Окончание. Начало тут
– А зачем вам противогаз?
– Мне просто удивительно слушать от Вас такой вопрос, тем более что вы партийный. — Ёха была остра на язык. — Вы, наверное, думаете, что только вы знаете, что делается вокруг.
Папа даже поперхнулся чаем.
– Да, конечно, конечно… но вам его не дадут.
– Хорошенькое дело! — возмутилась Ёха. — Почему это вам таки дали, а мне уже нет?
Но папа объяснил ей, что Осоавиахим создал у них дружину химзащиты, и всем выдали противогазы.
– Вот к нему и обратитесь, — посоветовал он ей.
– А кто он такой — этот Осоавиахим? — спросила Ёха. — Что-то я такое имя никогда не встречала.
– Это сокращенно Общество содействия обороне, авиационной и химической промышленности, — папа было улыбнулся, но вовремя спохватился.
Председатель районного комитета Осоавиахима капитан Головня сидел за столом, обхватив голову руками. На лице его было написано, что выходной день он провёл не за чтением художественной литературы. Головня пытался оценить сложившуюся обстановку. Буквально несколько минут назад он получил выволочку от председателя городского комитета Осоавиахима майора Партыко за то, что его район тянет назад всю городскую организацию. Обозвав Головню бездельником и разгильдяем, Партыко сказал: «Или ты начнёшь работать, или положишь партбилет». Головня понимал, что это значит, и уныло смотрел на телефон. Он только приподнялся за графином с водой, как в дверь протиснулась Ёха Лахерман.
– Скажите, пожалуйста, это здесь раздают противогазы?
Головня даже присел от такого вопроса.
– Что?! — вытаращился он на Ёху.
– Это здесь я могу получить противогаз?
– А больше тебе, это самое, ничего не надо? — спросил Головня, сузив и без того плохо открывающиеся глаза.
– На этот раз — да, — твёрдо сказала Ёха.
Головня опешил.
– А кто ты такая? — удивлённо спросил он.
– Это вы у меня спрашиваете?
– А у кого же ещё?! — взревел Головня. Голова у него просто раскалывалась. — Кто ты такая и что тебе надо?!
– Успокойтесь. Моё имя вам ничего не скажет, но на Гончарной меня все знают. Спросите любого. Я, если вам это надо, Ёха Лахерман. И я пришла за противогазом, потому что…
Она хотела сказать ещё что-то, но Головня её остановил и хотел было уже выгнать, как вдруг его осенило: «Эта нахальная тётка может меня выручить. С её помощью я создам первую в городе дружину химзащиты исключительно из домохозяек. И тогда посмотрим, кто как работает». И он стал объяснять Ёхе, что если она организует на своей Гончарной дружину химзащиты из домохозяек, то всем дадут по противогазу, а ей, если она хочет, он даст даже два.
Потом, когда у Ёхи спрашивали, как она на это решилась, она говорила: «Я подумала: “Что, я не найду у нас, кто хочет иметь противогаз?” И согласилась».
Головня позвал инструктора и объяснил ему суть дела: Еха подбирает людей, а инструктор организует с ними занятия. Головня проводил Ёху до дверей и даже попрощался за руку.
С этого дня между женщинами на Гончарной началось большое шушуканье. О чём они шептались, никто не знал. Женщины на удивление как в рот воды набрали. А когда к ним очень приставали, говорили: «Скоро узнаете», — и загадочно улыбались.
И действительно, к всеобщему удивлению, на Гончарную приехал инструктор Осоавиахима. Он собрал всех, кого Ёха записала, а записались многие, раздал противогазы и, сказав, что будет проводить с ними занятия два раза в неделю, уехал. Больше на Гончарной его никто не видел. Так у нас появилась дружина химзащиты. А Головня доложил наверх, что в его районе создана дружина химзащиты из домохозяек.
Вначале на Гончарной над дружинницами посмеивались, но потом про них забыли. Так о них, может быть, никто и не вспомнил бы, если бы Головня на совещании, которое проводил сам Партыко, не стал хвастаться, что он создал первую в городе дружину из домохозяек. «Вот ты мне её и покажешь на той неделе», — сказал Партыко.
Такого поворота Головня не ожидал. Еле дождавшись конца совещания, он помчался на Гончарную к Ёхе. О чём они говорили — неизвестно, но, когда они вышли из дома, кто-то услышал, как Ёха сказала: «Не берите это в голову. Пусть смотрит, если ему так хочется. Всё будет, как в Одессе. Так говорил мой папа, унз офун лонге ерун (нам на долгие годы). Вы там были? Нет? Я тоже».
