Еврейский Мир

Среди любителей истории (к каковым с энтузиазмом отношу и себя) большой популярностью пользуется  игра в “альтернативную историю”:  если изменить какое-либо из начальных условий той или иной исторической ситуации, как развивались бы дальнейшие события?

К примеру, что, если бы Временному правительству удалось выследить Ленина в Разливе и судить его как германского шпиона, благо оснований для этого было более чем достаточно? Смогла бы захватить власть микроскопическая партия большевиков, лишенная гениальной тактической интуиции, беспредельной беспощадности, железной воли и непререкаемого авторитета своего вожака? Не будем забывать, что абсолютное большинство большевистских вождей было категорически против плана захвата власти в октябре 1917 года, и Ленину стоило большого труда преодолеть сопротивление робких соратников. А если бы большевики не решились на переворот, как сложилась бы дальнейшая судьба российского государства?

Это прекрасный вид интеллектуального досуга, заставляющий шевелить мозгами и расширяющий кругозор. Особенно ввиду того, что исторический детерминизм можно смело отнести к разряду самых нелепых сказок марксизма. Случай и личность играют в истории важнейшую роль, и на первый взгляд незначительные события способны решающим образом изменить ее ход.

Например, мало кому придет в голову возводить в ранг всемирно-исторической фигуры Тома Прендергаста, главу политической машины Демократической партии города Канзас-Сити (штат Миссури). Однако же именно ему мы в первую очередь обязаны тем, что после смерти Франклина Рузвельта в апреле 1945 года на место президента США заступил Гарри Трумэн. Баллотируясь на четвертый срок в 1944 году, Рузвельт под давлением Прендергаста взял в напарники его ставленника, малозаметного сенатора от Миссури, вместо действующего вице-президента Генри Уоллеса.

Опасаясь лишиться поддержки влиятельного партийного босса из Миссури, Рузвельт выкинул за борт Уоллеса – крайне левого радикала, удивлявшего даже единомышленников своей наивностью на грани глупости и к тому же находившегося под сильным влиянием коммунистов и просто советских агентов, которыми было буквально нашпиговано его окружение. Не помогло даже заступничество задушевной приятельницы вице-президента – первой леди Элеаноры Рузвельт. Останься Уоллес на своем посту, можно не сомневаться, что история пошла бы совсем в другое русло.

Смысл изучения прошлого состоит в том, чтобы вскрыть невидимые на поверхностный взгляд пружины событий и установить закономерности, определяющие исторические тенденции. В силу этого мысленный эксперимент под названием “Что, если бы..?” нередко позволяет по-новому взглянуть на текущие события и проникнуть в их скрытый смысл.

***

Накануне второй мировой войны Америка была охвачена изоляционистской лихорадкой. Президент Франклин Делано Рузвельт баллотировался в 1940 году на третий срок на пацифистской платформе – он не позволит втянуть Америку в европейскую междоусобицу, он клятвенно обещает американским матерям, что их сыновьям не придется проливать кровь за чужие интересы.

Особенно силен был изоляционизм среди просвещенных кругов. Однако стоило гитлеровской Германии напасть на Советский Союз, как американская интеллигенция, до тех пор истерически требовавшая, чтобы Соединенные Штаты прекратили тайно помогать Великобритании и не мешали советско-нацистскому альянсу наводить порядок в Европе, в один миг развернулась на 180 градусов.

Активисты компартии кинулись по магазинам грамзаписи изымать антивоенную пластинку, напетую “красным соловьем” Питом Сигером (только что почившим в бозе в возрасте 95 лет) и по иронии судьбы именно в этот день поступившую в продажу. Вчерашние неумолимые изоляционисты волшебным образом превратились в воинственных интернационалистов. Интеллектуальная элита, как один человек, поднялась на борьбу с коричневой чумой. А спустя полгода, когда Япония атаковала Перл-Харбор, и Гитлер имел глупость объявить войну США, к американской интеллигенции присоединился и простой народ.

