Ураган

Продолжение. Начало в №1114
Она с трудом сдержала слезы и поспешила в ванную. Закрывшись, Мэрилин включила воду и внимательно посмотрела на себя в зеркало.
На нее тревожно и вопросительно смотрели большие зеленые глаза. Густые каштановые волосы еще сохранили утреннюю укладку. Они аккуратно обрамляли лицо, в котором, преодолевая усталость и взрослость, а также игнорируя возрастные морщинки и грусть, светилось неистребимое детство, романтичное, обиженное и наивное.
Мэрилин вглядывалась в свои черты, пытаясь понять, в какой момент и как именно человек теряет интерес к себе. Что первично в судьбе человека: мнение со стороны или мнение о самом себе? Вот живет человек, живет… И вдруг его настигает разочарование в себе. Он не сумеет этого долго скрывать. Это чувствуется в походке, во взгляде — во всем! И очень быстро его внутренняя растерянность, как заразный вирус, передается и супругу, и сослуживцам, и всем вокруг…
А бывает и наоборот: супруг пресыщается тобой, и ты начинаешь невольно презирать себя за это. А импульсы неприязни к самой себе тут же чувствуют сослуживцы, подруги, соседи… И пошло-поехало…
А у нее когда и как исчезло счастье? Да и было ли оно?
Мэрилин приняла душ, немного успокоилась и заставила себя вспомнить, как они с Джимом любили друг друга в самом начале их отношений… Да, она вспомнила: счастье все-таки было… Пусть и недолго…
– Мэрилин, куда ты пропала? Сколько можно возиться? Кино начинается!
Сегодня по ТВ показывали новый остросюжетный фильм о любви аферистки. Сюжет настолько захватывал, что даже горькие мысли Мэрилин отступили на какое-то время, и она увлеклась чужой экранной любовью…
Но тут на самом интересном месте исчез свет и вырубился телевизор.
– Ну, вот! Жди теперь, когда включат! Это может продлиться и целый час, — с досадой сказала она, вспомнив про ураган, и направилась на кухню ставить чайник.
Однако чаепитие не состоялось. Начался ураган. В один миг на улице все потемнело, и невероятно мощные порывы ветра стали рождать зловещие завывания. Казалось, небо протестует и кричит от боли и возмущения. Природа вела себя так, словно заранее запаслась поясом с взрывчаткой и обмоталась им вокруг талии. Гремел гром, сверкала молния, звенели в напряжении окна квартиры, намекая на возможность своей гибели…
Всевышний явно за что-то мстил землянам. Ураган поднимал с поверхности земли пыль, камни, траву и, как выяснилось позже, даже людей и машины, он вырывал с корнем кусты и деревья, разрушал дома, валил столбы, затапливал целые районы и города. Ураган бушевал всю ночь. К утру порывы ветра ослабели и полил неудержимый дождь. Он лил так, будто, боясь увольнения, помощник режиссера нанял армию прохожих, льющих с ближайших крыш воду из ведер.
***
Электричества после урагана не было долго. Продукты в холодильнике испортились, отопление отключилось, компьютеры и все электроприборы, разумеется, не работали. Единственное, с чем повезло, так это с плитой. У них она была газовой, и можно было пить чай и кофе хоть целые сутки! Правда, в полной темноте и холоде.
На улице не горели фонари и не работали светофоры. Машины ездили на свой страх и риск. После урагана откуда-то появились очень странные люди. Они выглядели так, словно только что вышли из подземелья. То ли это были потенциальные мародеры в поисках добычи, то ли ураган вытряхнул из уютных «малин» блатных, но смотреть на этот контингент было жутковато.
Бизнесы не работали, а их владельцы заранее предусмотрительно закрыли окна металлическими шторами и замками. Зайти в кофейню или ресторан никто не мог: там тоже не было света и не работали холодильники.
