В главе «Шмот» описывается встреча Моше со Всевышним на горе Хорев: «Моше же пас овец у Итро, тестя своего, жреца Мидьянского. Повел он раз овец за пустыню и пришел к горе Божией, Хореву. И явился ему ангел Господень в пламени огня из средины куста терновника. И увидел он, вот терновник горит огнем, но терновник не сгорает. И Моше сказал: пойду и посмотрю на это великое явление, отчего терновник не сгорает. И увидел Господь, что он подходит смотреть, и воззвал к нему Бог из среды терновника, и сказал: Моше! Моше! И он сказал: вот я. И сказал Он: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая. И сказал: Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Ицхака, Бог Иакова. И закрыл Моше лицо свое, потому что боялся воззреть на Бога» (3:1-6).
Всевышний мог бы, конечно, обратиться к Моше без дополнительного привлечения внимания, т.е. без загадочного возгорания терновника. Но то, что Он прибегнул к этому средству, наводит на некоторые размышления. В этом знамении усматривается указание на некий порядок познания.
Действительно, первым побудительным мотивом Моше, заставившим его приблизиться к Всевышнему, было… любопытство. Или, другими словами, удивление. Удивление же, как известно, является началом философии.
Так заявил Сократ в платоновском диалоге «Теэтет», и также написал Аристотель в своей «Метафизике»: «Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например, о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также и о происхождении Вселенной».
Сам Аристотель немало размышлял о «происхождении Вселенной», и пришел к выводу, что она безначальна. Что же касается наблюдений «смены положения Луны, Солнца и звезд», то в связи с ними невозможно не вспомнить Аристарха Самосского. Этот мудрец пришел к заключению, что все планеты вращаются вокруг солнца, что земля – одна из планет, которая облетает Солнце за год, и кроме того, вращается вокруг своей оси с периодом в одни сутки. Он также пришел к выводу, что Луна имеет форму шара, получающего свет от Солнца, и исходя из этих предположений, рассчитал как размеры этих небесных тел, так и расстояния, отделяющие их друг от друга.
Так далеко может завести человека удивление. И все же возможности его ограничены.
Явление, наблюдаемое Моше, лишь поначалу вызвало у него удивление. За удивлением последовал страх, как сказано: «И закрыл Моше лицо свое, потому что боялся воззреть на Бога».
Итак, «изумление есть начало философии», а «страх пред Господом – начало познания». («Ират ашем решит даат») (Мишлей 1:7)
Итак, творение постигается с изумлением, Творец – со страхом. Безличный природный мир удивляет, Божественная личность — приводит в трепет.
Однако постижение этих реальностей — предметной и Божественной – отличается не только эмоционально. Божественная сфера пренебрегает рассудочными критериями, она наполнена загадочной и непредсказуемой Волей.
Год спустя, на той же горе – горе Хорев, именуемой также горой Синай, Всевышний откроется не только Моше, но и всему Израилю, заключит с ним союз и даст закон, на что народ отзовется: «выполним и осмыслим» («наасе вэнишма»).
Порядок именно таков: воля Создателя некритически принимается и лишь затем по возможности осмысляется. Но даже когда она осмысляется, выясняется, что дело не в смысле, или точнее, что смысл состоит в первую очередь в исполнении, в общении с Ним.
Как говорил раби Шимшон Гирш: «Даже если бы мы смогли постичь самый глубокий смысл каждой заповеди, или Сам Всевышний раскрыл бы нам его, – мы и тогда были бы обязаны исполнять их не из-за того или иного смысла, а потому, что нам заповедал их Всесильный».
Между тем, заповеди Всесильного зачастую противоречивы.
Действительно, создав всех людей равными («Адам был создан единственным…, чтобы не говорил человек человеку: «Мой отец больше твоего» Сангедрин 37) Бог одновременно выбрал Себе отдельный народ, освятил и возвеличил его («Кто подобен народу Твоему Израилю — единственному народу на земле» (2 Шмуэль 7:23).
С одной стороны: «Не таковы ли и вы для Меня, сыны Израилевы, как сыны Куша?» (Амос 9:7), а с другой: «вы будете у Меня царством священников и народом святым» (Шмот 19:6).
Итак, Всевышний пожелал открыться всему человечеству в судьбе одного племени, от всего этого человечества решительно отделенного!
Но как можно было ожидать, что народы поймут и тем более примут этот план? Как мыслят этот план сами евреи?
В трактате Шабат (89.а) сказано: «Почему названа гора (на которой дана Тора) – Синай? Потому что на горе этой сошла ненависть («сина») на народы мира, за то, что не получили они Тору».
Но что представляет собой Тора, если не набор правил, направленных на то, чтобы отличить и отделить евреев от гоев? Что представляет собой Тора, если не историю войн евреев с народами?
