Еврейский Мир

ИЗ АРХИВНОЙ ПЫЛИ

Ривка Лазаревич

Мы тут с Товарищами посоветовались, и мне разрешено раскрыть некую тайну. А именно — кое-кто из нас не только Товарищи по Антипартийной Группе, но и родственники. А конкретно — Реувен и Аврум — мои двоюродные братья. У всех нас была общая бабушка по имени Эстер Тарантул, баба Фира.

Почему я вдруг вспомнила о ней сегодня? Пурим на носу, вот почему.

Я, кстати, энное количество лет назад поселилась в Иерусалиме именно в день празднования Пурима. Первое впечатление от будущего родного города — по улицам фланируют вполне взрослые тетки, по маскарадному нагримированные. С закрученными гусарскими усами, например, лихо наведенными тушью на щеках… А уж про детей и юношество и говорить нечего! Этакий спокойный, незаорганизованный, почти обыденный карнавал… И вот уже сколько лет собираюсь тоже вот так намазаться и явиться разрисованной на работу, да никак не решусь, а годы уходят, все лучшие годы!

Тогда кто-то меня научил, что в этот день положено одаривать соседей пуримской выпечкой «озней Аман» — «ушами Амана» — пирожками со сладкой начинкой. Купила я в супере кило и занесла несколько штучек соседке, тоже русскоязычной новой олимке, Юле-художнице, что жила этажом ниже… Но если честно, то мне эти покупные «озней Аман» не понравились, где им до бабы-фириных «омен-ташей»!

Бабушка обязательно пекла их каждый год к Пуриму. Треугольные, из сдобного теста, двух сортов. Один был с маком, а другой она начиняла сложной смесью из молотых орехов, кураги, с примесью варенья для связки. А я, бабушкина помощница, любила смешивать эту начинку и все время пробовала. И брат Рувка как-то так и заснял меня с ложкой в руке и перемазанной мордашкой…

И бабушка устраивала для нас, внуков, праздник с чаепитием и игрой в «Царицу Эстер». Царицей у нас была, конечно, я, впервые — года в три. А вот, старшим — Абраше и Рувке, приходилось отрабатывать по нескольку мужских ролей, а также роль строптивой царицы Вашти, за которую они, честно говоря, иногда дрались. Ну что интересного в ролях Мордехая или царя Ахашвероша? У Амана, там еще есть, что сыграть — злодеи, они завсегда сценичнее. А если тебе досталась роль евнуха, что тогда? И мои старшие кузены-ровесники всегда долго выясняли, кому играть этих недоделанных. В свои десять-двенадцать лет они уже хорошо разбирались, кто это такие…

Так вот, сидим за столом, едим омен-таши, пьем чай, а бабушка, как всегда, улыбаясь, начинает наш застольный Пуримшпиль:

— Меня назвали Эстер по моей бабушке, а ее — по ее бабушке, а ту — по ее… И так вот тянется эта цепочка в далекие годы, в город Шушан, где тогда жили евреи, потому что их выгнали из Земли Израиля и увели в плен. Весь наш народ увели. И прожили они в том плену много лет, и уже не одно поколение успело там родиться, и многие забыли про свою родину, про Израиль. И стали они походить на другие народы… И вот жил в Шушане еврей по имени Мардехай, названный по имени халдейского бога Мардука и была у него приемная дочь, сирота, а по родству — двоюродная сестра его, по имени Эстер, названная так по имени местной богини Иштар, девушка красивая, грамотная и послушная. На одни пятерки училась. Умница! И брат, ее удочеривший, всегда и во всем с ней советовался. Сядет вечерком, придя с работы, и спрашивает: «А скажи-ка, Эстер-швестер (сестричка, значит), как, ты считаешь, я должен поступить?» Ну, скажем, корову купить или водопровод в дом провести. Или еще что-нибудь. А она ему все скажет, как надо, и все у него ладилось, и богател он, и стал одним из самых богатых людей в городе.

— Ну-ка, Рувонька, ты у нас сегодня будешь Мардехаем.

