Эта удивительная женщина со звонкой фамилией Ерусалимчик поражала окружающих своей необыкновенной одаренностью: архитектор, кандидат наук, доцент кафедры теории и истории архитектуры Белорусского политехнического института, художница, поэтесса, певица, танцовщица, интеллигент и интеллектуал. Мы ходили с ней по одним институтским коридорам, встречались на собраниях, как вдруг она куда-то исчезла. Оказывается, улетела с мужем и сыном на ПМЖ в Америку. Это было ровно 30 лет назад. В прошлом году, по счастливому случаю, наши контакты возобновились. Через годы, через расстоянья, как пелось когда-то.
«Живи, Америка —
странноприимный край,
Приют и хлеб дающая гонимым,
В своей энергии неистребимой
Благословенна будь и процветай!»
Инна Санина, 1984
Маинна Ивановна Артишевская, белорусско-польского (шляхетского) происхождения, в 17-летнем возрасте вышла замуж, взяла фамилию мужа (ему было 19) и с тех пор стала для многих «еврейкой». Когда их сына по окончании университета из-за фамилии не брали на работу в академический институт, — решились на эмиграцию. С 1979 года они в Америке. Поработала в фирмах рядовым архитектором-исполнителем, а в 1995-м по выходе на пенсию оставила архитектуру, зато стала членом Международного ПЕН-клуба. Сын сделал здесь карьеру в науке, получил докторскую ученую степень.
Живут они с мужем в Лос-Анджелесе, оба уже в возрасте, близится 60-летие их единения, и в ее четырех поэтических книгах нахожу много задушевных стихов, посвященных мужу и другу — Иосифу Абрамовичу Ерусалимчику. Инна Санина — это ее поэтический псевдоним: имя упростила, а Санина — это мама Сани, их сына.
В творческих вечерах и литературно-музыкальных концертах, организуемых Русским литературным клубом Западного Голливуда, Инна Санина выступает как поэт. До недавнего времени еще и пела. Да как пела! В ее репертуаре были в основном классические романсы и оперные арии (освоенные еще в Минске, где она стала солисткой Оперного народного театра при Дворце культуры профсоюзов — как она всё успевала, диву даюсь). На одном из концертов кто-то из слушателей записал ее пение на магнитофон, и она прислала нам кассету. Запись любительская, но исполнение высокопрофессиональное, ее музыкальный талант и лирическое сопрано, сильное, богатое красками и гибкое, настоящее оперное бельканто — природный дар, но чувствуется и великолепная школа. Замечу еще, что среди романсов и арий прозвучала многими любимая песня «А идише мамэ», причем на таком чистом идиш и в таком по-настоящему еврейском исполнении, какого я у других исполнителей этой песни не слышал.
Ей было 4 года, когда отец был репрессирован. Юрист по образованию, по молодости увлекшийся революционными идеями, он был активным строителем нового мира и в 1937-м за это поплатился. В военные годы, не сумев эвакуироваться, она с матерью, фельдшером по профессии, скитались по белорусским деревням, как-то они там кормились и выжили. После окончания деревенской семилетки, робкая, приехала она в Минск. Случайно увидела объявление Архитектурно-строительного техникума, там был экзамен по рисунку, что и привлекло, поскольку рисование к тому времени уже было ее серьезным увлечением. Поступила в техникум, закончила его с отличием, потом еще отучилась на Архитектурном отделении Политехнического института (тоже с отличием) и через несколько лет практической работы вернулась в институт, закончила аспирантуру, защитила диссертацию, стала доцентом. Карьера карьерой, ну, стала архитектором; но откуда у деревенской девочки столько еще и других талантов, такая тяга к искусству и восприимчивость ко всему высокому? У меня один ответ: она — самородок, такие встречаются, хотя и редко. Они, как губка, впитывают культуру, знания, богатства языка. Вот ее строки об этом:
Все чаще в мыслях возвращаюсь
к далекой юности своей.
О, как в ту пору совмещались
мечты и приземленность дней!
Казалось, каждый перекресток
готовит встречи новизну
и одолеть, казалось, просто
любую в жизни крутизну.
От хмеля сладкого познанья
светло кружилась голова…
А горечь разочарованья
еще неведома была!..
