Зима 1953 года на юго-западе Украины, поближе к северной границе Молдавии, явно затянулась. Всю первую половину марта гуляли ветры, бушевали метели, снежные сугробы в поселке поднялись выше крыш одноэтажных домишек. Необычно яростная пурга разыгралась в ночь с 12 на 13 марта, утром все оказалось завалено снегом: дороги, рельсы, заборы, дома; сквозь сугробы торчали печные трубы, из которых в небо поднимались струйки дыма — единственный признак продолжающейся в белом безмолвии жизни.
В пустом помещении железнодорожной школы собрались семь учеников девятых классов. Причина, побудившая молодых людей выбраться из снежного плена ранним воскресным утром, была довольно веской: шестеро из присутствующих были кандидатами в члены ВЛКСМ (для тех, кто уже забыл: так назывался комсомол) и не далее как сегодня их членство в союзе должен был утвердить райком.
Наш современный железнодорожный поселок административно подчинялся деревенскому Томашполю, расположенному в 18 км отсюда. Там и находился райком, пред чьим бдительным оком мы и должны были предстать. Обычно в райцентр добирались на попутных грузовиках — ни о каких автобусах и речи не было. Но в тот день по занесенной дороге не проехал бы не то что грузовик, но даже трактор. Обстоятельства складывались так, что добраться в райцентр было невозможно, и вступление в комсомол откладывалось до следующего заседания.
Все так бы и произошло, если бы не одно серьезное обстоятельство. Пятого марта умер Великий вождь, Отец народов и уж, понятное дело, всех юношей 50-х годов, Иосиф Виссарионович Сталин (Джугашвили).
Смерть вождя, хоть и по-разному, потрясла весь многонациональный и многоликий, но неизменно сцементированный железной волей и страхом советский народ. По требованию родной партии и любимого правительства мы должны были еще больше сплотить ряды, сконцентрировать усилия и повысить бдительность в ответ на безвременную кончину светоча коммунизма.
В такой атмосфере и проходило это собрание, где председательствовал секретарь школьного комитета комсомола Витя Могилевский, идеальный советский юноша: кристально честный, искренне и беззаветно преданный коммунистическим идеалам, отличник, спортсмен, любящий сын и т.д. В своих убеждениях был он ровным, как шпала, и прочным, как гранит.
На повестке стояли вопросы, сформулированные задолго до того времени: «Что делать? Быть или не быть?» Средства передвижения отсутствовали, заседание райкома назначено на час дня…
Виктор вопросительно глянул на кандидатов. Надо сказать, что это был набор комсомольцев второго призыва. Первый, то есть массовый прием состоялся в ноябре к знаменательной дате — 35-й годовщине Великой — и так далее — революции. Не принятыми остались закоренелые двоечники, отпетые хулиганы и я. Почему же я стою особняком в этом списке? Сейчас объясню.
Посвящение в подлецы и…
Если по справедливости, не так уж я был плох, чтобы меня не взять в первый эшелон жаждущих получить значок члена ВЛКСМ: учился хорошо, поведением был больше тихоней, увлеченно занимался спортом. Ничто не предвещало моего фиаско в тот памятный ноябрьский вечер. Однако случилось неожиданное происшествие, прямо на собрании. Дело в том, что практически все мои школьные друзья в ту пору курили. Кроме меня, свято веровавшего, что курение мешает спорту и потому с презрением относившегося к этой пагубной привычке. Во время перемен класс рысью перемещался в сторону школьной общественной уборной, откуда затем клубами поднимался папиросный дым. От нечего делать со всем классом бегал и я, не подозревая, что личный контакт с курильщиками подсунет мне свинью в самый неподходящий момент.
…Собрание уже прилично подустало, когда очередь наконец дошла до моей персоны. Собрание вел почему-то директор школы по кличке Копченый, которая ему удивительно подходила. Назвав мою фамилию, секретарь комитета комсомола скороговоркой прочел характеристику, рекомендации — мой прием с учетом объективных данных казался вопросом решенным. Имя было внесено в список, и Копченый такой же скороговоркой привычно начал напутствие свежеиспеченному члену КСМ.
Технология этих напутствий была достаточно однообразной: если у тебя есть тройки — стань хорошистом, если не спортсмен — стань им, если социально пассивен — активизируйся… Мой перечень уже подходил к концу, когда раздался голос преподавателя физподготовки Евгенчика:
– И бросить систематическое курение!
Наступила тишина, заросшие густыми волосами ноздри Копченого хищно раздулись:
– Как, он к тому же еще и курит? — встрепенулся директор.
Тут заголосил весь зал, защищая меня от этой напраслины. Вперед бросился кристально честный Витя Могилевский и под свое честное комсомольское снял обвинение.
– Хорошо, — сказал искушенный в стукачестве Копченый, — я верю, что ты не куришь. Но вот тебе первое комсомольское поручение: назови тех ребят из твоего класса, кто курит…
На этот раз наступила гробовая тишина. На глазах многочисленного собрания должен был сформироваться принципиальный, честный и открытый перед организацией член комсомола, а вернее говоря, ренегат и законченный с самого начала негодяй.
Я был в полной растерянности: отрицать факт курения одноклассников было бессмысленно (вспомните клубы дыма над сортиром), комсомольская этика требовала быть открытым и правдивым перед организацией. Это с одной стороны. С другой же, мне предлагалось сдать товарищей, что не вязалось с понятиями чести…
И здесь я совершил поступок, за который мне стыдно и до настоящего времени. Я назвал одно имя, имя Пети Пикули. Петя, законченный двоечник, нарушитель школьной дисциплины по всем ее параметрам, был самым красивым парнем во всей школе — белокурый, голубоглазый, с правильными тонкими чертами лица, отлично сложенный; к тому же достаточно одаренным — лучше всех в нашем выпуске знал физику, химию, имел тягу к естественным наукам.
Однако и здесь его знания большей частью были направлены на то, чтобы организовать неожиданное замыкание в сети, взрыв пробирки с химикатами и другие «милые» проделки, «радующие» педагогический коллектив.
Пикуля поступил в мединститут, окончил его и стал классным хирургом. Спустя два десятка лет после окончания школы, будучи главврачом областной больницы, Петр разбился насмерть, раскатывая на мотоцикле «Ява» по отвратительным районным дорогам на бешеной скорости.
…Вернемся на комсомольское собрание. Названная мною фамилия на Копченого не произвела никакого впечатления:
– Называй дальше, про Пикулю мы без тебя знаем.
Я молчал, тупо глядя себе под ноги. Директор продолжал что-то говорить, но я его уже не слышал. Только что свершилось что-то такое, что впоследствии заставит по-новому взглянуть на себя. Я совершил мерзость, трусливо объясняя себе этот поступок тем, что для Пикули он не имеет значения.
Стыд, страх, отчаяние, возмущение — все смешалось во мне в эти минуты, и решение директора и, соответственно, единогласно, собрания отказать в приеме больше обрадовало, чем огорчило. Теперь, когда многое тайное стало явным, понимаю, что тогда я был поставлен перед нравственным выбором. Этот малозначительный эпизод из юности или даже детства насторожил меня на всю жизнь…
Окончание следует
Алексей ЯБЛОК
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