— А царем в это время был Ахашверош. Он, когда стал царем, то получил в наследство семь стран, а потом завоевал еще 20, а потом еще 100! И была у него огромная империя, множество дворцов, и в каждом дворце — отдельная жена и множество прислуги. Так тогда было принято — мужчины умели свои семьи прокормить. Это не то, что сейчас — мои Малкале и Суреле вынуждены каждый день ходить на работу. А тогда — женщины не работали — только по дому, да с детишками. Муж сам все в дом доставал. Ну, а уж если он — царь…

— Ну а ты, Авреймел, сегодня ты у нас царь Ахашверош!

— Нет, бабушка, я в прошлом году был Ахашверошем, а сейчас я хочу быть царицей Вашти. Не могу же я сразу быть и мужем, и женой!

— Почему? Будь.

— Нет, — кричит Рувка. — Так не пойдет, я буду Вашти!

— Я сказала — Авреймел! — отрезает бабушка, а с главрежами не спорят, и брату ничего не остается, как приняться за следующий омен-таш.

— Так вот, когда Ахашверош присоединил сто двадцать седьмое по счету царство, он решил устроить праздник победы с большой пьянкой. И весь народ позвал. Ну, не весь конечно, но людей знатных и богатых от всех сословий и народов, что были в его империи. И евреев тоже. И пьянка-гулянка шла у них полгода без просыпу. А после всего этого Ахашверош на неделю устроил у себя пир для всего-всего населения столицы своей, города-героя Шушана, и все там веселились. И подавали им еду и питье на трофейной посуде, и приносили вино в священных еврейских сосудах, украденных из Иерусалимского Храма царем Набом, фашистским захватчиком… Но все веселились, даже евреи, ибо все боялись царя.

— Авреймел, ты бы не на омен-таши налегал, а изображал бы царя Ахашвероша, а ты, Рувик — гостя.

И «наливает» царь Абраша гостю Рувику из кулака в кулак, и «выпивает» тот за его здоровье.

— А в это время на женской половине дворца веселились женщины во главе с царицей Вашти, главной женой. А выпивший царь захотел похвастать перед гостями ее красотой и послал за нею. А она слуг прогнала, сказала, что ей весело в ее компании, и никуда она не пойдет. Царь осерчал. Он не привык, чтобы ему перечили, и посоветовавшись с вельможами, решил отстранить строптивую Вашти от места главной жены и изгнал ее, и издал указ по всей империи, что каждый муж в своем доме — хозяин, а женщины только повиноваться мужьям должны. Конечно, в то время женщины же не работали…

— Ну, киндерлах, давайте!

И мы все, смеясь, скачем в каких-то половецких плясках на пиру Вашти. Абрашка, прижав кулаки к груди, виляя задом и кривляясь, изображает Вашти, а затем меняет роль и, подбоченясь и насупив брови, показывает гнев царя, и снова, схватившись в ужасе за голову, возвращается в образ царицы. А «гость» Рувик недоуменно крутит головой…

— Ну, и решил царь взять себе новую царицу вместо Вашти. И привели к нему многих девушек, и Эстер среди них. И приглянулась она при дворе, и дали ей семь служанок, и все, что нужно для царевой невесты, и оставили во дворце. А брат ее Мардехай приказал ей никому не рассказывать, что она еврейка. А она девушка была скромная, ей и одной служанки много было, и потому она шестерых отпускала и оставалась каждый день с одной только. А когда наступала суббота — день для евреев особый, Эстер зажигала свечи, молилась нашему Богу, но у нее по субботам дежурила одна и та же служанка, и та не могла отличить, чем этот день отличается для госпожи от дней остальных, потому что видела госпожу только по субботам, а другие служанки, — те только в обычные дни, и они не могли опознать в ней еврейку и выдать. И вот так готовили Эстер к замужеству с царем несколько месяцев, и он выбрал ее из многих, полюбил, и стала она главной его царицей.

— Ну, давай, Ривкале. Теперь твоя очередь.

И я подбегаю к зеркалу, кривляюсь возле него, изображаю, будто крашу губы и пудрюсь, как мама…

— А Мардехай в это время ходил под забором дворца и все хотел узнать, а как там поживает его Эстер-швестер…

— Ну, Рувик!

И Рувка ходит туда-сюда, жуя очередной омен-таш и закатывает глаза, как бы пытаясь заглянуть за высокий забор.