Особенно рьяно поддерживала войну “большая пресса” – рупор левых сил. Конечно, существовала военная цензура, но печать так ретиво охраняла военную тайну, что ни одному цензору было за ней не угнаться. Доходило до абсурда: в марте 1942 года на восточное побережье США обрушилась сильнейшая пурга, за сутки выпало более полуметра снега. Как обычно в таких случаях, Бостон, Нью-Йорк, Филадельфия и Балтимор были полностью  парализованы. Ни одна газета не сообщила об этом, чтобы не давать врагу повода для злорадства.

Результаты войны известны: западные державы поделили Германию с Советским Союзом, Европу перегородил железный занавес, оккупационные американские войска преградили путь коммунистам, рвавшимся к власти во Франции и Италии, президент Трумен провозгласил доктрину сдерживания советской экспансии, в рамках которой была спасена от коммунистической угрозы Греция. План Маршалла поставил на ноги разоренную войной Западную Европу, которая вместе с Америкой поднялась на борьбу за свободу. Началась “холодная война”, продлившаяся полстолетия и закончившаяся крахом Советского Союза.

Но могло быть и по-другому. Что, если бы Рузвельт испугался обвинений в диктаторских поползновениях и упразднил военную цензуру? Что, если бы Вторая мировая война освещалась в американских СМИ, как, скажем, война Джорджа Буша против Саддама Хусейна? Что, если бы американская печать видела главного врага не в Гитлере, а в Рузвельте, и открыто ратовала за поражение своей страны? Как развивались бы события в таком случае?

Итак, поставим мысленный эксперимент (те, кто еще не забыл, как освещалась в американских СМИ Иракская война, надеюсь, согласятся, что предлагаемая вниманию читателей фантазия построена на реальных фактах):

***

…К началу 1944 года исход войны уже не вызывал сомнений. Вопрос был лишь в том, когда она закончится и как будут делить плоды победы триумфаторы- союзники. К этому времени под действием массированной кампании антивоенной пропаганды от былого военно-патриотического энтузиазма американского общества не осталось и следа.

Чем дальше продвигались на запад советские войска, тем громче трубила американская печать о бессмысленности дальнейшего продолжения боевых действий на западном фронте, тем настоятельнее раздувались тяготы войны. Каждый день газеты пестрели жуткими фотоснимками полей сражений, усеянных трупами и обгоревшими остовами боевых машин. Особенно смаковались цифры американских потерь, а цифры эти были внушительны: ежедневно на полях сражений погибало в среднем 243 американских военнослужащих. В то же время все добрые вести с фронта старательно замалчивались.

По радио (массового телевидения еще не было, поэтому пропагандистский эффект был не столь разителен и достигался в основном за счет бесконечных повторов) регулярно зачитывались имена погибших воинов. Эти скорбные списки торжественно звучали в эфире под аккомпанемент негодующих воплей: за что гибнут наши ребята, почему они должны расплачиваться кровью за имперские амбиции Рузвельта? Президент нарушил свои предвыборные обещания и обманом вовлек нас в эту никому не нужную войну ради того, чтобы наживались его дружки-толстосумы из военно-промышленного комплекса, убеждали радиослушателей и читателей периодики политические обозреватели.

Огромной популярностью пользовалась точка зрения, что война выгодна лишь евреям, которые рассчитывают на ней нажиться и ослабить Великобританию, чтобы заставить ее выполнить данное еще в 1917 году обещание (Декларация Бальфура) создать еврейский национальный очаг в Палестине. С какой стати мы должны воевать за еврейские интересы, негодовали журналисты, – евреям нравится война, они ее развязали, вот пусть сами и воюют, а мы-то при чем?

Особенно их возмущало бесстыдство еврейских пропагандистов, утверждавших, будто нацисты проводят массовую кампанию истребления евреев. Надо же придумать такое! Как им не стыдно обвинять в геноциде народ, давший миру Бетховена и Гете!  Поистине нет у этих людей ни стыда, ни совести! В некоторых кругах (наконец-то крайне правые нашли общий язык с крайне левыми) не решались отрицать факта Холокоста, но утверждали, будто евреи сами уничтожают своих соплеменников и единоверцев, чтобы свалить вину на немцев и опорочить нацистскую идею. В качестве доказательства приводился неотразимый аргумент: эти гады даже своих не жалеют!