Дружинниц собрали в красном уголке — так тогда называли помещение для политических мероприятий артели «Красный инвалид». Посмотреть на это собрались евреи не только с Гончарной. Все поместиться не смогли, и те, кому не повезло, толпились в дверях. «Напрасно вы здесь стоите, — убеждал их заведующий красным уголком Моня Шварц. — Здесь ничего происходить не будет. Происходить будет изнутри». Но на его слова никто не обращал внимания.
Наши женщины, которые приоделись по такому случаю, сидели перед сценой, где стоял стол, покрытый красным ситцем. С края стола сидел Головня. Ждали самого Партыко.
– А вас, оказывается, сколько много, — усаживаясь со своими помощниками, улыбаясь, сказал Партыко. — Кто у вас за главного?
Ёха подняла руку.
– Вот с тебя и начнём.
Когда Партыко спросил Ёху, почему она решила организовать дружину, та обрушила на него водопад слов. Что-что, а за словом Ёха в карман не лезла.
– Вы меня извините, но мне просто обидно слышать от вас такой вопрос. Вы думаете, что если я уже не молодая, то я не вижу, что делается на свете. Не беспокойтесь, я очень хорошо вижу. Это при старом режиме мы ничего не видели. А теперь другое время. Если хотите знать — мой зять живёт в Ленинграде. Он шьёт для очень больших людей. К нему приезжают даже из самой Москвы. И через них он всё знает. А через него знает моя дочь Малке, правда, её сейчас зовут Майя. А через неё знаю я.
Ёха продолжала сыпать словами. Её с трудом остановили. Партыко хоть и вспотел от такого напора, но остался доволен. Спросили других, и всё шло гладко, пока не дошло до Двойры Выдревич.
Двойра была высокая, худая, немного глуховатая женщина. Она со всеми разговаривала категоричным тоном, громким, напористым голосом. Жила Двойра в цокольном этаже нашего дома, в одной комнате с сыном и невесткой. Зная Двойру, Ёха не хотела записывать её в дружину, но её уговорили.
Когда Партыко спросил Двойру, почему она решила записаться в дружину, та в ответ спросила у него:
– А вы знаете, какое самое главное кушанье на еврейских праздниках? Нет? Так я вам скажу: это гефилтэ фиш, по вашему — фаршированная рыба. Такой гефилтэ фиш, что я делаю, если хотите знать, не было со дня разрушения Храма. Спросите у всех.
– Постой, постой, — остановил её Партыко. — К чему здесь рыба?
– И он ещё спрашивает, к чему здесь рыба. А к тому, что к фаршированной рыбе обязательно нужен хрен. Иначе это уже не гефилтэ фиш.
– Что ты городишь?! Что за фиш? Что за хрен? Я тебя о чём спросил? — Партыко потерял нить разговора. — О чём я её спросил? — повернулся он к помощникам.
Но Двойра голосом, который был слышен на улице, воскликнула:
– Вы еще спрашиваете о чём?! А о том, что вы, наверное, никогда не терли хрен. Слезами обольёшься, пока его натрёшь. Но теперь, спасибо Ёхе, я тоже получила противогаз. А в нём тереть хрен прямо-таки амахае (удовольствие). Вы не знаете, кто его придумал?
– Так вот оно что… Ты, значит, записалась для того, чтобы получить противогаз и в нём тереть хрен для вашей зашифрованной, тьфу… фаршированной рыбы?
– Конечно, а для чего же ещё? — удивилась Двойра. — Но вы не подумайте, что только я такая умная. Мне это не надо. У нас все такие.
О том, что произошло дальше, на Гончарной долго вспоминали со смехом. Лицо Партыко так налилось кровью, что можно было испугаться.
– В боевом противогазе тереть хрен! — Партыко вскочил и затопал ногами. — Вы не дружина, а хрен знает что. Всех разогнать к хреновой матери! А противогазы изъять на хрен. Немедленно!
Опрокинув стул, Партыко выбежал на улицу, а за ним, объясняя что-то, затрусил Головня. Потом, когда Ёха упрекнула Двойру, мол, кто её за язык тянул говорить всё это, та искренне удивилась: «А что я ему такое особенное сказала?» Ёха только рукой махнула.
Прошло какое-то время, и о том, что на Гончарной была дружина химзащиты, уже никто не вспоминал. Разве что женщины. И то лишь тогда, когда, вытирая слёзы, терли хрен к фаршированной рыбе.
Михаил ХАЙКИН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