— И вот однажды сидел он под забором, а мимо шли двое царских евнухов, и услышал он случайно их разговор. А говорили они, что хотят царя отравить. И Мардехай тут же передал об этом царице, своей Эстер-швестер, а она — царю, и заговорщиков казнили.

И тут братья мои, отчаянно жестикулируя, разыгрывают сложную и крайне невразумительную пантомиму, одновременно играя и Мардехая, и евнухов, и царя, и палачей, и казненных. А я ношусь между ними. И Рувка шепчет мне что-то на ушко, а я — Абрашке… А в руках, конечно — омен-таши!

— А после этого царь назначил главным своим вельможей Амана, чужеземца и приказал всей империи оказывать ему уважение. А этот Аман был фашист, настоящий Гитлер! Но все его боялись, и когда он проезжал по улице все кланялись ему, а некоторые даже падали лицом вниз. Лишь один Мардехай, который все дежурил у царских ворот, не склонял головы. Однажды амановы слуги подъехали к нему и спросили: «А почему ты не склоняешься перед великим Аманом»? А он им говорит: «Я — Мардехай-иудей! Мы иудеи — народ жестковыйный, у нас шея жесткая, негнущаяся!». «Ну, так мы ее тебе свернем!» — пригрозили слуги и ускакали донести Аману. А он разозлился, озверел и решил уничтожить всех евреев, фашизюка такая! И пошел к царю, нажаловался на евреев, а тот, придурок, сразу дал Аману власть сделать с евреями, что ему захочется. И объявили об этом по всей стране…

И опять пантомима. Братья с хохотом гримасничают, кривляются, изображая жаркие страсти. А омен-ташей на вазочке уже совсем мало, бабушка приносит с кухни новые и чай доливает.

— И испугались евреи, женщины рыдают «Гволд!», мужчины объявляют голодовку в знак протеста, но кому до нас есть дело? Вон, когда Гитлер убивал, то кто вступился? Даже помогали ему… Или малхамувэс усатый собирался всех нас в Сибири заморозить?.. Ну так вот, держит Мардехай голодовку перед царскими воротами, а Эстер-швестер его из окна увидала и послала слугу узнать, в чем дело? Ну, Мардехай ему: «Так, мол, и так. Вот, что Аман затеял против нас!». И дает слуге бумажку с указом, чтобы тот показал его Эстер…

Я залезаю на стул и из-под ладошки козырьком смотрю, как Рувка ложится на пол, а Абраша изображает вопросы, чертя в воздухе рукой вопросительные знаки. Рувка же жестикуляцией — ребро ладони по горлу — разъясняет ему замысел аманов. Потом Абраша подает мне из рук в руки невидимую бумажку.

— Прочитала Эстер указ и закричала: «Вэй из мир! Вус тиен? Я же не могу к нему пойти! Он меня убьет! Этот самодур Ахашверош никого не пускает к себе без разрешения! Я уже его целый месяц не видела. Тоже мне муж! Лучше бы я за сапожника вышла!»…

И я «рву на себе волосы» и воздеваю руки к небу…

— И послала она слугу к Мардехаю и приказала ему собрать всех евреев в городе и три дня поститься, и сама со служанками три дня постилась. А после этого надела самую богатую царскую одежду и встала во дворе перед царским окном. Ее корона так ярко сверкала на солнце, что царь подошел к окну, восхитился Эстер и позвал ее.

Теперь Абрашка влезает на стул и оттуда манит меня пальчиком.

— И говорит ей Ахашверош: «Что ты хочешь? Полцарства?» — «Да нет, — отвечает Эстер, просто соскучилась и хочу пир завтра устроить. Кнышиклах нажарю, гефилте фиш сготовлю, шейку утиную с гречневой кашей. Приходи с Аманом, посидим, повеселимся. Я вам спою».

И мы с братом продолжаем пантомиму: он разводит руками, я тоже жестикулирую, периодически прикладывая руку к сердцу, что означает мою горячую супружескую любовь.

— И пришли царь с Аманом, и ели и пили, и были довольны очень, и пригласила их Эстер прийти и на следующий день. А во второй раз стол был у нее такой, что там не хватало только салата из гильдерне зэйгерлах! И они опять ели и пили, и были очень довольны, и царь опять спросил ее: «Ну, что же ты хочешь?». А она опять их приглашает прийти, уже в третий раз — вот тогда, мол, скажу. И вышел Аман, а у ворот Мардехай лежит, все еще голодовку держит. И не только сделал вид, что Амана не замечает, но даже, говорят, плюнул ему вслед.