Это половина стихотворения, но и здесь заметим характерный для многих ее стихов разворот концовки от лирики или созерцания к печали, а то и к трагичности бытия. Впрочем, порой печаль вступает и с первых строк, как, например, в стихотворении «Осень»:
В желто-красном, как в бреду
Умирая, плачет осень.
Исступленно ветер носит
Листья мертвые в саду…
Многие стихотворения Инны Саниной очень красивы. «Облака», например:
Без забот, без труда,
Просто так — в никуда
В синем небе плывут облака…
Это одна из пяти строф стихотворения. Трудно было прервать цитирование, но и другое просится:
А у нас в России
Полог неба синий,
Расплескались синью
Васильки во ржи…
Радостно, песенно, но часто в поэтические восторги врывается проза жизни, и счастливо начатое стихотворение вдруг завершается в миноре. Нередко в подобных стихах проявляется, как мне кажется, восточная назидательная традиция. Вот цветок, «для светлой радости взращенный», он мог бы украсить чью-то жизнь, «его ж небрежно кто-то уронил». Не о цветке это, наверно, о душе человеческой. О людях и «Плач по чашке», которая упала и разбилась «на две друг другу чуждых половины». Не менее характерно в этой поэзии, пожалуй, и гамлетовское:
Молчи, душа! Не время песни петь!
Тоскуй и плачь, заброшенная лира!..
Быть иль не быть? Иметь иль не иметь?
За правильный ответ я отдала б полмира!
Ту половину мира, которая нашла отражение в ее стихах, она бы, конечно, не отдала, другую — пожалуйста, но не эту, ею воспетую. Не Беларусь, живущую в ностальгических стихах, кстати, и на родном ее белорусском языке. Не Америку, естественно. Не Израиль, где
Из бездны времени вознесена,
Как символ родины для многих поколений,
Как путеводный луч во тьме гонений —
Слезами окропленная Стена.
Многие стихи Инны Саниной полны высокого гражданственного звучания:
Обнаженным нервом чую
Трепет душ и пульс планеты…
В посвященном Андрею Дмитриевичу Сахарову большом стихотворении «Пророк» с эпиграфом из пророка Исайи есть такие, например, гневные строки:
В своем отечестве, увы, пророков нет!
Но пуще там, где бесов ликованье,
Где честность предается поруганью
И гасят разума свободный свет;
Где совесть выжигается огнем
И хлещут ливни лжи над головами.
Где за порядочность гноят живьем,
Растаптывают души сапогами!
На дыбе гибнут там святые мудрецы,
Себя безжалостно поэты убивают,
А трусы, палачи и подлецы,
Дела неправедно верша, преуспевают…
Из других впечатлений от прочитанного поражает еще и проникновение поэта в сферы истории, археологии, этнографии, особенно в больших поэмах, написанных по впечатлениям от увиденного, очевидно, в рамках туризма. Проникновения, надо сказать, на грани профессионализма. Такая вот любознательность и серьезность, отличающая туризм познавательный от развлекательного.
Стихи Инны Саниной полны размышлений. Обо всем, что видит, о вселенском и местном. И, конечно же, о себе:
По сути, мне немного надо,
чтоб сносной жизнь мою считать, —
ни развлеченья, ни наряды,
ни элитарности печать
не в состояньи сердцу дать
необходимую отраду…
Мне б только с Музою встречаться…
Ее Муза и обыденность бытия — это та разность потенциалов, от которой рождается электродвижущая сила мыслей и чувств:
Функционирую, дышу!..
Но кажется, во мне нас двое:
Та, что во плоти я, — земле принадлежу,
Та, что в душе, — витаю над землею.
Как в поэтическое творчество вторгается проза жизни, так и в ее прозе живет поэзия. Полные лирики и жизненной философии «Элегические размышления под сенью кипариса» буквально пронизаны поэзией, хотя и без внешних ее признаков. Это сплошь стихотворения в прозе. Впечатляют и стихотворения в графике — это могу сказать об авторском оформлении книг рисованными заставками и иллюстрациями, в которых поэзия стиха дополняется поэзией штриха.
Многое еще просится из книг в цитаты, однако удержу себя, ибо намеченное к цитированию здесь все равно не уместится. Да я ведь не так уж о стихах хотел рассказать, как о Человеке!
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
