Продолжение. Начало в №997
По контрасту с бейсболом, в «Хилеле», еврейском студенческом центре, его приняли приветливо. «Хилель» помещался в стороне от главной аллеи, в тихом проулке. Двухэтажный дом с широкими окнами и купольной крышей напоминал музей. Едва Джефф приоткрыл входную дверь, он услышал громкие голоса и шум передвигаемой мебели. В вестибюле никого не было, Джефф пошел по коридору на шум и попал в довольно просторный зал. С десяток парней двигали застекленные стенды и вытаскивали стулья в соседние комнаты, а несколько девушек протирали швабрами пол в тех местах, откуда убирали мебель. Все громко переговаривались, все отдавали распоряжения всем, и понять, кто тут главный, было невозможно.
– Где мне найти раввина Лубана? — спросил Джефф одного из парней.
– Кого? — переспросил тот.
– Раввина Лубана, директора «Хилеля».
– Эй, Зев, тебя спрашивают! — крикнул он парню в штанах хаки и майке с надписью «Paris, TX». Ни возрастом, ни одеждой рабби Лубан не отличался от своей «паствы».
– Вы раввин Лубан? Меня зовут Джефф Купер, я хотел бы…
– Ты первокурсник должно быть? Молодец, что пришел! Тут у нас сегодня… сам видишь. Если можешь, присоединяйся к нам. Или зайди вечером, поговорим обо всем. Я тут допоздна.
Но Джефф по какой-то причине в этот вечер не зашел, и в следующий не смог, и в следующий… А жизнь в кампусе стремительно развивалась во всех направлениях, увлекая Джеффа за собой. Много было интересного: и лекции (ну, не все, конечно, а некоторых профессоров), и вечера знакомств для первокурсников, и футбольная игра с калифорнийским университетом… Но едва ли не самое интересное происходило вообще под боком, в его комнате, где у Рамила Аткинса по вечерам собирался небольшой круг друзей.
Таких людей Джефф никогда не встречал. Начать с того, что все они были самого разного расового и этнического происхождения. Двое, Эсмат и Жорж, с Ближнего Востока — один из Египта, другой из Ливана, Фариза — сомалийка, Сэм — нью-йоркский еврей, Пак — кореец. И дело даже не в разном происхождении, в конце концов, такой этнический букет можно встретить в Америке в любом большом городе, а в самих этих людях, в их взглядах, интересах, образе мыслей — вот что поразило Джеффа. Они не интересовались спортом, не ходили на студенческие вечеринки, не принадлежали ни к каким фратернати, не говорили о кино. Все их интересы сосредоточились вокруг внутренней и международной политики и социальных проблем Америки.
Вначале это отпугивало Джеффа, он видел в них радикалов, недовольных всем на свете и критикующих все аспекты американской жизни. По необходимости он присутствовал при их разговорах (куда денешься, он ведь жил в этой комнате), но участия не принимал. Встречались они довольно часто, и перед каждой встречей Рамил, сосед Джеффа, деликатно спрашивал, не возражает ли он, если сегодня к нему зайдут… и так далее. Ну как Джефф мог возражать? Они собирались, располагались на обеих кроватях и на полу, а Джефф, поздоровавшись с ними, садился за свой письменный стол и пытался выполнять задание по математике или читать учебник демографии. Но из этого, как правило, ничего не получалось: он невольно начинал прислушиваться к разговорам.
Чаще всего они говорили о фактическом неравноправии американских граждан, чьи права на самом деле зависят от их материального положения и этнического происхождения; об агрессивной империалистической политике американского правительства, заслужившей справедливую ненависть во всем мире; об ужасах глобализации, которая несет народам мира потерю самобытности и превращение в провинции западных держав. С особым пылом обсуждался вопрос о трагедии палестинского народа, страдающего под игом израильской оккупации. Ведь если та же глобализация, к примеру, была довольно отвлеченным явлением, то тут приходили новости о конкретных событиях. Опять израильский вертолет обстрелял дома в секторе Газы, убив шестилетнего мальчика! До каких пор?!.
«Но ведь израильтяне не просто напали ни с того ни с сего, они обстреляли дом одного из военных руководителей ХАМАСа, ответственного за взрыв автобуса в Иерусалиме. Во время взрыва погибли трое детей и восемь взрослых — почему об этом вы не вспоминаете?!» — кричит в ответ им Джефф. Кричит, конечно, мысленно, краснея и склоняясь еще ниже над книгой. «Знают ли они, что я еврей?» — спрашивает он себя в сотый раз. Хорошо, что не выставил напоказ ту фотографию…
И вот что совсем уж непонятно: среди них, ненавистников Израиля, этот Сэм Голдблум, еврей из Нью-Йорка. Он кричит и горячится, возмущаясь действиями израильтян, едва ли не громче всех. Джефф ни разу не слышал, чтобы он сказал хотя бы сочувственное слово по адресу погибших от террора еврейских детей. Он один из них, он такой же, и даже больше… Это беспокоит и пугает Джеффа. И когда однажды он увидел Сэма в студенческой столовой, поедающим в одиночестве пасту с тефтелями, Джефф как-то неожиданно для себя подсел к нему за стол.
– Не возражаешь?
– Садись, здесь не занято, — прочавкал Сэм, брызнув на бороду томатным соусом.
У него была классическая, почти карикатурная внешность нью-йоркского еврея: небольшого роста, сутулый, с растрепанной бородой, длинными волосами, толстыми очками на уныло повисшем носу. Он азартно наматывал на вилку лапшу и некоторое время как бы не замечал присутствия Джеффа, а тот не смел нарушить процесс поглощения пищи. Наконец Сэм отодвинул тарелку и прежде, чем приняться за рисовый пудинг, спросил:
– Как дела? Почему не ешь?
– Да-да, сейчас буду. — Джефф действительно забыл про свой гамбургер. Он нервно оглядывался по сторонам, не зная, с чего начать. — Я слышал ваш разговор… ну, насчет Израиля…. — проговорил он наконец, когда Сэм уже доедал пудинг. — Ты только не подумай, что я подслушиваю ваши разговоры… Но вот вы про Израиль заговорили, и я как еврей… Ты ведь тоже еврей?
– С чего ты взял? — саркастически улыбнулся Сэм.
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