Параллельно народу усиленно внушали, что немцы по сути дела ни в чем не виноваты: их спровоцировали на войну западные державы-победительницы в первой мировой войне, навязав побежденной Германии кабальные условия мира. Что касается Гитлера, антивоенные пропагандисты утверждали, что немцы очень любят своего фюрера, в сущности совсем неплохого, непонятого человека, обожающего детей и животных. Особенно подчеркивалось, что у Гитлера было тяжелое детство.

Приспешники Рузвельта оболгали нацизм, трезвонили газеты. Гитлер заботился о своем народе, он построил сеть великолепных автострад и ликвидировал безработицу. Да и вообще не наше дело решать, какой образ правления должен быть установлен в той или другой стране. Как справедливо гласит надпись на воротах немецкого концлагеря Бухенвальда, где содержатся государственные преступники, “Каждому свое”. Какое право имеет Америка навязывать кому-либо свои понятия о государственном устройстве, особенно такой культурной нации, как немцы?

Печать также негодовала по поводу “зверского” обращения с немецкими военнопленными. Робкие попытки администрации объяснить, что с пленными обращаются предельно гуманно и что вообще, не будучи американскими гражданами, они не могут претендовать на права, предусмотренные Конституцией США, отметались с порога.

Особое возмущение общественности вызвала казнь группы немецких диверсантов, высадившихся с подводной лодки на Лонг-Айленде. Ведущие юристы уже облизывались при мысли о том, как они будут годами защищать диверсантов, потрясая стогны своим красноречием, а немцев вдруг ни с того ни с сего судили судом военного трибунала, приговорили к высшей мере и повесили.

Тот факт, что на шпионов и диверсантов не распространяются предусмотренные международными конвенциями правила обращения с военнопленными, совершенно не смущал критиков. Допустим, что немцы действительно третируют американских военнопленных, как утверждают рузвельтовские пропагандисты. Ну и что? Мы не можем опускаться до уровня наших врагов, администрация позорит нашу страну, гремели газеты, требуя немедленной отставки  военного министра Генри Стимсона.

Из военного ведомства в печать обильно сливались военные секреты, маститые журналисты соревновались в том, кто причинит наибольший ущерб обороноспособности страны, кто побольнее ужалит президента и опередит коллег в гонке за Пулитцеровской премией.

Поначалу администрация еще как-то пыталась поставить преграду лавине разоблачений, но пресса всякий раз поднимала такой дружный негодующий вой, так истерично клеймила президента за его “возмутительные попытки растоптать Конституцию и установить режим личной диктатуры”, что в конце концов Белый Дом махнул рукой и смирился с неизбежностью.

Кампания в печати заметно усилилась после высадки союзных войск в Нормандии, когда за один первый день было убито и ранено свыше шести с половиной тысяч американских солдат и офицеров. На все лады склонялись ошибки, допущенные командующим союзными войсками Дуайтом Эйзенхауэром и его генералами, в особенности провалы разведки.

Почему командование допустило гибель 749 солдат и офицеров во время апрельских учений “Тигр” – генеральной репетиции высадки в Нормандии? Почему разведчики, сумевшие даже раздобыть образцы песка с нормандских пляжей для анализа на плотность, не знали, что вся прибрежная полоса густо усеяна кустарниками, идеально приспособленными для обороны? Почему американские “шерманы” оснащены такой тонкой броней и такой слабой пушкой? Почему в начальный период войны не взрывались американские торпеды? Не потому ли, что Рузвельту наплевать на своих солдат: для него главное – барыши оборонных компаний, выпускающих недоброкачественную продукцию?

Особенно эффективным орудием раздувания антивоенных настроений оказались интервью, которые журналисты постоянно брали у одной и той же немногочисленной  группы солдатских матерей, требовавших положить конец этой бессмысленной бойне и вернуть домой их детей. Звездой кампании стала некая Синди Шихан, сын которой погиб при высадке десанта в Нормандии. Она разбила палатку на “Эллипсе” у Белого Дома и объявила, что не сойдет с места до тех пор, пока президент не прекратит “преступную войну”.

И хотя новая знаменитость на самом деле редко бывала “дома”, а чаще разъезжала по всевозможным антивоенным мероприятиям, хотя быстро выяснилось, что Кейси Шихан, отнюдь не разделяя пацифистских воззрений матери, рвался на фронт и вообще в последние годы перед тем, как уйти на войну, порвал с ней все отношения и жил с разведенным отцом, ничто не могло охладить восторгов прессы, преклонявшейся перед подвигом мученицы-героини и с негодованием отметавшей жалкие попытки “милитаристов” очернить ее светлый образ.

В конце концов пропагандистский напор неизбежно оказал свое действие. В стране нарастала усталость от войны. Количество потерь неумолимо приближалось к роковому психологическому рубежу – 1,5 миллиона человек. Все больше и больше американцев в опросах выражали мнение, что страна стоит на неверном пути, и выступали за то, чтобы выйти из войны. Рейтинг президента неумолимо катился вниз. В юридическом комитете Палаты представителей непрерывно шли слушания, призванные установить, каким образом Рузвельту удалось втравить Соединенные Штаты в войну.

Зачем ему понадобилось провоцировать Японию, устроив ей фактически экономическую блокаду и тем самым толкая ее на войну? Как могла разведка проморгать подготовку японского флота к нападению на Перл-Харбор, если все намерения противника должны были быть великолепно известны в Вашингтоне, потому что американские криптографы задолго до войны раскололи японский военно-дипломатический шифр (об этом стало известно после того, как в апреле 1943 года был сбит самолет, в котором находился командующий японскими военно-морскими силами адмирал Ямамото)?

Может быть, Рузвельт знал о готовящемся нападении, но решил ему не препятствовать, чтобы иметь повод объявить Японии войну? Может быть, президент втравил Америку в войну, чтобы до конца жизни сидеть в Белом Доме? Под сводами залов Конгресса все чаще звучали зловещие вопросы (которыми 30 лет спустя в конце концов затравят Ричарда Никсона): что знал президент, и когда он это знал? Республиканская оппозиция не скрывала, что ее конечная цель – подвергнуть президента импичменту.

Правящая Демократическая партия, опасаясь, что тонущий президент и ее утащит за собой на дно, отшатнулась от Белого Дома и примкнула к оппозиции, ее голос влился в оглушающий антивоенный хор. К сентябрю 1944 года, когда от Франклина Рузвельта отвернулись все, даже самые верные сторонники, он понял, что его карта бита, и подал в отставку.

В полном соответствии с конституционной процедурой на его место заступил вице-президент Генри Уоллес. Спустя два месяца он одержал легкую победу на выборах и получил властные полномочия уже сам по себе, а не как врио.

Тем временем советские представители за рубежом все более настойчиво намекали, что американским войскам нечего делать в Европе. Советский Союз фактически в одиночку вынес на своих плечах всю тяжесть войны, и попытки Америки поживиться за чужой счет и воспользоваться плодами чужой победы выглядят просто некрасиво, говорили они.

Никто не отрицает, что США помогают СССР, но, во-первых, не стоит преувеличивать масштабы этой помощи, а во-вторых, на весах истории кровь миллионов советских солдат всегда перетянет американскую тушенку. Пусть янки возвращаются домой: доблестная Красная Армия сама доведет дело до конца, настаивали посланцы Москвы..

В подтверждение морального приоритета своей страны они приводили чудовищные цифры советских людских и материальных потерь, совершенно непредставимых по масштабам для западного сознания. Союзники с пониманием отнеслись к тому, что эти показатели не предавались гласности в самом Советском Союзе: время военное, нельзя сеять панику и потакать пораженческим настроениям.

