Вообще-то так всегда: живёшь «обыденной жизнью» под маленьким небом — и вдруг оказываешься в космосе. В Израиле — и народе, и государстве — это особенно ощутимо. А ещё — это ощутимо в поэзии.
Наша гостья не обделена ни одним из таких «геологических разломов». Живёт себе в Хайфе, «сабра» 1991 года издания, работает в больничной кассе, публикуется, лауреатствует, ведёт программы и блоги… И вдруг — хамасовской ли ракетой, внутренним ли взрывом открытия, бурлящим ли чувством (что, впрочем, для женщины обыденность) — мгновенно её переносит под Небо Большое. Которое, как и положено для настоящего поэта, ближе тебе и знакомей. Естественней.
Вот что Инна ответила мне на вопрос о месте поэзии в её жизни: «Языком поэзии наши души ведут разговор с Б-гом. Не просто говорить прозой об искусстве поэтики, когда живёшь и дышишь поэзией, когда поэзия бурлит в тебе, не даёт спокойно ни есть, ни спать, ни жить. Ты живёшь только мигом. Мигом, в котором рождаются стихи… Для меня поэзия — это поиск гармонии с самой собой и с окружающим меня миром».
А дальше — из её гораздо более подробного поэтического ответа. А дальше… Но, как Инна уточнила, непросто говорить о поэзии прозой. Читайте. Это — настоящее.
Шлите нам стихи на е-mail: ayudasin@gmail.com.
Инна Костяковская
Нет, стихи не игра, не потеха.
Это странного голоса эхо.
Это мысль, что ночами струится,
чёрной тенью ложась на страницу.
Это просто явление, случай…
Это то, что пугает и мучит,
что преследует денно и нощно,
что в тебе — постоянно и прочно.
Что в тебе — как заноза, как вирус…
Умножение плюса на минус.
Боль ошибок твоих и сомненья.
Раздвоенье твоё, расслоенье.
Эфемерное, тихое эхо,
вечный спутник и плача, и смеха…
***
Я — сочинитель, шут, я — пилигрим,
сама себе Афины, Троя, Рим.
И вызывая часто смех и плач,
сама себе — судья, сама — палач…
Сама себе учитель самый строгий.
При входе в душу — вытирайте ноги.
***
Не отнимай мою печаль!
Она неотделима
от облаков, летящих в даль,
от дней, летящих мимо.
Не позволяй моей тоске,
о всемогущий Б-же,
слезинкой таять на песке
и на горячей коже.
Оставь мне в перспективе лиц,
сюжетов и мгновений,
оставь мне таинство страниц
и грусть стихотворений…
***
Смерть — это то, что бывает с другими.
Иосиф Бродский
Как тороплив часов всегдашний бег.
Как с каждым годом всё белее снег,
что в волосах предательски блестит,
как это тело о весне грустит…
Маразм, беспамятство, бессилие и злость,
и где-то снова потерялась трость.
Об этой перспективе в стиле Верди,
не хочется мне говорить о смерти.
Но всё-таки пока ещё есть силы,
пока ещё не вырыты могилы,
пока тверда рука и нежен взгляд —
идём вперёд! А движемся — назад…
ГЕНИЙ
Чарльзу Буковски…
Он никогда не жил по правилам.
Пил больше, чем всегда положено.
Его рука шедевры правила,
его рука шедевры множила.
Он жизнь листал не по учебникам,
любил неистово и грозно,
назло учению Коперника,
вокруг Земли вращал он звезды.
Другим, необъяснимым зрением
смотрел на небо под ногами.
И шарик наш, доступный гению,
пинал большими сапогами.
Давно растаскан он по полочкам,
давно разобран на цитаты.
И меткие слова-иголочки
переживут любые даты…
СТИХИЯ ДОЖДЯ
Время кончается там, где кончается дождь,
за поворотом, на новом этапе творенья,
и ослепительно белой кажется грязная ложь,
как белое платье невесты — прекрасным
виденьем…
Мне так легко обмануться, я — призрак
в ночи,
цепи звенят на моих арестантских
лохмотьях,
призрак без голоса, сколько теперь не кричи,
тает мой крик в мертвом эхе ночной
подворотни…
Ветер свободы давно не тревожит рассвет,
призракам разницы нет, чем наполнится
грудь,
если душа существует три тысячи лет,
кто же сумеет ее так легко обмануть…
Время кончается там, где кончается дождь,
капли стекают аккордом твоей несвободы,
только стихи и любовь, только этим
еще и живешь
в мире безумных стихий при хорошей погоде.
Стихи, написанные во время последнего военного конфликта
Израиль жив, но как он одинок.
История умеет повторяться,
Европу злит распятый нами бог
И ничему не стоит удивляться.
Ещё дымит печами Холокост,
И мчатся поезда, чтоб кануть в бездну,
Еврейский неоконченный вопрос
Решается сегодня повсеместно.
Прости глупцов, прости, Синедрион!
На что ещё мы не имеем права?
Не предрекай нам разрушенье Храма,
Который изначально обречён.
РЕКВИЕМ
Ночь кончается на рассвете?
И не слышно людского стона?
Погибают еврейские дети
На священной земле Хеврона.
Их убило наше малодушие,
Наше всепрощение врагам,
Детскими телами или душами
Не построить новый Третий Храм.
И для нас, потомков Авраама,
Снова ночь, но в небе нет луны.
И теснятся у подножья Храма
Души всех, убитых без войны…
***
Как же быстро выросли дети…
Жизнь в Израиле — год за пять.
Вижу сына в красном берете,
Уходящего воевать.
Есть понятие мертвой точки,
За которой сплошная мгла.
В «боевые» уходит дочка —
Это сводит меня с ума.
Знаю, воздуха будет мало
И бессонные ночи ждут.
От Рафиаха до Ливана —
Этот страшный солдатский путь.
Укрепи меня, слышишь, Б-же,
Чтобы сильной быть им под стать.
Я сегодня сражаюсь тоже
С вечным страхом их потерять.
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
