У мамы губы холодные, лицо каменное. У Али губы еще теплые, податливые, но в них уже нет жизни. Девочка спит, лежа на животике, вылезает розовая пяточка из-под одеяла. Пяточке щекотно от усов, и она исчезает под одеяло. Диму слишком крепко прижал, но он не крикнул. Что с ними будет, куда их денут? Зачем, для чего и за что? Ненависть, отчаяние и надежда сплелись в один ком. Этот ком нельзя проглотить, он давит и сжимает горло. Самые сильные страдания причиняет не наше личное горе, а горе наших близких и наших любимых».
Но в тот день судьба смилостивилась над семьей скульптора, им была дарована жизнь. Еще на 9 дней. В ночь на 30 ноября нервы у многих обитателей гетто не выдержали, несколько человек покончили с собой. Родственница Ривоша Леля Бордо перерезала вены на руках себе и своему сыну Жоржику пяти лет. В еврейской больнице ее откачали. Спрашивается — зачем? Ее малыш к тому времени был уже мертв…
В ходе первой ноябрьской акции по уничтожению евреев Рижского гетто были вывезены и расстреляны в Румбуле почти все старики, а также большинство женщин и детей. Уцелеть удалось немногим, их черед настал 8 декабря. В тот день улицы Рижского гетто покрылись снегом с кровью пополам. Повсюду были следы бойни, валялись трупы стариков — видимо, их убивали на месте. В глаза бросались помятые колясочки, детские саночки, сапожки, мешки с едой, бутылочки с сосками, в них — замерзший тум.
Эльмар вызвался в похоронную бригаду в надежде увидеть кого-то из родных. Но он их больше никогда не увидит — ни мертвыми, ни живыми. Трупы убитых сложили штабелями в вырытой большой яме у старого еврейского кладбища. Ривош снял с руки обручальное кольцо и зарыл его в могиле. Так он похоронил свое прошлое и надежду.
Когда над ямой вырос большой светло-желтый бугор, наступила пронзительная тишина. И вдруг в этой тишине сорок-пятьдесят мужчин, встав у могилы полукругом, начали хором читать поминальную еврейскую молитву. Как потом запишет Эльмар, атеист по натуре и социалист по убеждениям, эта молитва была сильнее его понимания и разума. Он не понимал ее слов и смысла, но он уже никогда не сможет забыть этой молитвы, она каленым железом останется выжженной в его памяти.
Прощай, гетто!
В тот день он фактически умер, иногда только внутренне вздрагивая, когда слышал обрывки разговоров о том, что якобы всех женщин и детей из гетто увезли в лагерь в Саласпилс и они там неплохо устроились. Этой надеждой торговали шуцманы, выманивая у евреев ценные вещи в обмен на обещания разузнать что-нибудь об их семьях. Возможно, те же самые, которые до этого убивали этих же женщин и детей… Эльмар знал, что это неправда, но так хотелось верить!..
Через неделю им разрешили зайти в их бывшие квартиры за едой и одеждой.
На подгибающихся ногах он пробрался к своему домику, со всех сторон занесенному снегом. Следов нет, значит, нет и жизни — погас маленький, чуть тлеющий уголек надежды. И только сердце продолжало громко биться — на разрыв. В доме каждая мелочь кричала о том, что здесь происходило: тарелка с остатками каши, брошенный на пол детский чулочек, Димины книжки, Алина полочка с фарфоровыми безделушками, фотографии на стене. Под Лидочкиной кроватью — горшочек с замерзшей жидкостью. И вдруг Эльмар увидел, как под грудой одеял на кровати что-то зашевелилось! Это был их исхудавший и перепуганный пес Чарли, как призрак из прошлого. Эльмар обхватил его за шею и зарыдал в голос. А Чарли, чуть поскуливая, слизывал его слезы…
В квартиры расстрелянных рижских евреев в ноябре и декабре 1941 года заселили новых узников, привезенных из Германии. Именно для них немцы руками местных рабов и строили такое большое гетто и несколько концлагерей в Латвии. Позже к евреям из рейха добавились их соплеменники из Австрии, Литвы, Чехии, Венгрии.
В феврале 1942 года в Рижском гетто насчитывалось около 11 тысяч зарубежных евреев. По неполным данным в Латвию было депортировано более 25 тысяч евреев из других стран, выжили из них только 1073 человека.
Сговорившись со своим приятелем Рудольфом Анкравсом, с которым они встретились, когда Ривоша с группой рабочих под конвоем привели в центр города на ремонтные работы, Эльмар решает бежать из гетто.
Здесь его больше ничто не удерживало, даже Чарли пришлось отдать знакомому полицейскому.
Утром 4 февраля 1942 года Ривош, смешавшись с колонной рабочих, проскользнул через узенькую щель между домами. Зайдя в укромное местечко, он спорол желтые звезды и твердой походкой направился к дому Руди, стараясь идти по тротуару, хотя его по привычке тянуло на середину улицы. С гетто он распрощался навсегда!