(По прошествии некоторого времени, когда выяснилось, что потери Германии в войне составили 7 миллионов человек, Сталин объявил, что и Советский Союз потерял ровно столько же. Его можно понять: не сообщать же истину даже в первом приближении народу, воспитанному в предвоенные годы на лозунгах о войне “малой кровью и на чужой территории”. А то еще, чего доброго, возникнут сомнения в гениальности вождя!)

Но на западное общественное мнение советская пропаганда оказала желаемое воздействие. Первым официальным актом нового верховного главнокомандующего вооруженными силами США был приказ приостановить боевые действия на европейском театре. Спустя несколько дней президент Уоллес выступил по радио с обращением к стране.

В своей речи, восторженно встреченной общественностью, новый президент объяснил, что Советский Союз настолько пострадал от нацистской агрессии, что полностью заслужил право закончить войну по своему усмотрению. Соединенные Штаты же видят свой долг в том, чтобы ни в коем случае не препятствовать доблестному союзнику, а наоборот, всемерно ему помогать военными поставками. Соответственно американским войскам в Европе, изготовившимся к форсированию Рейна, отдан приказ не вторгаться на территорию Германии: пусть с побежденной страной разбирается по своей воле Советский Союз.

В считанные годы во всех европейских странах от Вислы до Рейна установились коммунистические режимы. Где-то для торжества передовой идеи потребовалось вмешательство советских оккупационных войск, где-то местные компартии справились сами при обильной диверсионной, материальной и политической поддержке со стороны Москвы. Брошенная на произвол судьбы, быстро пала под ударами коммунистических партизан Греция.

Франция и Италия формально сохранили независимость, но бал там фактически правили всесильные компартии. Под их давлением обе страны вступили на курс умиротворения Советского Союза, впоследствии получивший название “финляндизации”. Особенно усердствовал в просоветском рвении глава французского правительства Шарль де Голль, которому наконец-то представился случай дать выход своей ненависти к “англосаксам” и расквитаться с ними за все унижения военных лет, когда ему, носителю славных традиций Великой Франции, приходилось, стиснув зубы, заискивать перед союзниками и выпрашивать куски с барского стола.

Оставшаяся в одиночестве Великобритания не осмеливалась более перечить континентальному гегемону. Нейтрализовав Лондон, Сталин не счел нужным  более поддержать идею создания еврейского государства на территории британского протектората в Палестине в качестве противовеса влиянию Соединенного Королевства на Ближнем Востоке. Соответствующая резолюция была отвергнута в ООН громадным большинством голосов. Уинстон Черчилль, еще недавно именовавшийся “спасителем отечества”, вновь, как в 30-е годы, стал у себя в стране объектом презрительных насмешек и счел за благо изгоем уехать за океан – на родину своей матери.

Америке теперь противостоял могучий коммунистический блок во главе с Советским Союзом, который, опираясь на экономический и научно-технический потенциал Германии, создал самую мощную в мире военную машину. Захватив немецкую ракетостроительную базу и всю команду разработчиков во главе с Вернером фон Брауном (по требованию Москвы президент Уоллес распорядился заворачивать, если понадобится – силой, немецких граждан, пытавшихся бежать на Запад), Советский Союз стал единственной в мире ракетной державой, в то время как США только делали первые неуверенные шаги в этом направлении.

Пятого марта 1946 года Черчилль выступил в Вестминстерском колледже в г. Фултон (штат Миссури) с имевшей огромный резонанс речью, где он объявил, что над Европой опустился «железный занавес». Перед лицом неумолимой реальности в Белом доме наступило отрезвление, но было поздно. Начиналась «холодная война», в которой Москва уверенно рассчитывала на скорую победу. Оставшейся фактически в одиночестве Америке нечего было противопоставить коммунистическому гиганту, к услугам которого были ресурсы всей Европы. Это понимали повсюду, в том числе и в самих Соединенных Штатах, где специалисты с глубоким пессимизмом оценивали шансы своей страны в глобальной борьбе против коммунистической тирании. Над миром занималась красная заря…

Автор Виктор ВОЛЬСКИЙ

Источник