Ураган не делал разницы между бизнесменами и частными лицами, между богатыми и бедными. Он сметал со своего пути всех и вся. И в силу демократичности ураганного нрава пострадавшими оказались самые разные люди.
В ожидании электричества и тепла уже прошло трое суток, но для большинства все оставалось по-прежнему. Восстановить нормальную жизнь сразу и везде не удавалось ни представителям власти, ни армии добровольцев. Средством связи с миром в эти дни было радио в машине: каждое утро народ спешил к своим автомобилям, чтобы послушать новости. Каждый день сообщали о разрушениях и человеческих жертвах.
***
Джим играл сам с собой в шахматы или читал, пока батарейка фонарика окончательно не выдохлась.
«А зря мы все-таки не запаслись заранее свечами и батарейками! — думал он. — Сейчас бы все это очень пригодилось. Вот они, самонадеянность и легкомыслие! Говорили же нам: “Готовьтесь к урагану!”»
Но он, конечно же, не выдавал эти мысли жене.
Они сидели молча в холодной неосвещенной комнате, отрезанные от связей с миром, а на улице лил беспощадный и бесконечный осенний дождь. На душе стало невыносимо, и, прижавшись к Джиму, Мэрилин прошептала:
– Мне страшно!
– Чего ты боишься, дурочка! Я — с тобой.
– Я устала от этого холода, от темноты ледяной квартиры и зловещей атмосферы в городе. Меня никто не любит. Родители умерли, детей нет. А ты… Я даже не уверена, нужна ли я тебе. Мы живем, как роботы. Мы почти не замечаем друг друга.
Она произнесла все это и тут же испугалась своей откровенности. Впервые за историю их супружества она высказала вслух то, что давно ее мучило. Как повлияет на их отношения с Джимом ее откровенность? Иногда умнее не произносить страшные диагнозы вслух. Например, такие как «отчуждение». Вдруг он еще не успел понять, что она ему не нужна, а она своими речами помогает ему осознать это!
Она испугалась, что Джим бросит ее, и она останется совсем одна, потерянная, стареющая и никому не нужная…
Но Джим так увлекся игрой в шахматы с воображаемым противником, что не обратил вообще никакого внимания на ее слова. Он резко пересел на стул, где должен бы сидеть второй игрок, щелкнул зажигалкой, чтобы осветить шахматную доску и обратился к придуманному собеседнику:
– Ну что, гроссмейстер? Ты думаешь, что устроил мне ловушку? Ты уже мечтаешь о моем поражении? Полагаешь, что скоро объявишь мне мат? Как бы не так!
Джим заулыбался, потер руки, еще раз щелкнул зажигалкой и сделал какой-то важный шахматный ход…
Мэрилин бесшумно выскочила из квартиры, успев накинуть на себя плащ и всунуть ноги в резиновые сапоги. Она не взяла зонт, да и не стала бы его открывать: ей хотелось промокнуть и умереть, сгинув навсегда. Она бежала от Джима, от себя, от такой мучительно-благополучной жизни, от бессилия, от нелюбви к себе самой и от равнодушия мужа… Она беззвучно плакала, но слезы сливались с каплями дождя, и никто, кроме нее самой, не смог бы понять, что она плачет. Да и некому было понимать.
В этот поздний час улица была практически безлюдна. Редкие машины и еще более редкие прохожие под зонтами… Она долго шла, пока не почувствовала усталость и равнодушие. Душевная боль немного отступила под порывами ветра и дождя, и Мэрилин почему-то стало легче. Она остановилась, спрятавшись под крышу высокого дома, какое-то время стояла там, дожидаясь, пока дождь немного угомонится.