Записки рижского узника
Несколько месяцев скульптор прятался в погребе у Анкравса и его жены, делая им для продажи фигурки различных зверушек, которые потом с охотой раскупали немецкие солдаты для отправки своим семьям в фатерлянд. Знали бы они, что этих глиняных кошечек и собачек слепил беглец-смертник из еврейского гетто!..
Эльмар даже отважился несколько раз навестить старенькую Мими, но вскоре у Рудольфа находиться стало небезопасно, и он перебрался в подвал другого дома. Здесь Ривош оборудовал себе маленькую мастерскую, где к Пасхе изготавливал цыплят, забавных смеющихся зайцев, держащих в лапах пасхальные яйца. Мне довелось недавно подержать в руках чудом сохранившуюся с 1942 года гипсовую форму такого зайчика — трудно было себе представить, что автор этого веселого персонажа — скрывающийся в погребе узник гетто, только что переживший все ужасы ада.
Но жизнь брала свое. Эльмар влюбился. Его спасительницей стала бывшая одноклассница и подруга жены — Людмила Знотиня, она навещала Эльмара и в дни его прихода к Мими, и потом, когда он устроился в другом подвале. Здесь почти два года — вплоть до освобождения Риги в октябре 1944 года — беглеца укрывали баптисты. Местная дворник Эмма Приеде и ее муж Петер обеспечивали скульптора едой и теплыми вещами, а он чинил им обувь и даже научился шить из обрезков кожи босоножки и сандалии.
Под влиянием Людмилы Знотини Эльмар в погребе начал писать обо всем, что с ним случилось. У него сохранилась записная книжка из гетто — дневник, в котором в сжатом и зашифрованном виде были записаны все события с начала войны и до его бегства из ада.
В ожидании Люси (Людмилы) он писал свои «Записки рижского узника» карандашом на обороте больших нотных листков, добытых для него Эммой. Люся, уходя, забирала их и относила подруге Татьяне Соллогуб, которая ночью закапывала «ноты» в своем саду.
В письмах к Людмиле Эльмар писал, что было бы хорошо, если бы эти записи могли прочесть и другие люди.
Из записок Ривоша: «Мы должны всеми силами стараться выжить. Если мы сами об этом не позаботимся, то даже свидетелей не будет, мстить нужно не для своего успокоения, а ради памяти убитых, ради справедливости. Наша будущая жизнь должна быть не эгоистичной, маленькой, а тяжелой обязанностью, жизнью для расплаты».
Они поженились после освобождения Риги, а в 1946 году у них родилась дочь Наталия — единственный уцелевший ребенок Эльмара Ривоша, как она сама про себя говорит.
«Папа тяжело заболел, когда мне было 8 лет, а еще через три года, в 1957 году, он умер, ему исполнился всего лишь 51 год, — рассказала Наталия, с которой мы встретились в том же самом доме на улице Кулдигас, откуда осенью 1941 года ее отец со своей семьей был вынужден выехать в Рижское гетто. — О его детстве и юности я знаю главным образом из рассказов, записанных мамой под его диктовку, один рассказ — о жизни в Париже — даже я сама записала с его слов».
Из рассказов родителей Наташа знала о трагедии, случившейся с первой семьей своего отца…
Однажды по какой-то надобности он зашел в соседний дом к учителю физики Берману и вдруг увидел в его квартире свой собственный довоенный буфет и стоявшую на нем скульптуру литовского князя Витовта на белом коне. В невероятном волнении Ривош подошел к своей работе, все еще не веря глазам своим. Он объяснил хозяину дома, что эти вещи во время войны оставил на хранение у няни своей жены. Эльмар готов был выкупить хотя бы рыцаря, но… Новый владелец его шедевра резко оттолкнул Ривоша со словами: «Не трогайте — вы ее разобьете!» Тогда дело чуть не закончилось дракой, а маленькой Нате строго-настрого было запрещено играть с детьми «буфета», как они прозвали папиного обидчика.
***
Ривош устроился помощником в мастерскую скульптора Александры Бриедис, на жизнь зарабатывал изготовлением бюстов коммунистических вождей и партийных лидеров. При жизни ему так и не довелось воплотить в фарфоре свои многочисленные работы на тему Рижского гетто, они остались в гипсе, макетах и в забвении. А уникальнейшие дневниковые записи выжившего узника Рижского гетто, выдержки из которых я здесь цитировала, впервые в полном объеме увидели свет лишь в 2006 году вместе с другими рассказами и эссе этого замечательного и талантливого человека.
Перевод на латышский язык «Записок Ривоша» сделали его дочь Наталия Кажа (Ривош) и ее сын Раймонд, внук Эльмара. В семье бережно хранятся оригиналы его записей и желтые звезды. Те самые, споров которые в феврале 1942 года Ривош вышел на свободу.
Алла БЕРЕЗОВСКАЯ, журналист
http://baltnews.lv/authors/20150704/1014052779.html
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