Изображаем и эту мизансцену. Особенно удачно получается неканонический плевок.

— Аман обозлился очень, однако смолчал. А домой пришел, пьяный с царского угощения, и стал хвастаться, какой он великий, мол, из всех придворных только его царица приглашает на пиры. «Но только, — говорит, — эта жидовская морда Мардехай у царских ворот постоянно торчит и меня раздражает». А жена ему и советует: «Будешь завтра у царя, скажи ему, чтобы повесили этого жида Мардехая на самом высоком дереве». И понравился ее совет Аману.

На этот раз и я беру вторую роль — жены Амана. Оскаливаюсь, делаю «страшное лицо».

— А у царя с перепоя болела голова, а от обжорства — живот, и он не мог заснуть и приказал писцу читать последние известия. Ну, тогда радио не было, а просто записывали в книгу все события, а когда надо — читали. И вот читает ему писец про то, что Мардехай помог раскрыть заговор против царя. «И как мы его наградили?» — спросил царь. «Да пока — никак, — говорит писец, здесь ничего не записано». — «Позвать Амана!» — приказал царь. А Аман и сам ждал приема, хотел получить указ, чтобы повесить Мардехая. Входит он к царю, а тот и спрашивает: «Как бы ты на моем месте отблагодарил самого верного моего слугу?». Аман решил, что это о нем самом и говорит: «Ну, одел бы в царское платье, посадил на царского коня и с почетом провел по городу». — «Хорошо, — говорит царь. — Тогда сделай то, что ты сейчас сказал, с тем евреем Мардехаем, что сидит у ворот!».

Омен-таши в меня уже не лезут. Только попиваю чай, но игра, с непрерывным нашим хохотом, продолжается. А бабушка рассказывает:

— Ну, Аману деваться некуда. Приказ начальника — закон для подчиненных! С тоскою душевной взял он царского коня и одежду, вышел на улицу, надел все это на Мардехая, усадил его на коня и повел под уздцы, выкрикивая: «Вот человек, которого наш царь наградил! Почет ему и уважение!».

И тут я становлюсь Аманом, а Абрашка — конем, он встает на четвереньки, Рувка взбирается на него верхом, а я — Аман веду «коня».

— И пришел Аман домой расстроенный, а жена его и советники все в один голос: «Не надо связываться с этим евреем Мардехаем, все равно его тебе не одолеть!». А тут и время пришло идти на третий седер пира Эстер. Ну, и опять царь стал ее спрашивать, чего же она от него хочет. А она ему и говорит: «Подари мне жизнь мою и народ мой, ибо именем твоим нас хотят уничтожить!» — «Так кто же этот злодей?» — вопрошает царь. — «Да вот, он», — отвечает царица и — пальцем прямо на Амана! Тот сразу струсил, заплакал, пощады стал просить, но ничего не помогло. Прибежала стража, и его сразу повесили на высоком дереве, что он приготовил для Мардехая…

На высоком эмоциональном накале исполняем кульминационную сцену.

— Вот так и Сталин хотел евреев убить, но Бога не перехитришь, остановил он злодея. Как раз в Пурим остановил! Ты, Ривочка тогда только родилась, не помнишь! Ну, а царь Ахашверош возвысил Мардехая и стал он у него главным вельможей. И отменили указ об уничтожении евреев. И, наоборот, через Мардехая царь издал указ о том, что евреи могут защищаться от погромщиков и убивать их. И побили наши тогда немало погромщиков. И в память этого мы и празднуем Пурим. Это наш еврейский День Свободы и Победы…

… Ох, эти галутные еврейские мечты о чудесном спасении, на протяжении веков иногда становившиеся явью!

… Ох, бабушка Эстер! Эстер-швестер, благословенна твоя память!

… А сегодня, в преддверии Пурима, на «9-м канале» израильских детей учили зажигать… ханукальные свечи. Как не хватает им настоящей еврейской бабушки!

Иерусалим 25.02.07

Оцените пост

(голосовало: 6, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться