«Вов, Интернет отключился!» — с ужасом сообщил в понедельник вечером приятель, живущий у меня в гостиной. Я пожал плечами: если есть свет, то скоро будет и Интернет.
Приятель же не находил себе места и на глазах делался явственно нездоров. Минут через пять вырубился и свет, и нашу квартиру наполнило отчаяние.
Я видел в жизни немало наркоманов и знаю симптомы абстиненции. Интернет-ломка же попалась мне впервые. Приятеля, который проводит у компьютера практически все свободное от работы время, с каждой минутой колбасило все больше, пока он не сообразил, что может выйти в Интернет и через свой телефон. Он тут же удалился в окутавшую юг Манхэттена кромешную тьму и устроился в своем фургоне, в котором днем возит какие-то алюминиевые конструкции.
Подзарядив в фургоне свой мобильник, он проехался во тьме по городу и рассказал мне о прелестях ночной езды.
Из спины у меня торчали послеоперационные трубки, изъятие которых больница отменила с утра из-за надвигавшегося урагана «Сэнди», и я уже принял перед сном прописанный мне коктейль из сильного снотворного, ломового болеутоляющего и сопутствующего ему атомного слабительного. Но я не выпил ни грамма спиртного и поэтому мог законно сесть за руль.
Повинуясь звериному журналистскому инстинкту, то есть любопытству, я решил прокатиться по темному Манхэттену до того, как мой коктейль вступит в полную силу, и вышел на лестницу.
Новая жизнь только начиналась, и на лестничных клетках еще тускло горели лампы на экстренных батареях, а двумя этажами выше гремела музыка: юные соседи завели свой iPad и устроили гулянку.
Уже на следующий день батареи сядут, а жильцам будет не до гулянок, потому что кончится горячая вода, а в мертвых холодильниках начнут портиться продукты.
Два дня спустя я собрал целый мешок испорченной еды, и в доме осталось одно овсяное печенье. Разнообразить меню было нечем, потому что в нашей зоне Манхэтттена закрылось все, от моего банка Chase, у которого до сих пор стоит придавленная упавшим деревом красная «Хонда» с нью-джерсийскими номерами, до пиццерий, баров, химчисток и супермаркетов.
Слава Б-гу, в конфорках оставался газ, которым можно было отапливать квартиру. Газ здесь недешев, и я жду счета за него с трепетом.
На улице было так темно, как я никогда еще в городе не видел. Путеводной звездой мне служила слабо освещенная верхушка Эмпайр-стейт-билдинга. Я прошел два квартала до Парк-авеню, как вдруг из кромешной тьмы передо мной вырос чернокожий бомж преклонных годов. «Извините, — учтиво сказал он чуть ли не с оксфордским акцентом, — вы не знаете, школа открыта?»
Свежий человек бы удивился такой поздней тяге к учению, но я живу в этом месте уже 35 лет и сразу понял, что речь идет о школе им. социалиста Норманна Томаса, у которой он остановил меня в поисках открытой ночлежки. «Не знаю, — с сомнением сказал я. — Там вроде ничего не горит. Попробуйте постучите. Good luck».
Я с опаской перешел Парк-авеню, по которой медленно ползли в темноте редкие машины, добрался до своей и пустился в дорогу. Светофоры кое-где еще работали на запасных батареях, но больше нет, а появившихся на перекрестках темнокожих регулировщиков в салатовых плащах далеко не хватало. Было тепло, моросил дождик.
В этот момент у дома моих друзей на 14-й улице вода стояла по колено, а в гараже тонул внедорожник, на Брайтон-Бич заливало подвалы и нижние этажи, но в моей части города «Сэнди» лишь сорвал несколько вывесок, смахнул на тротуары остатки осенних листьев и повалил какие-то деревья. К северу же вообще была благодать.
Пересекать 39-ю улицу было как переезжать из Восточного Берлина в Западный через КПП «Чарли»: позади мрак и запустение, а впереди — море огней и девушки танцуют канкан. Северная часть Манхэттена жила эти дни настолько другой жизнью, что бывшая москвичка манекенщица Ирина Тагильцева, живущая в районе 50-х улиц, простодушно написала мне в субботу, что «если ты был в городе, то ты знаешь, что у нас все прошло незаметно».
У вас — да.
У нас же люди постепенно переселялись к знакомым северянам или по крайней мере бегали к ним мыться, а мобильники заправляли на севере в ресторанах и гостиницах. Во вторник утром я напросился в больницу, которая работала на аварийных генераторах, и у меня наконец извлекли трубки из спины. Мою койку пришлось отдать сердечнику, и поначалу врачи копошились в моей пояснице, поставив меня на колени в кресле за занавеской. Я съел перед этим таблетку, так что было почти не больно.
Хотя больница называется Beth Israel, за все время мне попался там один-единственный еврей. Я успел подружиться с массой сестер-филиппинок, уборщиком-албанцем, который курил в детстве «Бутринти», «Партизан» и «Розафат» и обалдел от того, что я знал, кто такой Энвер Ходжа, и с урологом-индийцем славянского вида. Но еврей попался всего один. Еще одна загадка бытия.
Когда я выходил из больницы, на полу в вестибюле сидела барышня, экипированная на манер оккупантов Уолл-стрит, и заряжала телефон из розетки на стене. Охранник добродушно сказал ей при мне, что заряжать можно сколько угодно, но вот сидеть на полу не положено.
Когда я вышел на улицу, город был забит машинами, которые двигались довольно быстро, несмотря на полное отсутствие светофоров. Как я быстро обнаружил, их отсутствие дивно раскрепощает и вовсе не умножает ДТП. По крайней мере, в Нью-Йорке, где, на первый взгляд, вдруг не стало ни лихачей, ни пьяных водителей. Все дружно сосредоточились и никого, насколько я знаю, не задавили.
Не слышал я и об авариях, хотя какие-то, наверное, были.
Особенно разительно проявилась эта дисциплинированность в среду вечером, когда я въехал в Манхэттен из освещенного Бруклина и ухнул в кромешную тьму. Был Хэллоуин, и по темным улицам бродили толпы ряженых детишек, а вдоль тротуаров катили полчища велосипедистов, дружно ненавидимых местными водителями. Вести машину в этой обстановке было увлекательно, но несколько утомительно, тем более что я не знал дороги, поскольку не узнавал ориентиров и лишь держал курс на север, глядя на букву «N» на приборной доске.
Ничего, доехал. Чтобы дойти от машины до дома, нужно было пересечь две авеню с двигающимся транспортом. В полной темноте сделать это непросто. Слава Б-гу, я вооружился двумя фонариками.
Заходить в абсолютно темный подъезд своего холодного безмолвного дома было небольшим удовольствием.
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