А ведь в значительной мере именно в этих войнах – войнах Израиля — открывается Всевышний!
Можно ли было догадаться о существовании такого странного плана исходя только из удивления?
Нет, такой идеи человеческому уму невозможно было бы предвосхитить. Такого не по силам было бы вообразить ни Аристотелю, ни даже Аристарху Самосскому.
Итак, людям не остается ничего другого, как, либо со страхом и трепетом принять Божественный план, либо с ненавистью отвергнуть его, как заведомо «безрассудный» и Бога недостойный.
Люди, как евреи, так и неевреи, ограничивающиеся удивлением, руководствующиеся здравым смыслом усматривают в еврейской вере в свою избранность духовный самообман. Сам же Бог, по их убеждению, просто неспособен предпочесть один народ другому.
Иустин Философ, писал: «Не достойно ли осмеяния тщеславиться уменьшением плоти как свидетельством особенного избрания, как будто за это они преимущественно возлюблены Богом?»
Лев Поляков пишет о Спинозе: «Исключительное преимущество, приписываемое как еврейской, так и христианской традицией «избранному народу», шокирует и раздражает его. И он имеет в виду своих современников-евреев, когда пишет: «Радость, которую испытывают, веря в свое превосходство, если это не проявление детства, может родиться только из зависти и злого сердца»; и далее: «Итак, кто радуется по этому поводу, радуется несчастью другого, он завистлив и зол, он не знает ни истинной мудрости, ни спокойствия настоящей жизни».
Спинозе вторит Руссо: «Тот, кто начинает с того, что выбирает себе один народ и отворачивается от всего остального человечества, не есть общий отец человечества».
«Каждое разумное существо, — утверждал Кант, — должно поступать так, как если бы оно благодаря своим максимам всегда было законодательствующим членом во всеобщем царстве целей. Формальный принцип этих максим гласит: поступай так, как если бы твоя максима в то же время должна была служить всеобщим законом (всех разумных существ)».
Еврейская вера, максимы которой жестко разделяют всех разумных существ на евреев и гоев, в такой мере возмущали кенигсбергского мыслителя, что он призывал к «эвтаназии» иудаизма, что по словам Льва Полякова является метафизическим эквивалентом лозунга: «Смерть евреям».
Для ограничивающегося удивлением Чистого Разума сионистский проект может выглядеть лишь колониализмом, питающимся мифами национальной гордыни.
Стоит ли удивляться тому, что ректоры ведущих университетов США объявили призыв к уничтожению евреев вполне легитимным порывом человеческой души, а сотни профессоров их решительно поддержали.
«Не плакать, не смеяться, не ненавидеть, а понимать», — учил Спиноза. Но Бога Авраама, Ицхака и Якова он так и не понял, а потому возненавидел и водрузил на Его место своего собственного – «Бога Спинозы», которому поклонялся Эйнштейн («Я верю в бога Спинозы, который проявляет себя в закономерной гармонии бытия, но вовсе не в Бога, который хлопочет о судьбах и делах людей»).
Однако те, кто не только удивляются творениям, но также и страшатся их Творца, постигают Его прежде всего в судьбе Израиля, с которым Он связал Свою судьбу.
«Причина антисемитизма находится в самих евреях, — пишет ксендз Михаил Чайковский. — Точнее, в том, что веками изолировало их от других народов и культур. Изоляция эта имеет корень в осознании евреями своего избрания Богом, в их служении Закону, в их культе Единого Бога. Именно из этого самосознания и религиозной ментальности родилась не только еврейская религиозная исключительность, но и те социальные и психологические отличия еврейства от других народов, вызывавшие к нему неприязненное отношение неевреев. Итак, главнейшая, основная и глубочайшая причина антисемитизма — религиозная. Можно прямо сказать: причина антисемитизма находится в самом Боге — в отношении к Богу, к призванию и избранию Им еврейского народа».
Бог разделил человечество на Израиль и Народы, и постигается в первую очередь в этом Своем суверенном решении.
Разум тех людей, которые отказываются принять Его волю, возмущенно вскипает и требует «эвтаназии иудаизма». Но тот, кто со страхом и трепетом принимает требования Создателя, пытается эти требования также и осмыслить.
Толкований существует немало. В своей книге «там и всегда». я, например, уподобляю разделение Человечества на Израиль и Народы разделению Адама на Адама и Хаву. Я усматриваю в этом разделении принцип дополнительности, в котором Израиль и женщина соответствуют волне, а человечество и мужчина – частице.
Эйнштейн не случайно в равной мере отрицал как теологию Живого Бога, так и принцип дополнительности Бора.
Оцените пост
(голосовало: 6, средняя оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...