Затем она вышла, посмотрела наверх, на небо, сплошь затянутое тучами, и, найдя небольшой просвет, откуда струился приветливый небесный свет, мысленно обратилась не то к Б-гу, в существовании которого никогда не была уверена, не то к давно умершим родителям, которых ей так не хватало! Она просила у них покоя для своей души и больше ничего, поскольку не знала, что ей нужно. Она была уже не уверена, что ей нужен Джим, как и она ему. Что-то оборвалось в ней сегодня в тот момент, когда он не обратил внимания на ее слова и на нее саму, заулыбавшись шахматным идеям, которые его посетили…
Она не умела молиться, но знала, что молитва может быть выражена обычными словами. Главное искренность…
Опять усилился дождь, и это вполне соответствовало ее настроению… Когда-то она боялась грома, а сейчас он почему-то радовал ее. Он сулил обновление… Скоро природа сполна выразит свой протест и заулыбается.
Нельзя так долго терпеть и копить напряжение… Никому нельзя… И человеку тоже необходимо периодически извергать громы и молнии, выливать обиды дождем слез, иначе можно умереть от душевной боли в любом возрасте. А она, Мэрилин, никогда этого не умела. Все копила в себе.. И вот наконец… Что же делать? Как жить дальше? Ничего! Она не пропадет. У нее есть работа, подруги… Можно снять комнату на первое время…
Мимо нее прошмыгнула знакомая Toyota, потом она вернулась задним ходом… Господи! Это Джим! Он вышел из машины, подошел к Мэрилин, подхватил ее на руки и понес к автомобилю. Она пыталась что-то говорить и сопротивляться, но он положил ее, как ребенка, на заднее сиденье, закрыл двери и молча рванул с места.
Дома он внес ее в ванную комнату, раздел и натер водкой. Чуть позже он вскипятил два ведра воды и заставил ее принять горячую ванну, чтобы она не заболела. Пить водку она наотрез отказалась, но Джим настаивал, и ей пришлось уступить. Она плакала, и он не мешал ей.
Когда все ее слезы закончились, она накинула халат и вышла из ванны. Джим нежно обнял ее и, грустно вздохнув, произнес:
– Я давно ждал этих слез и этого протеста. Твоя покорность и неприхотливость просто выводили меня из равновесия, и я почти возненавидел тебя за то, что ты завернула наши живые в прошлом отношения в это монотонное вежливое однообразие, в эту жуткую серую упаковочную гадость под названием «женская мудрость» или как вы там, женщины, это называете? Мне хотелось живых, ярких чувств, как это было раньше, в юности, но ты так изменилась! Ты стала вежливо-чужой и непроницаемой. И я не знал, как превратить тебя в прежнюю Мэрилин, в мою девочку, которую я когда-то так сильно полюбил! Я мечтал о твоей откровенности или хотя бы о твоих слезах, но никогда их не видел. Ты была ровной, правильной и сильной, как полк солдат, брошенных на осаду крепости. Но я — не крепость, а живой мужик. И мне хотелось твоей слабости и нежности. Да, мы плохо живем в последнее время, но я очень люблю тебя. Я думал, ты чувствуешь это.
– Я ничего не понимаю, Джим. Сегодня я впервые в жизни решилась на откровенный разговор с тобой, а ты… Ты даже не услышал моих слов! Ты играл в шахматы… Это было чудовищно!
– Я делал вид, что увлечен шахматами. Я хотел окончательно вывести тебя из равновесия, потому что ты впервые за столько лет попыталась что-то сказать мне не по уставу правильной супруги, но зато от всего сердца… Я испугался… Я жутко обрадовался… Я хотел большего — бури, протеста, твоих признаний в любви, которую я перестал чувствовать… Я хотел спровоцировать тебя… Но я не думал, что ты уйдешь на улицу в такую непогоду… Могло случиться все что угодно! Ты так бежала, что я не мог догнать тебя. Тогда я вернулся и сел в машину… Потом потерял тебя из виду и не мог найти…
Он обнял ее, подхватил на руки и посадил к себе на колени… Она прижалась к нему и вдруг громко разревелась от неожиданного счастья, даже не пытаясь сдерживать слезы. Да и не смогла бы она удержать этот ураган чувств никакими усилиями воли.
Галина ПИЧУРА
Окончание следует